Питомка Лейла - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/23
• Следующая

Лейла чуждалась хозяек. Да и понятно. У тех и от милых и от немилых мужей пошли дети, а с ними заботы и тяжелый материнский труд. У Лейлы не было детей. Иные из питомок глумились над ней, завидуя ей в том, что она бездетна. Зато среди незамужних товарок и подрастающих девочек-малолеток Лейла нашла себе верных подруг. Старше многих летами — в хороводе, в песне, в пляске Лейла была моложе всех. Если на горке пляшут, то уж Лейла тут. Если поют песни, то уж голос Лейлы покрывает хор. Она скоро переняла у старожилок старинные смоленские песни и сделалась у Горяновских девиц «краснопевкой», нечто вроде хорового регента, солиста, уставщика и запевалы. Многие холостые товарищи по Лейле вздыхали и добивались ее любви — она отвечала со смехом: «Полно-ка, милый друг, я замужем». А если ее корили завистливые бабы за то, что она гуляет с девицами и молодицами по ночам, то отвечала: «Полно-ка, милая хозяйка, я не баба, а девица — сама себе царица».

Ипат совсем бросил хозяйство, неделями пропадал, спутался с цыганами, барышничал лошадьми, а может быть, и воровал их где-либо подальше от своих улусов, чтобы не плодить злобы в соседях. Бывало так, что ворочался он на новой тройке и в сбруе с набором и бубенцами и привозил Лейле богатые подарки, дорогое вино и небывалые яства. Тогда Лейла собирала в свой запущенный дом товарищей и товарок: тут поднимался на всю ночь пляс, песни и пьяная гульба. Подарки, привезенные Ипатом, переходили в руки товарок. «Пляши, Ипат! — кричала Лейла, — может быть, и допляшешься!»

После нескольких дней и ночей разгула Ипат являлся полубезумный в контору и умолял управителя: «Если с ней ничего не можешь сделать, сделай что-нибудь со мной! А то я натворю, что и сам не знаю!»

Ипата запирали под арест в трубной, а часто при том и били. Отсидев несколько дней на хлебе и воде, Ипат говорил: «Довольно!» Его выпускали. Угрюмый и молчаливый он проводил несколько дней дома, что-то пытался ладить по хозяйству, но все у него выпадало из рук — топор, веревка, вилы, цеп. Тогда взяв в руки кнут и свистнув им в воздухе, Ипат кричал товарищу: «Запрягай!» Товарищ спешил исполнить приказание хозяина. Лишь лошади готовы, вскочит Ипат на облучок, свистнет, гикнет — и опять пропал на неделю…

Так сложилась жизнь питомцев в горяновском поселении. Она была совсем не похожа на ту образцовую во всех отношениях жизнь, какую им думали устроить опекуны. По слухам, доносам и рапортам управителей, горяновское поселение представлялось очагом неистового бунта. Но круто поступить с питомцами было невозможно. Мария Феодоровна в рескриптах своих продолжала осыпать питомцев милостями, а когда с нею попытались осторожно заговорить о горяновскнх происшествиях, она не хотела верить.

Выход был найден: горяновским питомцам приготовили ссылку — их решили всех разом переселить в саратовскую глушь.

Для нового поселения было выбрано место — близ Волги и Саратова, на горной стороне. Тут Лоде выбрал большой участок из владения города, мерою более двадцати тысяч десятин. Городу заплатили не деньгами, а билетами сохранной казны. Участок состоял из никогда еще не паханной степи и векового леса. На купленной земле предполагалось поселить не только горяновцев, но и новых питомцев с тем, чтобы на каждую душу приходилось 15 десятин. Горяновские питомцы должны были быть первыми засельщиками новых колоний воспитательного дома.

