Манекен (сборник) - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/55
- Следующая
– Он был гениальным химиком и одним из первых русских врачей-психиатров!
Шура обрадовалась тому, что сестра оживилась, и ринулась в словесный бой:
– Это еще вопрос, как у дедушки Вадима обстояло с головой. Изобрел средство, которое превращало буйных умалишенных в вечно радующихся детей. И поил этим наркотиком всех больных без исключения. На людях опыты ставил! В его клинике пациенты с застывшей улыбкой на лице и негой во взоре друг с другом в ладушки играли. Но при этом испражнялись в штаны, как младенцы, и хныкали, когда задерживалось кормление.
– Прогресс медицины невозможен без опытов! Наш ацтекский дедушка Кетцатль никогда бы не стал выдающимся жрецом-целителем, если бы в детстве не потрошил лягушек и тайно не резал мертвецов. Когда дедушка Рустам, папочкин папа, приехал в Мексику и смотрел в музее на археологические каменные головы – пособия по трепанации черепа, – ему и невдомек было, что их приказал изготовить далекий предок.
– Не сбивайся, не уходи от темы. Вечно тебя в сторону относит. Кто чего про своих предков не знал и не знает – отдельная статья. Да ничего они не знают! Помнят маму, папу, дедушек, бабушек, в лучшем случае – о прадедах слышали. Как будто до прадедов только обезьяны были!
– Не уходи от темы, – вернула упрек Женя.
– Я всё о том же. Мы горевали из-за того, что бабушка Эмма не оценила поразительных достоинств нашего папочки. Ведь ты, Женька, горевала? Признайся!
– Кому будет приятно, если мамочку поставят меж двух огней? По большому счету, на женщинах держится человечество. Мужики, конечно, аэроплан изобрели и стиральную машину, закон сохранения энергии открыли, органическую химию на службу поставили, войны выигрывали, на самую высокую гору поднимались, в океанскую впадину ныряли, а потом у них сосуды как шарики рвались…
– Да! – с завистью вздохнула Шура.
– Но итог-то? Женщина – основа всего. И очень хорошо, что мы с тобой женщины. Будем сидеть дома, в созданном для нас комфорте и уюте, воспитывать детей, пользоваться благами цивилизации, согласна – блага придумали мужчины, но по нашей подсказке или требованию. Ах, как хорошо, что мы девочки! Шура? Ау! Ты чего притихла?
– Не ощущаю, – тихо ответила Шура, а потом повысила голос. – Ну, на хрен, не ощущаю в себе грядущего удовольствия от сидения перед телевизором с вязанием. Представлю, что я беременная – бр-р-р! Смотрю идиотский сериал и вяжу пинетки. Лучше вообще не рождаться!
– Ой, Шурка! Вдруг ты нетрадиционной ориентации? Ты чувствуешь влечение к мальчикам или к девочкам?
– А ты?
– Определенно к мальчикам. Шурка, говори! К кому тебя тянет?
– И к тем, и к другим, но по-разному.
– Мутантка! – ахнула Женя.
И невольно подумала, что у папочки и мамочки будет хотя бы одна правильная дочь, то есть она, Женечка. Подавила в себе хвастливые речи, принялась утешать сестру и рассуждать о том, как исправить Шуру еще до рождения.
Шура опечалилась, потому что когда в тебе хотят исправить то, что тебе исправлять совершенно не хочется, жизнь (пусть еще внутриутробная) становится безрадостной.
Женя и Шура могли бы, конечно, припомнить всеядных в сексуальных пристрастиях дедушек и бабушек из Древних Греции и Рима. Но это до новой эры подобные выкрутасы считались нормой, а сейчас на них косо смотрят.
5
Ирина Леонидовна, мама Сергея, перерабатывала кабачки, рекордный урожай которых служил предметом ее гордости. Сегодня у нее по расписанию только пятый и шестой уроки в десятых классах, их попросила учитель литературы, чтобы дети писали сочинение. На работу не идти. Надо законсервировать кабачковую икру, хоть часть плодов переработать. Они, снарядовидные крепыши, захватили всю квартиру, даже в ванную пришлось складировать.
Сергей вошел в кухню, превратившуюся в горячий цех. На плите что-то булькает в большой кастрюле, перевернутая дном вверх банка стерилизуется в стареньком чайнике с заткнутым тряпочкой носиком, батарея чистых банок выстроилась на подоконнике. Обеденный стол заставлен мисками, плошками с овощным содержимым, сбоку притулились разделочные доски, на которых параллельно шинкуется морковь, лук, зелень. Мама, раскрасневшаяся, в фартуке, с прилипшей ко лбу челкой колдует над процессом. Повернулась к сыну, ответила на «Привет!» – и снова стучать ножом.
