Угол атаки - Альтов Генрих Саулович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/7
• Следующая

Где-то очень далеко жужжал самолет и по небу пробегали лучи прожекторов. Мы молча разглядывали звезды. Меня беспокоили каверзные мысли. Они возникли однажды, и я никак не мог от них отвязаться. Почему на рекордных катерах Кемпбелла стоят не реактивные, а самые обычные двигатели? Неужели Кемпбелл глупее нас? И вообще: почему великолепную «Черепаху» построили мы, а не взрослые?

Через много лет, перечитывая биографию великого математика Эвариста Галуа, умершего совсем молодым, я вспомнил свои старые сомнения и подумал, что по настоящему дерзкие открытия всегда начинаютс с мальчишеских снов, с детской мечты, с безрассудных и необычных идей. Потом приходят рассудительность, осторожность, трезвый расчет: а вдруг не выйдет? а может быть это вообще неосуществимо? а почему это ты такой умник, что видишь дальше других?.. Хорошо, если где-то в глубине души сохранились те давние мальчишеские сны и безрассудные идеи. Как тлеющий огонь разгорятс вновь, вспыхнут ярким пламенем и осветят всю жизнь. И тогда ты пойдешь наперекор всему, пойдешь и совершишь невозможное…

Яшка быстро заснул. И я еще немного подумал о «Черепахе», о завтрашнем дне и о том, что Дина уехала совсем не вовремя.

Утром на двух автобусах приехала комиссия в сопровождении ребят из разных кружков. Чудесное было утро, свежее, без надоевшей жары, и члены комиссии восторженно ахали, разглядывая деревья, траву, пруд и ярко-красную «Черепаху». Витька отвел меня в сторону и мрачно зашептал:

— Слышь, Генка, плохо ваше дело. В комиссии этой насчет техники никто ни бум-бум. Там ведь кто? Руководительница вышивального кружка, потом из балетного, из литкружка, из биологического, из хорового, а та, что с девчонками стоит, — художественная гимнастика. Один мужик, так и тот из рисовального. Им без разницы — ракета или весла. Ничего не поймут, вот увидишь.

Я предстал перед комиссией в новеньком комбинезоне и авиационном шлеме (Сергей Андреевич раздобыл у планеристов). Комисси с умилением оглядела меня и благожелательно задала ряд вопросов: сколько мне лет, в какой школе учусь и какие у меня отметки. Председательница воскликнула: «Очень мило, нет, правда, здесь все очень мило…» Яшка только-только кончил заряжать баки, от него попахивало карбидом, и Сергей Андреевич велел ему держаться подальше от комиссии.

Ребята подтянули «Черепаху» к берегу, можно было приступать к испытаниям. Колба шепнул: «Давление не больше двух атмосфер, смотри!» Сергей Андреевич отозвал меня в сторону и предупредил: «Поосторожнее там… Давление держать не больше трех атмосфер.» Я залез в кабину. Яшка, стоя по колено в воде, придерживал «Черепаху».

— Вот вата, заткни уши, — сказал он. — И не вмажь в тот берег.

Он закрыл плексигласовый верх кабины и показал растопыренную пятерню. Это означало: давление ацетилена не меньше пяти атмосфер.

Дальше я действовал почти автоматически. Быстро открыл все краны, послышалось шипение, стрелка манометра резво побежала вправо. Я посмотрел, куда направлен нос «Черепахи»; все было в порядке, Яшка успел развернуть катер кормой к берегу. Стрелка проскочила цифру «3». Теперь надо было смотреть в оба глаза за этой стрелкой, потому, что баки могли не выдержать такого давления; я хорошо знал, какие они ненадежные, наши баки.

Когда стрелка коснулась пятерки, я рванул пусковой кран и почти одновременно включил зажигание. Мгновенно раздался высокий звенящий звук, словно рядом разбили стекла, — и тут же громыхнул взрыв. Он отличался от вчерашнего взрыва, как трубный рев дюжины взрослых слонов отличается от крика одного маленького слоненка.

Я закрыл глаза и съежился, вцепившись в руль. В тот момент мне и в голову не пришло оглянуться на берег. А стоило бы оглянуться! «Черепаха» была в метрах полутора от берега, и дюза оказалась нацеленной на комиссию, которой Николай Борисович тщетно растолковывал принцип ракетного движения. Сергей Андреевич, человек опытный и не раз видевший, как взрываются корабли, показывал Колбе знаками, что, мол, надо отойти подальше, но Колба не замечал его сигналов. Именно в этот момент я и включил зажигание.

