Убежище. Дневник в письмах (др.перевод) - Франк Анна - Страница 45
- Предыдущая
- 45/71
- Следующая
Сегодня ночью мы опять целовались, но щеки Петера обманули мои ожидания, они были не такие нежные, как кажутся на вид, а такие, как у папы, то есть как у мужчины, который уже бреется.
Дорогая Китти!
Сегодня кстати вспомнить пословицу «Пришла беда – отворяй ворота». Ее только что привел Петер. Сейчас я тебе расскажу, какие у нас здесь неприятности и что, возможно, нам еще грозит.
Во-первых, заболела Мип – из-за свадьбы Хенка и Ахье. Она простудилась в церкви Вестеркерк, где происходило венчание. Во-вторых, менеер Клейман все еще не вернулся после очередного желудочного кровотечения, так что Беп в конторе одна. В-третьих, полиция арестовала одного человека, которого я не должна называть. Это очень плохо не только для него самого, но и для нас, поскольку мы с большим нетерпением ждем картошки, масла и варенья. У менеера М. – назовем его так – пятеро детей до тринадцати лет и еще один на подходе.
Вчера вечером мы опять испытали некоторый испуг: вдруг совсем рядом с нами раздался стук в стену. Мы в это время ужинали. Остаток вечера прошел в подавленном и нервозном настроении.
В последнее время мне стало совсем неинтересно записывать, что тут у нас происходит. Гораздо больше волнует меня то, что касается меня лично. Пойми меня правильно, конечно же, я понимаю, как ужасна судьба несчастного, доброго менеера М., но в моем дневнике для нее нашлось совсем мало места.
Во вторник, среду и четверг я с половины пятого до четверти шестого была у Петера. Мы занимались французским и болтали. Я от души радуюсь этим коротким встречам среди дня, а особенно тому, что Петеру, как мне кажется, тоже приятно, когда я прихожу.
Милая Китти!
Куда девалась вся моя усидчивость, в последнее время я только и делаю, что ношусь то наверх, то вниз, то снова наверх. Мне очень приятно разговаривать с Петером, но я все время боюсь показаться ему приставучей. Он кое-что рассказал мне о своей прежней жизни, о родителях и о самом себе. Я нахожу, что этого очень мало, и ломаю голову, как бы попросить его рассказать побольше. Раньше он меня не выносил, и взаимно, теперь мое отношение изменилось, но значит ли это, что и он переменился ко мне? Думаю, что да, но из этого еще не следует, что мы должны стать близкими друзьями, хотя мне это сильно облегчило бы наше заточение. Ладно, хватит сходить с ума, я все время с ним ношусь, не буду еще и тебе морочить голову, я стала совсем вялая.
Милая Китти!
Чем дальше, тем больше все идет наперекосяк. Со вчерашнего дня Петер на меня даже не смотрит. Будто он на меня сердится, я же изо всех сил стараюсь не навязываться ему и не приставать с разговорами, но это ужасно трудно. Что же это такое, что временами отдаляет его от меня, а временами толкает ко мне? А может, я придумываю, может, он тоже человек настроения и завтра снова все будет хорошо?
Самое трудное – несмотря на уныние и горе, выглядеть и вести себя как обычно. Разговаривать, помогать, сидеть вместе со всеми и, главное, быть «живой». Две вещи, которых мне сильнее всего недостает, – природа и какое-нибудь местечко, где я могла бы побыть одна так долго, как только захочу! Китти, наверно, я пишу очень путано, валю все в одну кучу, но я и правда в полном смятении: с одной стороны, схожу с ума от тоски по нему и, когда мы сидим в одной комнате, не могу удержаться и все время смотрю на него, а с другой стороны, ругаю себя: дался мне этот Петер!
Днем и ночью, все время, когда не сплю, я бьюсь над вопросами: не слишком ли я к нему липну? Не чересчур ли долго торчу наверху? Не чересчур ли часто завожу разговоры о серьезных вещах, которые ему пока еще недоступны? А может, я вообще ему не симпатична? Может, вся эта суета лишь плод моего воображения? Но тогда почему он так много рассказал мне о себе? А может, сейчас он об этом уже жалеет? И так далее и тому подобное.