На устройство питомской колонии ассигновали достаточно средств. У Лоде и его помощником даже нехватало возражения, как и куда заколотить деньги. На приобретенном участке было не мало удобных мест для поселения. Лоде выбрал, словно нарочно, такое место, которое потребовало больших работ — с оврагами, лесом и даже небольшим болотом, что в той местности редкость. Здесь-то Лоде и решил устроить центральный поселок для питомцев из Горянова. Лес по оврагам вырубили. Овраги засыпали и выровняли место. Для спуска болота нарыли канав, а осушенную площадь определили под свалку строительного мусора. Много хлопот строителям доставлял большой родник в вершине оврага. Студеный ключ бил такой сильной струей, что на нем Лоде советовали поставить водяную мельницу. Но по плану, невдалеке от ключа предполагались общественная рига и гумно. Лоде опасался, что питомцы, работая в риге и вспотея, станут пить холодную воду и будут простужаться. Поэтому ключ загрузили камнем и засыпали землей. Ключ несколько раз прорывался, его усмиряли новою засыпкой, и, наконец, ключ затих и ушел под землю, найдя себе иную дорогу. О ключе вспомнили потом, когда начали рыть для поселения колодцы — в них вода оказалась горько-соленая, а в речке Идолге вода летом зацветала и портилась. Пробовали, спустя время, отыскать уничтоженный родник и не могли.

Поселение строилось по аракчеевским образцам. Если на месте, намеченном для дома, приходилась низинка, то под дом ставили настолько высокий кирпичный фундамент, чтобы окна домов шли по улице ровно, а коньки крыш находились точно в одном уровне — по нитке. Для управления построили великолепную усадьбу — четырехэтажный дом для управления, отдельные дома для управителя, для пожарной команды, школу и мастерские. К усадьбе примыкали солидно построенные службы — коровники, конюшни, птичники. Построена была церковь, четыре бани, склад и хлебный магазин, кузница, слесарня и на речке мельница. Позади дома управляющего заведен фруктовый сад с теплицею и парниками. Улица в поселении была шириною чуть не в полверсты, дом от дома отделялся большими прогалами: два дома составляли квартал; широкие проулки разделяли квартал; каждые два дома имели в отдалении на улице хлебный амбар, разделенный пополам. Все вообще постройки новой колонии были произведены необыкновенно добросовестно. Так солидно в ту пору не строились даже в городах купцы. Там, где надо было положить доску, клали полубрусину. Железные крючья, петли, болты и все тому подобное было в два раза толще, чем нужно. По обеим сторонам улицы вымостили кирпичом широкие гладкие тротуары, насадив по их бокам бульвары из берез и лип.

К приезду питомцев щепу и мусор подобрали, улицу вымели. Нанятые немцы-колонисты ранней еще весною подняли степь и посеяли для питомцев пшеницу, рожь, овес и просо. Ко времени приезда питомцев хлеба уже колосились. Наняли и поселили при управлении кузнецов, слесарей, бондарей, колесников, портных, сапожников и плотников. Под большою вывеской с изображением пеликана открылась кредитная касса, на складе которой имелись масло, соль, мыло, сальные свечи, деготь, колеса, топоры, косы, серпы, ткани, тесьма, нитки, иголки, кожевенный товар и пр., и пр., и пр. — все, что нужно в хозяйском быту.

Горяновским питомцам велено было продать все движимое имущество и скот, кроме лошадей. Весною питомцы тронулись на новое жительство.

Генерал был в полном расцвете сил. Горяновские хозяйки не захотели с ним расстаться, желая получить от него приплод и в новом стаде. Быка решили гнать с собой в Саратовскую губернию. Генерал ни за что не хотел итти привязанным за телегой. Его пришлось гнать впереди всего обоза — он привык ходить впереди стада. Пыль ему была несносна. А если Генерал среди пути-дороги решал отдохнуть, то уж его нельзя было заставить итти ни кнутом, ни палкой. Тут же, подчиняясь Генералу, становился табором и весь обоз переселенцев.

Это было не обычное крестьянское переселение, а какое-то торжественнее шествие. Впереди обоза сновали верховые сотские и десятские, предупреждая о приближении питомского каравана. Еще дальше скакал, устраивая все, что нужно, местный капитан-исправник…

Встречному обозу сотские махали и кричали:

— Прочь! Сворачивай с дороги! Питомцы едут!

Изумрудные травы, по мере того, как караван питомцев уходил дальше, к югу и востоку, серели. Это не нравилось Генералу. Он все чаще останавливался и, обернувшись назад, грустно мычал. Весь питомский поезд останавливался вслед Генералу. К нему собирались хозяйки и, жалея быка, судили и рядили о том, много-ль радости ждет их на новом месте. Однажды бык совсем заупрямился и повернул обратно. В караване произошло смятение. С передовых возов кричали:

• Предыдущая
• 15/23
• Следующая