Новые сказки Шехерезады (СИ) - Шипунский Всеволод - Страница 10

- Что же делать? – вопрошала Зульфия в отчаянии. – Скажи, о дервиш, что мне делать?.. Мне нужно возвращаться?

Долго сидел тот в задумчивости, глядя на свои письмена, стараясь в их тайном смысле увидеть грядущее. Затем ответил:

- Возврат бессмыслен… Ты не сможешь противостоять моему брату, ибо колдовская сила его велика. А поскольку для его тёмных целей ты не нужна ему, а нужен только твой сын, ты погибнешь. …Но, кажется, сын твой выйдет из этих испытаний вполне невредимым… и даже благодаря им встретит свою сестру.

- Какую сестру?? У него нет никакой сестры... – удивилась Зульфия.

- Так говорят книги… - пожал плечами дервиш, глядя в свои письмена. – …О, она станет соблазнять его, и он может совершить с ней великий грех, запрещенный пророком!.. Если я этому не помешаю… Кроме того вижу, что если он уцелеет, то неожиданно обретёт большую силу!

- Слава Аллаху, если так! – обрадовалась мать. – Неужели он станет принцем?!

- Не знаю… этого не открывают книги. А вот тебя, женщина, ждут тяжкие испытания! Укрепи своё сердце, а я постараюсь не оставить тебя без помощи.

- …Но что это? – воскликнул он вдруг, подняв лицо к звёздам и к чему-то прислушиваясь. – Кажется, срок моего обета уже истёк…

Зульфия тоже глянула вверх, но не успела она и глазом моргнуть, как маленький костёр, возле которого они сидели, вспыхнул с такой силой, что пламя его опалило их обоих, и Зульфия с криком откатилась от огня, закрывая лицо. В тот же миг с небес ударил столб света, ярко осветивший белобородого. Тот вытянулся в этом световом столбе, воздев руки, а затем упал на колени.

- Бисмилля арр-рахман… - начал он молитву, возвышая голос, и едва успел произнести он:

- …арр-рахим!! – как всё тело его вспыхнуло синим очистительным пламенем, взвившимся до неба, и тут же небесный свет и огонь погасли.

Придя в себя, Зульфия увидела, что дервиш спокойно сидит на прежнем месте, но что-то в нём неузнаваемо переменилось…

Это уже не был тот сгорбленный, морщинистый старик в грязном засаленном халате и серой чалмой на голове. Лицо его под белоснежной бородой стало гладким, красивым и благородным, спина царственно выпрямилась, а халат и шаровары его стали белее снега. На голове его сидела зелёная чалма, украшенная драгоценным камнем, а на поясе висел золочёный изогнутый персидский клинок.

Как зачарованная смотрела Зульфия на сидевшего перед ней шейха, а потом опустилась перед ним ниц и целовала землю.

- Ну, что же… Ты узнаёшь меня, о женщина? – с улыбкой спросил он. – Откроешь ли ты мне теперь свои объятья?

- О!.. Да… Нет… Я не знаю… - лепетала она в смущении. – Но скажи мне, о благороднейший, что это было?!

- Срок моего сорокалетнего обета завершился, и небеса наградили меня великой силой. Теперь моё имя - Белый Дервиш, и мне открыто всё… Но не ты, о прекрасная!.. – говорил он ей с ласковым упрёком. – А именно тебя я хотел бы открыть более всего на свете!

Зульфия смущалась, краснела и не знала, что на это отвечать. Она была не против уступить этому седобородому красавцу, да ещё такому могущественному, но можно ли было такое сказать?

- Подойди ближе, о женщина! – сказал Белый Дервиш, и Зульфия подошла и встала перед ним вблизи огня, в смущении прикрывая лицо. – Я чувствую, как ты хороша под этим хеджабом, но не вижу этого… Возьми вон тот кувшин и омойся с дороги. И прошу тебя, делай это, нимало меня не смущаясь.

И действительно, невдалеке она увидела большой глиняный кувшин и серебряную миску, которых раньше, кажется, не было. Она налила в миску воды, но остановилась перед ней в смущении и не снимала одежды.

- Я помогу тебе, - произнёс Дервиш. – Подними руки и положи их за голову.

И когда она выполнила это, дервиш достал щепотку порошка из яхонтовой круглой коробочки, бросил её в костёр, и тот опять вспыхнул с большой силой. В тот же миг и хеджаб, и рубашка, и шаровары Зульфии свободно упали на песок, и она осталась стоять голой в свете пламени, в одном головном платке и с руками, сложенными на затылке.

