История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Рябинин Юрий Валерьевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/126
• Следующая

На дорожке, уходящей в сторону от южной стены Тихвинского храма, стоит железное распятие на выкрашенной в белый цвет «голгофе». На надгробии надпись: Здесь погребено тело московского купца Ивана Петровича Носова. Скончался 23 августа 1844 года. Жития его было 53 года и 6 месяцев. Возможно, это старейшая могила в Алексеевском. Во всяком случае, более ранних захоронений на невеликом этом кладбище нам не встретилось. А могилы первой половины XIX века — большая редкость и для «чумных» кладбищ, которые старше Алексеевского, при Тихвинском храме, как считается, почти на полвека. К тому же совершенно очевидно, что купца похоронили у Тихвинского храма не первым. И даже не одним из первых. Его могила не под самыми стенами храма, а несколько в стороне. Значит, к 1844-му там уже был приличный погост. Поэтому вполне вероятно, что Алексеевское кладбище все-таки старше, чем принято считать.

Еще на одном старом алексеевском надгробии написано: Нежинский грек Дмитрий Николаевич Баффа. Скончался 16 июня 1881 года на 61-м году жизни. Этот Баффа остался бы совершенно безвестным греком, если бы не послужил прототипом для персонажа пьесы «Свадьба» А. П. Чехова — «иностранца греческого звания по кондитерской части» Харлампия Спиридоновича Дымбы. Это не без помощи нежинского своего соплеменника грек-кондитер Дымба обогатил русскую речь знаменитым выражением «в Греции все есть».

На Алексеевском кладбище находится одна из самых почитаемых православными верующими могил в Москве. Здесь, за апсидой Тихвинской церкви, похоронен иеросхимонах Иннокентий (Орешкин, 1870–1949). На его оградке прикреплена табличка с цитатой из батюшкиных заповедей пастве: Умудряйтесь. Не скорбите прежде времени, предавайтесь воле Божией и просите помощи у Господа.

В свое время отца Иннокентия призрел знаменитый старец-затворник смоленской Зосимовой пустыни Алексий (Соловьев), — тот самый, что на Поместном соборе 1917 года в храме Христа вытянул жребий на патриаршество митрополиту Тихону (Белавину). Рекомендуя как-то Иннокентия его будущим подначальным, старец писал: «Он хороший монах, смиренный, рассудительный и умеет себя держать в вашем круге. По-моему, он для вас подходящий руководитель».

После революции Иннокентий вполне разделил судьбу церкви, — он подвергался всяческим гонениям. Его арестовывали, сажали, судили, высылали. Последние три года он жил в Сходне, под Москвой.

Слава отца Иннокентия как мудрого, прозорливого пастыря и духовника выходила далеко за пределы Москвы. Со всей страны к нему писали или приезжали спросить совета и получить благословение. И он всем отвечал, всех принимал. Одна из его духовных дочерей — Анна — жаловалась, что-де никак ей не хочется утром подниматься с постели, — так бы все и лежала. И вот как учил маловерную неофитку отец Иннокентий: «Грех спать, когда люди молятся. Когда трудно вставать, скажи себе: „Анна, Господь и Бог мой зовет меня к себе на беседу“».

У отца Иннокентия был чудесный дар пророчествовать. Причем некоторые откровения батюшки сбылись спустя многие годы после его смерти. Так сразу после победы в Великой Отечественной, когда Советский Союз находился в зените могущества, приобрел невиданное в мире влияние, а Красная армия, казалось, навсегда обосновалась в Европе, отец Иннокентий предсказал, что все завоевания, все успехи, стоившие русскому народу чудовищных жертв, будут бездарно, преступно потеряны, а армия бесславно уйдет восвояси. В то время такой сценарий не могли вообразить себе даже самые дальновидные политики, самые проницательные футурологи. Тогда, напротив, казалось, — могущество нашей страны будет лишь расти и крепчать, до тех пор, пока весь мир не сделается сферой влияния СССР. Но, увы, все сбылось в точности, как предсказывал отец Иннокентий.

