Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака - Лифтон Бетти Джин - Страница 29

• Предыдущая
• 29/95
• Следующая

Польша отчаянно нуждалась в особой молитве летом 1920 года, когда русские перешли в наступление. Вынужденные оставить Киев, который они взяли в мае, польские войска под натиском небезызвестного Михаила Тухачевского отступали назад за собственную границу и дальше до пригородов Варшавы. Весь мир пребывал в уверенности, что Польша обречена.

Однако Юзеф Пилсудский, у которого, как у кошки, было, видимо, девять жизней — уцелел же он после ссылки в Сибирь, побегов из сумасшедших домов и тюрем царской России и даже дерзкого налета на поезд царя, когда забрал имевшиеся там золото и серебро, — сохранил в запасе еще несколько. Когда 16 августа 1920 года большевики подошли к воротам Варшавы, Пилсудский перехитрил врага: контратаковав с юга, перерезал коммуникационные линии и за двое суток полностью их окружил. Захваченные врасплох этим «чудом на Висле», русские в полном смятении беспорядочно отступили за свою границу.

Польша была спасена. Варшава уцелела. «Грязная, исковерканная, оставленная в небрежении, беззаботная Варшава, чье сердце бьется в ее Старом городе и чей мозг — в каждом камне, в каждой черепице, в каждом уличном мальчишке, продающем газеты» — так было суждено написать Корчаку. Никогда еще его город не был ему столь дорог. «Варшава моя, а я — ее. Мы — единое целое. Вместе с ней я радовался и горевал. Ее погода была моей погодой, ее дожди, ее почва — тоже моими. Мы вместе росли… Варшава была моей мастерской; здесь вехи моей жизни и мои могилы».

С концом польско-советской войны Корчак демобилизовался и воссоединился с собственными «уличными мальчишками». Уезжал он от них не на такое уж большое расстояние, но чувствовал себя сильно изменившимся. Теперь он тоже был сиротой. «Дети воображают, будто взрослые в матерях не нуждаются, — скажет он своим юным читателям. — Сколько, сколько раз взрослый тоскует по своей матери или отцу! Ведь ему кажется, что только они стали бы его слушать, а если потребуется, простили бы его и пожалели».

В прошлом дисциплина служила ему поддержкой, и теперь Корчак вновь прибег к ней, чтобы продолжать жить. Он перебрался в мансарду на четвертом этаже приюта на Крохмальной и в заполненной книгами комнатке повел жизнь монаха, писал за массивным дубовым письменным столом отца, спал на узкой железной кровати и принимал визиты воробьев, залетавших в открытую форточку, а также свел знакомство с «замкнутой в себе» мышью по имени Пенетрация, которая обитала под комодом. Смерть матери и возрождение родной страны словно бы высвободили короля Матиуша, воображаемого ребенка, дремавшего у него в душе. Днем он был доктором, опекавшим сотню еврейских и сотню польских сирот, но по вечерам, поднявшись к себе в мансарду, он был писателем, творившим воображаемое королевство, окруженное, как прежде Польша, тремя алчными соседями.

«А было это так», — начинается «Король Матиуш Первый», вневременная притча о мальчике-короле, мечтавшем создать утопическое общество только с помощью законов для детей и взрослых. Это была мечта, подобная той, которую лелеял Генрик Гольдшмидт, когда был маленьким и хотел перестроить мир. Корчак с такой полнотой идентифицировал себя с юным королем, который (как и его создатель) не доживет до воплощения своей мечты, что использовал собственную детскую фотографию для фронтисписа книги, снабдив ее таким объяснением для своих маленьких читателей:

Когда я был мальчиком, которого вы видите на этой фотографии, я хотел сделать все, о чем говорится в этой книжке. Но потом забыл, а теперь я состарился. У меня больше нет ни времени, ни сил, чтобы воевать или ездить к людоедам. Эту фотографию я поместил тут, потому что важно знать, как я выглядел, когда по-настоящему хотел стать королем, а не каким я стал, когда писал о короле Матиуше. По-моему, лучше прилагать фотографии, показывающие, какими были короли, путешественники и писатели, прежде чем выросли или состарились. Ведь иначе можно подумать, будто они с самого начала все знали и никогда сами маленькими не были. И тогда дети вдруг вообразят, что не могут быть министрами, путешественниками и писателями, а это неправда.