- О, красавица! – воскликнул дервиш в восхищении. – Омойся же этой волшебной водой и стань моей пери!

И Зульфия стала омываться, более не смущаясь и ничего от него не скрывая. Она наклонялась и плескала на себя, омывая руки, плечи и лицо, груди и живот, и ставила ноги в серебряную миску и омывала их одну за другой, и поливала себе спину и зад, и капли воды блестели в свете костра на её коже, а дервиш сидел неподвижно, не сводя с неё вожделенного взгляда.

И когда она закончила и стала неподвижно, дервиш развязал пояс, отложил в сторону золочёный клинок и подошёл к ней близко.

- О прекрасная! – воскликнул он со страстью. – Сорок лет я ждал тебя! ждал ещё тогда, когда ты даже не родилась... И вот дождался!.. Стань же моей, утоли жажду моей плоти, и мы унесёмся с тобою к небесам!

И он потянул узелок на поясе, белоснежные шаровары его соскользнули, и в свете костра из-под короткой рубахи показался изогнутый кверху крепкий клинок. И дервиш опустился перед нею на колени, и обнял её бёдра, и целовал её живот, щекоча длинной бородой, и привлекал её к себе всё ближе, и внутри её нежной раковины зажёгся огонь желания.

И она размякла в руках его, отдаваясь ему, и опускалась всё ниже, а он поддерживал её за округлости, и изогнутый жезл его был устремлён вверх. И вот они сблизились, и слились, и когда изогнутый клинок его погрузился в её тёмную раковину до основания, то прикоснулся там к жемчужине.

И Зульфия, полная неведомых ощущений, стала покачиваться на нём, как лодке на воде. И она всё двигалась и раскачивалась на изогнутом клинке, и получала от этого невиданные доселе  наслаждения. А когда покачивания её сменились быстрой и резвой скачкой, дервиш зарычал от страсти, орудие его дало могучий залп, и они оба унеслись к небесам, как он и обещал.

Когда же очнулись они лежащими на её накидке, седобородый красавец обнял её, покрыл её живот и груди тысячью поцелуев, и упрашивал её повторить всё сначала. А поскольку Зульфия, в смущении потупя глаза, ничего не отвечала, он немедля установил её в позу ослицы, крепко взялся за её округлости и извлёк свой белый жезл, снова бывший в полной готовности.

Но когда его изогнутый жезл погрузился в её тёмную раковину, и страсть затмила для них весь подлунный мир, послышался топот копыт, лошадиное ржание, и к костру с гиканьем вынеслась дюжина всадников, которые окружили их.

Это была банда Весёлого Ахмеда, промышлявшего ночным грабежом караванов.

*     *     *

- Банда грабителей? – заинтересовался падишах. – Жаль, что не я правил той страной! Мой отряд в сотню сабель привёз бы мне голову этого Ахмеда. А ты слышала, как мои молодцы однажды накрыли в одной неприступной пещере банду Саида, которая славилась своими грабежами и убийствами?

- А не та ли это была пещера, о повелитель, которая открывалась с помощью волшебного заклинания?

- Да, с помощью заклинания и пучка особой травы. А заклинание это подслушал у разбойников один сборщик хвороста, которого звали Али-Баба.

- О, в детстве я слышала эту историю!

- Так вот, привезли мне всю эту банду в глиняных горшках, которых в той пещере было великое множество - разбойники держали в них свою добычу. Представь, стоят на площади сорок огромных горшков, а из каждого торчит голова! Народ собрался, ходит, смеётся, кое-кого узнают… Кому подзатыльник отвесят, кому в лоб дадут… А потом мальчишки притащили горшок с дерьмом, и стали им дерьмом усы подрисовывать! Тут уж такой хохот поднялся - на весь Багдад!

- Ну, я правитель добрый – я это прекратил, а велел накормить этих негодяев пловом. Да таким, что масло кипело!

- О, повелитель! – отозвалась Шехерезада. – Ты поступил справедливо! Жалеть разбойников – это значит не жалеть страдающих от них добропорядочных и честных мусульман, почитающих Аллаха и своего правителя.

- Я всегда справедлив, – отвечал падишах, у которого глаза уже слипались. – Но на сегодня прекрати свои речи, я устал… Прими лучше возбуждающую позу, и я полюблю тебя.