Барабаны зомби - Батчер Джим - Страница 78
- Предыдущая
- 78/104
- Следующая
От этого я почувствовал себя лучше. Возможно, Мыш и не самое умное создание на земле, но он смел, добр, предан и мудр звериной мудростью, которая помогает ему знать, кому доверять. Может, я и не сверхгерой, но Мыш считает меня чертовски крутым, а это кое-что значит. Мне довольно и этого.
Я отставил свою чашку, убрал ногу с Мёрфиного журнального стола и встал. Потом, не глядя, взял свой посох, сделал глубокий вдох и стиснул зубы.
Потом, хромая, вернулся на кухню.
– Баттерс, – сказал я. – Оставайтесь здесь с Бобом и Мышом. Прикрывайте меня с тыла. Если увидите что-нибудь угрожающее, орите во все горло.
– Хорошо, – кивнул он. – Будет сделано.
Я кивнул ему и вышел под дождь помериться силой с легендарным повелителем Дикой Охоты.
Глава тридцать третья
Волосы мои промокли и прилипли к голове ко времени, когда я достал из багажника Жучка все необходимое для ритуала. Я напихал все это в спортивную сумку и вышел на середину двора. Стемнело еще не настолько, чтобы я ничего не видел – пока. Но я не мог позволить себе ошибок, поэтому достал из сумки последнюю светящуюся трубку из тех, которыми снабдил меня Кинкейд перед прошлогодним нападением на Маврино логово. Я согнул ее, встряхнул, и она осветила маленький клочок земли вокруг меня зеленовато-желтым светом. Дождь еще сильнее уменьшил освещенное поле, усилив ощущение того, что весь мир ограничен стеной дождя и маленьким кружком травы.
Я начал с круга, в который собирался заключить Эрлкинга. Моток колючей проволоки до сих пор поблескивал заводской смазкой. Я отмотал ее достаточно, чтобы несколько раз больно, до крови уколоть пальцы и устроить круг диаметром футов семь. В техническом смысле этого слова это не была холодная сталь, но в том смысле, который вкладывали в это понятие фэйре, могло и сойти – по крайней мере, железа в этом мотке хватало в изобилии, а в мире фэйре железо страшнее яда.
Я разложил проволоку, обошел круг, по дороге подправляя его и пришпиливая к земле маленькими подковообразными металлическими скобками размером с мой мизинец. Я проверил и перепроверил каждую скобку, потом откусил прикрепленную к земле проволоку от мотка и связал ее концы проволочкой потоньше, затянув ее пассатижами. Потом начертил внутри круга пятиконечную звезду и разместил в ее вершинах несколько предметов, имеющих отношение к личности Эрлкинга: тяжелый ошейник размером на крупную гончую, точильный брусок, маленький охотничий нож, кремень с кресалом и несколько стальных наконечников стрел.
Потом я выложил рядом с атрибутами Эрлкинга, но вне круга, свои собственные атрибуты: потрепанный экземпляр «Хоббита», расщепленный обломок моего последнего жезла, мой револьвер сорок четвертого калибра, парковочную квитанцию, которую я еще не оплатил, и, наконец, серебряный амулет-пентаграмму моей матери. Покончив с этим, я отступил на шаг и еще раз обошел все кругом, проверяя, все ли лежит как надо, и проверяя, надежно ли прикреплен проволочный круг к земле, и не попало ли внутрь ничего лишнего.
Краем сознания я понимал, что солнце садится. Впрочем, откуда именно это стало мне известно, я не знаю: темнота стояла уже такая, какой и обычной ночью-то не бывает. Солнца я сквозь плотно обложившие небо дождевые облака, разумеется, видеть не мог – впрочем, это ничего не меняло. Я буквально чувствовал, как скользит вниз по небосводу солнце, ощущал его тепло, хотя делал это наверняка не органами физических чувств, а чем-то другим. Я ощущал, как тепло это слабеет, а противостоящие ему магические энергии, напротив, усиливаются.
Энергия ночи отличалась от дневной. Не то, чтобы она казалась изначально враждебной, скорее просто дикой, опасной, непредсказуемой. Ночь – время завершения, а эта ночь, Самхейн, канун Всех Святых, Хэллоуин – в особенности. В эту ночь силы мира духов, дикие твари, что охотятся в Небывальщине, неся смерть и разложение, вольны перемещаться туда и обратно по своему хотению. Души усопших ворочаются в своих могилах или шатаются по нашему миру – в основном невидимые глазу смертного. Дикие звери боятся приближения этой ночи, да и их городские родичи тоже съеживаются, ощущая витающую в воздухе угрозу. Собаки со всего квартала дружно воют, словно стараясь перекричать друг друга.