Мальчик на фотографии (примерно десяти лет) как раз в возрасте большинства сочиненных Корчаком героев. Он напряженно сидит на скамейке рядом с растением в горшке, в длинной курточке с широким жестким белым воротничком и с бантом на шее. Он смотрит не на нас, а мимо камеры в какую-то свою даль — взгляд, который Корчак сохранил на всю жизнь. Он одновременно и тут, и где-то еще. Одна рука небрежно лежит на коленке, другая сжимает край скамейки — словно мальчик ждет только сигнала, чтобы броситься прочь.

Это тот же мальчик, который ездил со своей семьей на экскурсии в Виланов, летнюю резиденцию польских королей XVII века, золотой эпохи, когда Польша была гордым независимым королевством и ее границы простирались от Балтийского моря до Черного и почти до ворот Москвы. Перенесенный не просто за пределы Варшавы, но и за пределы времени, он ощущал «холодную красоту» величественной обстановки дворца и «призрачное присутствие» королей вокруг. Быть может, вот тогда-то он и король Матиуш слились воедино.

«Короля Матиуша Первого» называли «Эмилем» Корчака. Начинаясь со смерти прежнего короля, последовавшей вскоре после смерти королевы, книга прослеживает нравственное развитие Матиуша из наивного доверчивого сироты, не умеющего ни читать, ни писать, до юного реформатора-идеалиста, которому необходимо постигнуть разницу между мечтой и реальностью, прежде чем он сможет управлять страной и собой. Хотя она читается как романтичная повесть о приключениях отважного юного короля, книга эта, по сути, — философский трактат о духовной и светской власти.

Внезапное вступление Матиуша на трон, едва умирает его отец (сходное с ощущением Генрика, что смерть его от-ца мгновенно ввергла его во взрослость), должно вызвать у него такое же смятение, какое испытала Алиса, проваливаясь в Страну чудес: Матиуш сразу же сталкивается с угнетающим числом очень разных взрослых, которые мечутся совсем в манере Белого Кролика, а также и с обществом, очень похожим на зарождающуюся Польскую Республику, в которой соперничающие партии росли как грибы, кабинеты назначались и распускались, а правительства возникали и исчезали с головокружительной быстротой. Пока Матиуш пытается разобраться в этой путанице, его создатель не может не поиздеваться над неразберихой, бушующей в самом сердце правительственных сфер. Его сатирический взгляд не упускает ничего. Юный правитель обнаруживает, что дипломатия подразумевает сплошную ложь, чтобы ваши враги не могли узнать, чем вы действительно занимаетесь, а кризис кабинета — не более чем драка министров между собой. Хотя Матиуш живет в выдуманном королевстве, он вынужден бороться с горькой реальностью, с теми же проблемами, что и маршал Пилсудский и министры новоизбранного правительства Польши. Откуда взять деньги, чтобы ремонтировать паровозы, строить фабрики, остеклять разбитые окна, содержать армию? Как открывать школы, создавать систему здравоохранения и обеспечивать адекватные социальные услуги?

Еще важнее для Матиуша — в конце-то концов, еще ребенка — вопросы, касающиеся благополучия детей. Как привить им самоуважение и научить быть свободными? Как бороться с нищетой, несправедливостью, болезнями и голодом, угрожающими им? Когда Матиуш заболевает от попыток сразу все исправить, старый семейный доктор рассказывает ему, что люди уже очень давно пытаются искать решение этих проблем, но пока еще никому не удалось найти достаточно долговременного.

Когда враги вторгаются в королевство Матиуша, Корчак отправляет его сражаться инкогнито, как простого солдата, а с ним и его друга Фелека, сына вахмистра дворцовой гвардии. Матиуш испытывает всю жестокую реальность войны. «До чего тяжело быть королем и вести войну, — говорит себе Матиуш. — Я-то думал только о том, как буду ехать по улицам столицы на белом коне, а люди будут осыпать меня цветами. Я не подумал о том, сколько людей будет убито».

• Предыдущая
• 29/95
• Следующая