Лирика 30-х годов - Исаковский Михаил Васильевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/99
- Следующая
Изменить размер шрифта:
32
На свадьбе
Три года парень к ней ходил,
Три года был влюблен,
Из-за нее гармонь купил,
Стал гармонистом он.
Он гармонистом славным был,
И то всего чудней,
Что он три года к ней ходил,
Женился ж я на ней.
Как долг велит, с округи всей
К торжественному дню
Созвал я всех своих друзей
И всю свою родню.
Все пьют за нас, за молодых,
Гулянью нет конца.
Две легковых, три грузовых
Машины у крыльца.
Но вот прервался шум и звон,
Мелькнула тень в окне,
Открылась дверь — и входит он.
С гармонью на ремне.
Гармонь поставил у окна,
За стол с гостями сел,
И налил я ему вина
И разом налил всем.
И, подняв чарку, он сказал,
Совсем смутив иных:
— Я поднимаю свой бокал
За наших молодых…
И снова все пошло смелей,
Но я за ним смотрю.
Он говорит: — Еще налей.
— Не стоит, — говорю, —
Спешить не надо. Будешь пьян
И весь испортишь бал.
А лучше взял бы свой баян
Да что-нибудь сыграл.
Он заиграл. И ноги вдруг
Заныли у гостей.
И все, чтоб шире сделать круг,
Посдвинулись тесней.
Забыто все, что есть в дому,
Что было на столе,
И обернулись все к нему,
Невеста в том числе.
Кидает пальцы сверху вниз
С небрежностью лихой.
Смотрите, дескать, гармонист
Я все же неплохой…
Пустует круг. Стоит народ.
Поют, зовут меха.
Стоит народ. Чего-то ждет,
Глядит на жениха.
Стоят, глядят мои друзья,
Невеста, теща, мать.
И вижу я, что мне нельзя
Не выйти, не сплясать.
В чем дело, — думаю. Иду, —
Не гордый человек.
Поправил пояс на ходу
И дробью взял разбег.
И завязался добрый спор,
Сразились наравне:
Он гармонист, а я танцор, —
И свадьба в стороне.
— Давай бодрей, бодрей, — кричу,
Стучу ногами в такт.
А сам как будто я шучу,
Как будто только так.
А сам, хотя навеселе,
Веду свой строгий счет,
Звенит посуда на столе,
Народ в ладони бьет.
Кругом народ. Кругом родня —
Стоят, не сводят глаз.
Кто за него, кто за меня,
А в общем — все за нас.
И все один — и те, и те —
Выносят приговор,
Что гармонист на высоте,
На уровне танцор.
И, утирая честный пот,
Я на кругу стою,
И он мне руку подает,
А я ему свою.
И нет претензий никаких
У нас ни у кого.
Невеста потчует двоих,
А любит одного.
Ивушка
Умер Ивушка-печник,
Крепкий был еще старик…
Вечно трубочкой дымил он,
Говорун и весельчак.
Пить и есть не так любил он,
Как любил курить табак.
И махоркою добротной
Угощал меня охотно.
— На-ко, — просит, — удружи,
Закури, не откажи.
Закури-ка моего,
Мой не хуже твоего.
При каждом угощенье
Мог любому подарить
Столько ласки и почтенья,
Что нельзя не закурить.
Умер Ива, балагур,
Знаменитый табакур.
Правда ль, нет — слова такие
Перед смертью говорил:
Мол, прощайте, дорогие,
Дескать, хватит, покурил…
Будто тем одним и славен,
Будто, прожив столько лет,
По себе печник оставил
Только трубку да кисет.
Нет, недаром прожил Ива,
И не все курил табак,
Только скромно, не хвастливо
Жил печник и помер так.
Золотые были руки,
Мастер честью дорожил.
Сколько есть печей в округе —
Это Ивушка сложил.
И с ухваткою привычной,
Затопив на пробу печь,
Он к хозяевам обычно
Обращал
Такую речь:
— Ну, топите, хлеб пеките,
Дружно, весело живите.
А за печку мой ответ:
Без ремонта двадцать лет.
На полях трудитесь честно,
За столом садитесь тесно.
А за печку мой ответ:
Без ремонта двадцать лет.
Жизнью полной, доброй славой
Славьтесь вы на всю державу.
А за печку мой ответ:
Без ремонта двадцать лет.
И на каждой печке новой,
Ровно выложив чело,
Выводил старик бедовый
Год и месяц, и число.
И никто не ждал, не думал…
Взял старик да вдруг и умер,
Умер Ива, балагур,
Знаменитый табакур.
Умер скромно, торопливо.
Так и кажется теперь,
Что, как был, остался Ива,
Только вышел он за дверь.
Люди Иву поминают,
Люди часто повторяют:
Закури-ка моего,
Мой не хуже твоего.
А морозными утрами
Над веселыми дворами
Дым за дымом тянет ввысь.
Снег блестит все злей и ярче,
Печки топятся пожарче,
И идет как надо жизнь.
32
- Предыдущая
- 32/99
- Следующая
Перейти на страницу:
