Сестра (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 32
- Предыдущая
- 32/115
- Следующая
Боярин натолкнулся, как на саблю, на взгляд холодных синих глаз, за царевичем поигрывали плетками казаки, а они одним ударом могли покалечить… и тоже выглядели недружелюбными. Растерянным и испуганным был только Ванечка, но от него?то ничего и не зависело.
Алексей ждал, насмешливо разглядывая боярина. Не суетясь, не повторяя вопрос — он в своем праве. Это — его холоп.
И Григорий Иванович сдался. Одно дело — собачиться с казаками, другое — с царевичем. Тут и царь не заступится.
— Государь царевич, меня батюшка твой послал…
— Моим людям угрожать?
Голос мальчика был спокоен, интонация почти ровной. Ни ярости, ни злости. Только легкий интерес — и это было похуже крика. Но Григорий Иванович пока не осознавал всей опасности. А меж тем, Алексей действительно разозлился. Кровь…
— Не угрожал я, государь царевич. Холопы твои пропускать меня отказывались…
— а почему они должны были мой приказ нарушать? Это моя воля — никого на территорию школы не пропускать. Ты, боярин, решил ее оспорить?
Вот тут Ртищев и рухнул в ловушку со всего размаха.
— Не спорил я, государь царевич…
— Иван?
Алексей (опять?таки с подачи сестры) старался запомнить всех своих людей по именам. Сначала — по подсказке, потом уже осознанно, понимая, что это дает блестящие результаты. Понимая, что они известны самому царевичу, люди поневоле начинали вести себя иначе. Одно дело, когда ты один из многих, серая масса. И другое, когда тебя выделяют и знают.
— Обещал, государь, что на конюшне запорет, — сообщил стражник.
Алексей вскинул бровь с таким выражением, что Софья бы в ладоши захлопала.
— Вот как? Моего человека? Не много ли ты на себя берешь, боярин?
Ртищев явственно побледнел, понимая, что дело принимает нехороший оборот — и принялся заметать хвостом.
— Государь царевич, да я ж не со зла! Пошутил я так…
— а люди твои тоже пошутили бы? Почто приехал, боярин?
Григорий Иванович замешкался на миг, но царевич смотрел холодно и зло, убедить его не представлялось возможным — и боярин выбрал меньшее из зол.
— Повелел мне царь — батюшка проводить к тебе в гости государыню царевну Татьяну.
Алексей перевел взгляд на возок, на телеги со всякими разностями… ностальгически вспомнил, как они с Анной и Софьей ездят в Москву — минимум необходимого чтобы в пути не задерживаться и кивнул.
— Царевна здесь и останется. А ты можешь ехать обратно. Я же еще отпишу батюшке о твоем самоуправстве.
— нет моей вины в наказании за дерзость, — Григорий Иванович держался молодцом. Будь Алексей чуть постарше, мог бы и дрогнуть боярин, но пока… возраст. Однако мальчишка справился на 'отлично', Софья могла бы им гордиться. Недаром она цитировала ребенку уголовный кодекс на тему: 'намерение, если оно не осуществилось по независящим от преступника обстоятельствам — это почти что действие и снисхождения быть не может'. Это у Алексея и всплыло.
— Есть твоя вина в самодурстве и упрямстве, боярин. Не своей волей тебе Иван дорогу закрывал, а ты прислушаться не захотел. Вот из?за таких как ты и гибнут люди православные. Грех на тебе и большой грех. Если б не случилось рядом меня, попытался бы ты силой свое намерение осуществить, а люди мои тому воспротивились бы и кровь бы полилась. И это в тяжкое время, когда мы с ляхами воюем… Не хочу я тебя видеть в своем доме, пока не поймешь ты, что пред богом все равны и нет ни казака, ни боярина. Фрол, распорядись тут, чтобы царевна со свитой проехали, а остальные пусть в Москву воротятся. Да проследить направь, чтобы в Дьяково не остановились на ночь. А то больно боярин на руку скор, в его?то года, нет бы на разум… Поехали, Ванюша.