В 1990 годы Алексеевское кладбище увеличилось вдвое. С восточной стороны к нему была прирезана приблизительно равная по размеру территория. Пока еще на ней довольно много свободного места. Но, судя по интенсивности ее освоения, скоро там будет так же тесно от захоронений, как и на старом, «приходском», участке.

В начале ХХ века в городскую черту было включено село Черкизово. В селе имелась церковь Илии Пророка и небольшое кладбище вокруг нее. Расположенное на пригорке над прудом, чуть в стороне от довольно оживленной Большой Черкизовской улицы, и хорошо заметное отовсюду, оно, тем не менее, благополучно пережило советские годы, когда гонения на городские приходские погосты достигли наибольшего размаха. И теперь это кладбище — настоящий памятник давно ушедшей эпохи. Если кто-то интересуется узнать, — какими именно были Божии нивы древней Москвы? — тому достаточно только побывать в Черкизове, и он будто перенесется на три века назад.

Современное Черкизовское кладбище — самое маленькое в Москве. И одно из самых древних. Известно, что в половине XIV века в Черкизове уже существовала деревянная церковь. Впрочем, и нынешний Ильинский храм возраст имеет почтенный, — он был построен в 1690 году.

Но, если судить по датам на памятниках, то Черкизовское кладбище древним отнюдь не покажется. Самые старые камни здесь относятся к рубежу XIX–XX вв. И их считаные единицы. И люди там покоятся всё безвестные. Впрочем, как село не стоит без праведника, так же, наверное, и кладбища не бывает без замечательной могилы.

Есть и в Черкизове свое достодивное захоронение. Справа от ворот, в убогой довольно-таки часовне, напоминающей скорее железную клетку, какие теперь устанавливают в судебных присутствиях, стоят два деревянных крашенных саркофага с крестами над ними. На одном из крестов всегда горит лампадка и прикреплен портрет старика в жалком рубище. Под этим надгробием покоится известный в свое время в Москве юродивый и ясновидящий Иван Яковлевич Корейша (1784–1861).

Столица всегда славилась своими юродивыми. Их называли блаженными, Божьими людьми. Апостольское выражение «Мы безумны Христа ради» стало моральной основой и обоснованием юродства. Считалось, что им дано общаться с небесами. Поэтому юродивых часто просили за что-нибудь помолиться, полагая, что их молитва скорее будет услышана. Разумеется, среди них встречалось полно ловких людей, которые всеми правдами и неправдами старались втереться в доверие к состоятельным персонам, и, пользуясь их благоговением перед «Божьим человеком», жить, ни в чем не нуждаясь. Для этого юродивые говорили загадками, пророчествовали, но чаще всего так, что их пророчества нельзя было понять однозначно. Эти «безумные Христа ради» действовали совсем не безумно: сбудутся их туманные намеки, значит, подтвердится Божий дар, не сбудутся, — кто сможет уличить блаженного в пустословии? — когда ничего конкретного он и не утверждал. И таких приемов у них имелся целый арсенал. Это всегда был довольно выгодный бизнес. Он и теперь процветает, насколько можно судить по рекламным страницам газет, — сотни современных ясновидящих и «православных целителей» предлагают свои услуги.

Ко времени царствования Петра Первого юродивых на Руси развелось столько, что церковные власти вынуждены были распорядиться хватать этих Божьих людей и помещать в монастыри «с употреблением их в труд до конца жизни».

Корейша был всего лишь одним из многих своих коллег. И он бы вовсе не остался в памяти потомков, если бы Ф. М. Достоевский не изобразил его под именем Семена Яковлевича в романе «Бесы». Почти в одно время с Корейшей в Москве жил некий монах Евсевий. М. И. Пыляев в книге «Старое житье» писал: «Это был тогда самый популярнейший юродивый в Москве. При отпевании и несении тела его из Страстного монастыря до Симонова, многие тысячи народа окружали и сопровождали гроб его». Умер этот Евсевий в 1836 году. Но, хотя он и был когда-то популярнейший, и хоронила его вся Москва, теперь его никто не знает. Потому что не увековечил Евсевия никто из великих в своих произведениях. Да и могила его не сохранилась, — Симоновское кладбище было целиком уничтожено. Корейше просто повезло, что он попался как-то на глаза Достоевскому.

• Предыдущая
• 34/126
• Следующая