Антимиры - Вознесенский Андрей Андреевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/31
• Следующая

под разученные овации

проезжал глава эмиграции –

Царь!

Эмигранты селились в Зимнем.

А России

сердце само –

билось в городе с дальним именем

Лонжюмо.

III

Этот – в гольф. Тот повершен бриджем.

Царь просаживал в «дурачки»...

...Под распарившимся Парижем

Ленин

режется

в городки!

Раз! – распахнута рубашка,

раз! – прищуривался глаз,

раз! – и чурки вверх тормашками

 (жалко, что не видит Саша!) –

Рраз!

Рас-печатывались «письма»,

раз-летясь до облаков, –

только вздрагивали бисмарки

от подобных городков!

Раз! – по тюрьмам, по двуглавым –

ого-го! –

Революция играла

озорно и широко!

Раз! – врезалась бита белая,

как авроровский фугас –

так что вдребезги империи,

церкви, будущие берии –

Раз!

Ну играл! Таких оттягивал

 «паровозов»! Так играл,

что шарахались рейхстаги

в 45-м наповал!

Раз!..

...а где-то в начале века

человек, сощуривши веки,

«Не играл давно» – говорит.

И лицо у него горит.

IV

В этой кухоньке скромны тумбочки,

и, как крылышки у стрекоз,

брезжит воздух над узкой улочкой

Мари-Роз,

было утро, теперь смеркается,

и совсем из других миров

слышен колокол доминиканский,

Мари-Роз,

прислоняюсь к прохладной раме,

будто голову мне нажгло,

жизнь вечернюю озираю

через ленинское стекло,

и мне мнится – он где-то спереди,

меж торговок, машин, корзин,

на прозрачном велосипедике

проскользил,

или в том кабачке хохочет,

аплодируя шансонье?

или вспомнил в метро грохочущем

ослепительный свист саней?

или, может, жару и жаворонка?

или в лифте сквозном парит,

и под башней ажурно-ржавой

запрокидывается Париж –

крыши сизые галькой брезжат,

точно в воду погружены,

как у крабов на побережье,

у соборов горят клешни,

над серебряной панорамою

он склонялся, как часовщик,

над закатами, над рекламами,

он читал превращенья их,

он любил вас, фасады стылые,

точно ракушки в грустном стиле,

а еще он любил Бастилию –

за то, что ее срыли!

И сквозь биржи пожар валютный,

баррикадами взвив кольцо,

проступало ему Революции

окровавленное

лицо,

и глаза почему-то режа,

сквозь сиреневую майолику

проступало Замоскворечье,

все в скворечниках и маевках,

а за ними – фронты, юденичи,

Русь ревет со звездой на лбу,

и чиркнет фуражкой студенческой

мой отец на кронштадтском льду,

вот зачем, мой Париж прощальный,

не пожар твоих маляров –

славлю стартовую площадку

узкой улочки Мари-Роз!

Он отсюда

мыслил

ракетно.

Мысль его, описав дугу,

разворачивала

парапеты

возле Зимнего на снегу!

(Но об этом шла речь в строках

главки 3-й, о городках.)

V

В доме позднего рококо

спит, уткнувшись щекой в конспекты,

спит, живой еще, невоспетый

Серго,

спи, Серго, еще раным-рано,

зайчик солнечный через раму

шевелится в усах легко,

спи, Серго,

спи, Серго в васильковой рубашечке,

ты чему во сне улыбаешься?

• Предыдущая
• 28/31
• Следующая