Нет, все-таки в ее глазах мелькнуло невытравляемое беспокойство о старшем сыне. Он не отчитывается о своем времяпрепровождении. Прошел через мамины слезы (как я могу быть спокойна, не зная, где ты и что с тобой?), через отцовский гнев – сжатые кулаки, раздутые ноздри, пляшущие желваки и зримое желание накостылять Сергею, чтобы тот навсегда забыл, как мучить их бессонными ночами. Батяня удержался от рукоприкладства. Правильно сделал. У них есть младшенький, Васька, пусть на нем исправляют ошибки воспитания.
– Будешь завтракать? – спросила мама.
– Нет, спасибо!
– Накормили, – заключила она.
Ирине Леонидовне очень хотелось знать, в чьей постели провел сын ночь, кто его утром поил кофе и подавал яичницу. Но спрашивать бесполезно. Сергей не расскажет. В лучшем случае – отшутится, в худшем – замкнется.
Он планировал поспать, часа три может законно себе позволить. Но почему-то не развернулся, не ушел, а предложил:
– Мама, тебе помочь?
Ирина Леонидовна посмотрела на него внимательно. Давно усвоила, что в хозяйственных хлопотах мужчины (отец, муж, сыновья) инициативы не проявляют. Они, конечно, повесят люстру или карниз, починят текущий кран или искрящую розетку, прибьют отстающий плинтус, за который три года грязь набивается, или паркетную доску, о которую каждый раз спотыкаешься. Но все эти подвиги совершаются после многократных напоминаний, просьб и увещеваний, после череды обещаний, после бесконечных «завтра – обязательно!».
– Была бы тебе благодарна, – ответила Ирина Леонидовна. И про себя подумала, что сын, наверное, хочет денег попросить.
Она освободила край стола и предложила Сергею почистить и порезать полукольцами репчатый лук. Через пять минут Сергей плакал едкими луковыми слезами. Наверное, благодаря им расчувствовался и, шмыгая носом и вытирая тыльной стороной ладони глаза, рассказал, что ел недавно домашнего консервирования салат, очень вкусный. Ирина Леонидовна спросила, кто готовил. Мать моей девушки, ответил Сергей. Ирина Леонидовна замерла от радостного предчувствия: неужели сын допустит в свой интимный мир, куда обычно дверь закрыта наглухо.
Ее ожидания не оправдались. На вопрос: «Что у тебя за девушка?» – Сергей отделался расплывчатым: «Нормальная девушка». И неожиданно спросил:
– Мама, если бы тебе человек заявил, что считает десять библейских заповедей устаревшими, как бы ты к этому человеку отнеслась?
– Я бы постаралась, чтобы он забыл дорогу в мой дом. Это ты своей девушке заявил?
– И ей в том числе. – Сергей втянул носом слезы.
Вышло очень трогательно, будто сын рыдает, но не раскаивается в дурном поступке. Так случалось, когда Сережа учился в младших классах.
Он вытер руку о штаны, достал из кармана смятый листок:
– Вот эти заповеди. Скажешь, актуальны? Ерунда. Вредная ерунда!
Ирина Леонидовна преподавала в школе историю. Когда-то мечтала о научной карьере, но замужество, рождение детей, бытовые тяготы заставили отказаться от честолюбивых планов. Бросив взгляд на машинописный текст, она сказала:
– Человек может не верить в Бога, но издеваться над верой других не имеет права. Неверие чаще всего бывает следствием невежества. Подай мне миску с морковью. Наверное, это моя вина – твоя дремучесть в истории религии. Еще три луковицы порежь. Разницу между Ветхим и Новым Заветами знаешь? Нет? Хочешь, расскажу? Помешай в кастрюле. Однажды, когда вокруг Иисуса собралось много людей, он поднялся на склон горы, сел там и стал говорить. Это была величайшая речь в истории человечества. Нагорная проповедь. Изложение сущности христианской морали, ее отличия от древней иудейской, тех самых постулатов, что ты распечатал. Сними банку с чайника, поставь другую. Осторожно, не обожгись. Заповеди Иисуса стали называть Заповедями блаженства…
- Предыдущая
- 11/55
- Следующая