Потом я долго расспрашивал очевидцев. Говорили разное. Легенды возникают поразительно быстро, а в них все страшно преувеличено. Так вот, согласно легенде, комиссию словно ветром сдуло. Никто из членов комиссии не устоял на ногах. Подобная участь постигла зрителей, которые пробрались поближе. Остальные, как принято говорить, отделались легким испугом.

Оглушительный старт «Черепахи» продемонстрировал комиссии разницу между веслами и ракетой и, как позже сказал Яшка, ссылаясь на Маяковского, сделал это «весомо, зримо, грубо».

А я, открыв глаза, увидел, что «Черепаха» двигалась, но действительно с черепашьей скоростью. Каждый взрыв (а они раздавались три-четыре секунды) заставлял меня закрывать глаза. Я чувствовал, как выгибается корпус «Черепахи», и ждал, что камера сгорани вот-вот сорвется. Оглушительные, пушечной силы, взрывы — это победа: мотор работал и еще как громко работал! Но «Черепаха», содрогаясь и сотрясаясь от взрывов, шла со скоростью пешехода, не больше. И это было страшное поражение… Меня раздирали противоречивые чувства, а подумать, собраться с мыслями я не мог: попробуй мыслить, если за спиной раздаетс такая канонада!

Логично мыслить я начал, когда «Черепаха» подошла к середине пруда. Я разглядел стрелку манометра, увидел, что она дрожит около цифры «4» и подумал: раз «Черепаха» не развалилась — еще не развалилась! — и мотор держится, надо поднять давление ацетилена до семи или восьми атмосфер.

Я выключил зажигание, перекрыл пусковой кран. Наступила тишина, просто невероятная тишина, я никогда не слышал такой тишины. Не знаю, шипел ли карбид в баках, но стрелка двигалась вправо, давление увеличивалось, и я стал вертеть руль. «Черепаха» медленно разворачивалась.

И вот произошла катастрофа.

Послышался странный звук — словно с треском разорвалс кусок материи, — и кабина сразу заполнилась едким запахом карбида. Лопнул бак, первый слева, он разошелся по шву, стальная стенка как бритвой пропорола фанерную обшивку. Внутрь катера хлынула вода. Я посмотрел на стрелку, она дрожала у цифры «7»: включить бы сейчас двигатель!… Но «Черепаха» кренилась на борт, в кабине было невозможно дышать. Я отбросил плексигласовый верх и полез за борт…

Все-таки «Черепаха» была хорошим кораблем: тонула она не спеша, солидно. Я плавал вокруг нее, пока она не скрылась под водой. Потом я направился к берегу. Очень не хотелось туда плыть, но что оставалось делать…

То, что происходило в следующие полчаса, трудно поддается описанию. Разъяренные члены комиссии тянули меня в разные стороны, пересчитывали мои руки и ноги, что-то спрашивали, а я ничего не слышал и отвечал невпопад. На Сергея Андреевича и Николая Борисовича обрушилс град упреков и обвинений. Комиссию нисколько не беспокоило, что «Черепаха» не побила мировой рекорд. Похоже комиссия ничего не заметила, кроме первого взрыва. Председательница возмущенно повторяла: «Кто разрешил посадить ребенка на эту бочку с порохом?»

Яшка успел сбежать, а нас — Сергея Андреевича, Колбу и меня — посадили в автобус и повезли в город. Через час мы давали объяснения директору дома пионеров. Собственно, за всех нас объяснялс Сергей Андреевич. Мне не удалось сказать ни слова, хотя еще в автобусе, слегка изменив знаменитое изречение Галилея, я приготовил отличную фразу: «А все-таки она двигалась!»

Объяснения шли на высоких тонах. У директора был внушительный голос, директор натренировался в драмкружке. А Сергей Андреевич мог, если надо, перекричать рев шторма. Мы сидели в коридоре, ожидая решения. И начальство проявило мудрость, которая поразила меня своей неожиданностью и непостижимостью. Был издан приказ в двух пунктах:

Конструкторов «Черепахи», руководител и актив химического кружка премировать туристскими путевками.

Лицам, указанным в пункте первом, отбыть в турпоход согласно путевкам.

Позже я понял, насколько мудро и логично было это решение. Нас премировали, следовательно, нам не обидно. Нас отправляли в турпоход, следовательно, дальнейшие эксперименты пресекались, комиссии тоже не обидно. К тому же решалась проблема, вторую неделю терзавшая директора: горели турпутевки, предусматривающие пеший поход вдоль Большого Кавказа, от этих путевок наотрез отказывались руководительницы хоровых и тому подобных кружков. Путевки и билеты нам вручили тут же. Мы посмотрели и ахнули — поезд уходил завтра утром. Надо было бежать домой, объяснять все родителям и собирать вещи…

• Предыдущая
• 6/7
• Следующая