Вчера я была так измочалена вереницей прискорбных новостей с воли, что прилегла на своем диванчике поспать. Мне хотелось заснуть, чтобы не думать. Я проспала до четырех, а тогда надо было пойти к родителям. Пришлось изворачиваться, отвечая на расспросы матери, и я придумала какую-то небылицу, чтобы объяснить отцу, почему я спала днем. Я сослалась на головную боль и не солгала, у меня ведь и правда головная боль… внутри!
Обычные люди, обычные девочки-подростки моего возраста назвали бы меня чокнутой за мои вечные самообвинения, но как раз они мне и необходимы: тебе я изливаю все, что у меня на сердце, и это дает мне силы весь остальной день быть дерзкой, «живой» и самоуверенной, и уходить от всех вопросов, и не грызть себя.
Марго очень мила и с удовольствием выслушивала бы меня, но я не могу сказать ей все до конца. Она принимает меня слишком всерьез, долго размышляет о своей чокнутой сестренке и, что бы я ей ни сказала, смотрит на меня испытующе и думает: что это, правда или очередной спектакль?
И потом мы с ней все время вместе, а я не могу постоянно быть с человеком, которому открыла душу.
Когда же я снова выберусь из неразберихи мыслей, когда внутри у меня снова наступит мир и покой?
Милая Китти!
Возможно, тебе (в отличие от меня) покажется занимательным, что мы сегодня будем есть. В данный момент, поскольку внизу работает уборщица, я сижу за покрытым клеенкой столом у Ван Даанов, прижав ко рту и носу платок, благоухающий духами из времен до нашего заточения. Но ты, наверно, не поняла, в чем дело, так что мне опять придется «танцевать от печки». Поскольку людей, достававших нам продовольственные карточки, арестовали, у нас осталось всего пять купленных из-под полы карточек и кончились жиры. Опять же, поскольку Мип и Клейман больны, Беп не может ходить за покупками, и поскольку общая атмосфера безотрадна, такова же и еда. С завтрашнего дня у нас не будет ни крошки жира, масла или маргарина. На завтрак мы теперь едим не жареную картошку (а ее мы ели, чтобы есть поменьше хлеба), а кашу, и поскольку мефрау считает, что мы умираем с голоду, мы купили добавочно цельное молоко. Сегодня на обед у нас толченая картошка с кормовой капустой из бочки. Отсюда и меры предосторожности с носовым платком. Просто невероятно, как воняет кормовая капуста, хранящаяся, вероятно, уже несколько лет! В комнате стоит смешанный запах гнилых слив, резкого консерванта и тухлых яиц. Брр, меня тошнит от одной мысли, что я должна есть эту гадость! Вдобавок наша картошка подхватила такие диковинные болезни, что из двух ведер одно отправляется в печку. Мы развлекаемся тем, что ставим картошке точный диагноз: по нашему заключению она попеременно болеет раком, оспой и корью. Да, мало радости на четвертом году войны жить на нелегальном положении. Когда только кончится все это безобразие!
Честно говоря, меня не так уж и волновала бы еда, будь у нас здесь в остальном более приятная обстановка. Вся беда в том, что от этой скучной жизни мы все начинаем превращаться в зануд. Ниже следует мнение пятерых взрослых нелегалов о своем нынешнем положении (дети, как известно, не должны иметь своего мнения, и на сей раз я решила соблюсти это условие).
Мефрау Ван Даан: Мне давно уже не по душе должность кухонной принцессы. Но сидеть сложа руки скучно. Так что я продолжаю стряпать, но не могу не посетовать: стряпать без жиров невозможно, кроме того, меня тошнит от всех этих противных запахов. И награда за все мои труды – лишь черная неблагодарность и ругань, вечно я – козел отпущения, вечно я во всем виновата; я недовольна ходом войны и боюсь, что немцы еще и выиграют. Я ужасно опасаюсь, что мы умрем с голоду, и на всех набрасываюсь, когда не в духе.
- Предыдущая
- 45/71
- Следующая