Мальчишки проехали мимо казаков, тут же наново скрестивших бердыши, Фрол повернулся к боярину, и как бы ни хотелось Григорию Ивановичу плюнуть на землю и гордо уехать, пришлось ему отделять свою свиту от царевниной, сгружать вещи с повозок…
К вечеру, когда все закончилось, он вообще был в самом мрачном настроении. Как?то так получалось, что выходил он кругом неправ. Казак ему ведь слова дурного не сказал, а он лаяться начал. Нет, боярина понять можно, он с дороги, он уставший, он царский ближник, не привыкший к препонам, но…
Царя, а не царевича. А ведь следующим на престол должен Алексей Алексеевич сесть. Ой, не забудет он боярину такого промаха, как есть — не забудет.
А значит, уезжать никак нельзя, надобно царевича улещивать. Вот только как это сделать, когда внутрь не пускают?
Невесело было боярину.
Зато в тереме царевны Анны сейчас было весело и интересно. Анне и Софье пришлось выдержать свое сражение.
Царевна Татьяна кротостью никогда не отличалась, а уж сейчас, грубо выставленная из Москвы, да после дороги…
Сначала она держалась.
Когда Алешенька поприветствовал ее и умчался по своим делам.
Когда Аннушка, сестрица младшая, вышла гостью встречать, а с ней Софья, племянница…
Когда слуги засуетились, устраивая царевну поудобнее, и испрашивая, не угодно ли ей чего…
Сначала. А вот потом все рухнуло снежным комом. Нечаянно. Царевна выразила желание с дороги кисельку испить — и одна из девушек метнулась на поварню. А кисель?то сразу готов не был, как ни торопи, а время пройдет. Татьяна и так нервничала, а тут еще ждать пришлось и доброты душевной ей это не прибавило.
Принесла девушка киселек, подала, как положено, с поклоном, да то ли недостаточно низко, то ли еще что — топнула царевна ногой. А у девочки руга?то и дрогнула. И киселек, хоть и немного, выплеснулся на богатое платье.
И вот тут поднялся лай.
Татьяна орала и приказывала выпороть наглую девку, которая попортила ей платье. Девчонка от неожиданности расплакалась. Анна попыталась успокоить сестру, но куда там…
Положение выправила Софья, молча показавшая служанке на кувшин с колодезной водой на столе. Та взяла, посмотрела на царевну…
Софья вздохнула. Эх, почему ей еще и четырех нет? Сейчас бы окатить истеричку с ног до головы, а потом еще и за косу потаскать, опять же пощечины хорошее средство…
Пришлось ограничиться меньшим. И как следует грохнуть кувшин об пол.
Получилось громко, душевно так — даром, что глиняный. Все замерли — и Софья воспользовалась паузой.
— Девочки — вышли. Анюся, может, тетке валерьянки налить?
Татьяна в этот момент напомнила Соне рыбу — сома. Только что усов не хватало, а так все признаки. Щеки толстые, рот открыт и глазами — луп — луп — луп!
Девочки удрали быстро и беззвучно — жизнь на улице приучила. Татьяна попыталась что?то сказать, но тут ведь сразу и не поймешь, что ляпнуть надо!
— Да ты…
— Это не по — хлистиански. Луша не найочно…
Получилось картаво и коряво, но Анна поняла — и тут же перешла в наступление.
— Вот, сестрица, дожили. Дети малые уму — разуму учить будут — и ведь заслужено. Девочки действительно еще ничего не умеют, их учить надобно, а не розгами сечь за оплошность. Они не по злому умыслу, так уж прости неловкую. Пойдем, я тебя сегодня в своих покоях устрою, а к завтрему и твои комнаты в нужный вид приведут. Не ждали мы тебя, вот и встретить не можем, как подобает.
После такого и ругаться было и к чему — только хамкой себя выставить. Татьяна позволила себя увести, а Софья отправилась искать Лушку.
Оплошавшая девочка нашлась внизу, в сенях, где рыдала в полотенце. Еще двое пытались ее успокоить.
— Чего сырость развели? В реке воды мало?
Сейчас Софья разговаривала, как нормальный человек. Она уже выговаривала все буквы, просто при взрослых старалась не показывать своих талантов.
Лушка подняла от полотенца красные глаза.
— Не гоните, царевна!!!
И бросилась Софье в ноги. Девочка вздрогнула, но осталась на месте. М — да, сложно к такому привыкнуть. В том мире бывало всякое, но в ногах у нее не валялись, а тут это в порядке вещей.
Софья вздохнула.
— Встань. Не погоню.
— Не гневайтесь…
- Предыдущая
- 32/115
- Следующая