До наступления ночи оставались считанные мгновения, и я, стянув с левой руки кожаную перчатку, опустился на колени у круга из колючей проволоки. Потом я наклонился и, прижав изуродованную ожогом (за исключением знака Ласкиэли) левую ладонь к ближайшему шипу проволоки, осторожно надавил. Я даже не почувствовал укола, но символу на ладони вдруг сделалось горячо, и моя кровь – черная в зеленом химическом свете – капнула на проволоку, передавая сооруженному мною кругу мою волю, мою энергию.
Что ж, вот она, выстроенная мною тюрьма, расставленная западня. Жаль, конечно, что у меня не было времени для того, чтобы подобрать атрибуты более тщательно. Будь у меня в распоряжении несколько месяцев, я наверняка поработал бы над этим с Бобом. Возможно, я использовал бы тогда боле редкие и дорогие материалы – уж из такого круга даже такое существо, как Эрлкинг, не смогло бы убежать без труда.
Однако времени у меня не было, так что если я хотел, чтобы мой построенный на скорую руку Алькатраз исполнил свою функцию, я не мог не вложить в это всю свою волю, все свои силы.
Поэтому я запер свои сомнения и страхи в чулан в дальнем углу моего сознания. Я стоял на коленях под дождем, продолжая сжимать посох правой рукой и медленно, глубоко дыша. Я представлял себе, как с каждым новым вдохом прибавляется во мне сил, как каждый выдох уносит прочь слабость и то, что может отвлечь меня. Я чувствовал, как завихряется вокруг меня магия, как она проникает в меня, сгущаясь и сосредотачиваясь, и я подогревал этот процесс, наращивая ее концентрацию до тех пор, пока трава вокруг меня не заискрилась золотистыми огоньками, а волосы на загривке не стали дыбом.
Я сделал последний, глубокий выдох, и наступила ночь.
Я открыл рот и начал выкликать строфы заклинания. Мой голос звучал под дождем, на ветру глухо, но уверенно, и я добавлял в слова толику своей воли до тех пор, пока воздух у моих губ не завибрировал от скрытой в них силы. Стоя на маленьком островке света в окружении кромешной тьмы, я тянулся в мир духов, чтобы призвать из него одно из самых смертоносных созданий фэйре.
И Эрлкинг отозвался.
Только что круг был пуст – а потом блеснула вспышка, грянул гром, и на траве внутри круга возникла бестелесная тень – тень высокой, стоящей фигуры. Вот только самой этой фигуры, отбрасывающей тень, я не увидел.
Я с трудом удержался от того, чтобы прервать заклинание – от ошибки, которая освободила бы Эрлкинга, дав ему возможность в лучшем случае просто вырваться в наш мир, а в худшем – убить меня на месте. Однако я вовремя спохватился и продолжил заклинание до самого конца. К этому времени голос мой гремел звонче трубы, и на последнем слове снова темноту снова разорвала молния – ослепительная, бело-зеленая молния. Она ударила в круг и разлетелась по проволочному кольцу шипящим потоком пара, электричества и магии. На мгновение над кругом вспыхнул цилиндр зеленого света, а потом все погасло.
Только теперь тень внутри круга была уже не одна.
Роста в Эрлкинге оказалось никак не меньше восьми футов. В остальных отношениях он более-менее напоминал человека в плотно облегающей кожаной одежде и кольчуге из какого-то темного, точнее, матово-черного материала. Лицо его закрывалось похожим на перевернутое ведро шлемом, из которого росли исполинские, ветвистые оленьи рога. В прорези шлема виднелись два пятна янтарного огня, и когда взгляд этих жутких глаз уперся в меня, дикий, первобытный голод их обладателя словно обжег мне кожу. Я буквально слышал снедавшие Эрлкинга жажду безумной ночи, охоты, крови. Снова блеснула молния, и дождь припустил сильнее, а он медленно поднял руки, словно отстраняясь от меня и потягиваясь навстречу буйству стихии.
- Предыдущая
- 78/104
- Следующая
