Гитлер. Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера. 1927-1944 - Ганфштенгль Эрнст - Страница 17

• Предыдущая
• 17/78
• Следующая

У Герингов также был неприятного вида садовник по имени Грайнц, к которому у меня моментально возникла антипатия и которому было суждено сыграть весьма подозрительную роль до того, как закончился этот год. Из него всегда выпирал истинно партийный дух, он то и дело рявкал лозунги и сверкал глазами, но я никогда не доверял ему. «Герман, – как-то сказал я, – готов спорить на любую сумму, что этот парень Грайнц – полицейский шпик». – «Но сейчас, Пущи, – вмешалась Карин, – это такой симпатичный парень, к тому же он – отличный садовник». – «Он делает в точности то, что и должен делать шпион, – сказал я ей, – он сделал себя необходимым».

Геринг и Гесс не выносили друг друга и являли собой одно из многих соперничеств в партии, которое тянулось годами и позволяло Гитлеру стравливать одного с другим. Помимо различия в темпераменте, они во время войны оба были летчиками, но это обстоятельство, вместо того чтобы сблизить их, напротив, только обостряло их неприязнь. Кроме того, Геринг был человеком действия, и на теоретиков партии у него не хватало времени. В его искаженном виде это было как раз то качество, к которому Гесс сам питал склонность. У него было общее прошлое с Розенбергом, когда, будучи членами расистского общества Туле, они еле уцелели во времена Мюнхенской советской республики в 1919 году. Он также оказался под большим влиянием баварского генерала Хаустхофера, который какой-то период выполнял обязанности на Дальнем Востоке и вернулся оттуда фанатичным японофилом.

У Хаустхофера была кафедра в Мюнхенском университете, и его геополитическая чепуха помогла воздвигнуть ряд духовных барьеров, которые мне пришлось попытаться преодолеть, чтобы оказывать влияние на мышление Гитлера. Единственным зарубежным союзником, которого подходящим себе могла представить группа Розенберга – Гесса, была Япония, эти пруссаки Востока, как их эта группа называла, и я годами безуспешно пытался заставить их увидеть, что такой альянс неизбежно приведет Германию к конфликту с Соединенными Штатами. Но проблема была в том, что их было очень много, а я – лишь один.

Всякий раз, когда я пытался довести это до ума Гитлера, кто-нибудь из них вновь направлял его на ложный путь.

Столь же часто, как я старался добавить серьезности в ход мысли Гитлера, другие ослепляли его пылью пехоты. И опять неслись известные фразы об «ударе ножом в спину», о предательстве храброй германской армии, предательстве на внутреннем фронте, о том, что близится день расплаты с ноябрьскими преступниками в Берлине, и о финальной схватке с Францией. Потом он опять возвращался к Клаузевицу, и это приводило к отождествлению сумасшедших страстей с военной личностью, которая придавала престиж националистическому ферменту – человеком, который рассматривался как трагическая фигура, которого предали франкмасоны, социалисты и коммунисты, великая надежда и фигура-корабль германского милитаризма и непобедимой армии, – генералом Людендорфом. На него они возлагали свои надежды, и результату было суждено обернуться гитлеровской гибелью.

Нацисты были лишь одной из многочисленных праворадикальных организаций, процветавших в то время в Баварии. На деле, кроме козырной карты, которой они считали Гитлера, они не были ни в коей мере ни самыми многочисленными, ни самыми значительными. Бавария стала прибежищем всякого сброда воинствующих националистов, часть которых были безработными членами прежнего Добровольческого корпуса, который помог армии разбить солдатские Советы, повсюду возникшие в Германии после войны. Причина, по которой нацистам было дозволено свободно плести сеть заговоров и вести агитацию в Баварии, была двоякой. Во-первых, исторически существовала антипатия католической, сепаратистски настроенной Баварии по отношению к протестантскому Берлину и центральному правительству. Во-вторых, баварцы получили большую дозу коммунизма после войны при режимах Курта Айснера и Эрнста Толлера, а после их свержения правительство прочно оставалось в руках рейхсвера и серии консервативных кабинетов. При преимущественно социалистическом центральном правительстве в Берлине баварские власти активно стремились ему противодействовать и поддерживали из-за присущей тем зловредности все недовольные элементы правого толка, которые стекались на юг в поисках безопасности.

Было бы недостаточным описывать ту ситуацию запутанной. Большинство баварцев хотели реставрации виттельсбахской монархии. Но кое-кто из них желал, чтобы независимой Баварией опять правил король, и некоторые были не против того, чтобы он стал главой новой Дунайской конфедерации, а третьи хотели восстановления этой семьи в качестве германских кайзеров. Признанным лидером правых беженцев из остальной части Германии являлся Людендорф, но он был анафемой для баварских националистов из-за своих сумасшедших нападок на Римскую католическую церковь, а его сторонникам не доверяли как пруссакам. Французская оккупация Рура в 1923 году довела до кондиции это варево, и весь год прошел в воинственном духе националистической агитации, причем наибольшая часть непримиримости исходила из Баварии. Главная роль, которую играл Гитлер, состояла в том, чтобы объединить эти различные патриотические организации и обеспечить сотрудничество с баварским правительством, а особенно с местными частями рейхсвера в марше на Берлин, чтобы свергнуть социалистическое правительство и отвергнуть условия Версальского договора. То, что он зашел так далеко, являет собой удивительный пример того, что может сделать один целеустремленный человек во времена такой смуты.

Он более или менее открыто сотрудничал с людьми из бригады Эрхардта, хотя между ними существовало заметное взаимное недоверие, и именно борьба за сохранение CA в качестве отдельной организации принесла известность Герингу. Когда я начал бывать в администрации «Беобахтер», где находилась штаб-квартира заговора, на страже у дверей кабинета Гитлера стояли вовсе не люди CA, а члены организации «Консул» – части группы Эрхардта, которая стояла за убийствами Эрцбергера и Ратенау, хотя не было причин предполагать, что Гитлер был в какой-либо мере причастен к этим покушениям. В любом случае я не в курсе, какая именно работа велась в этой конторе. Гитлер был таким человеком, который считал, что все можно сделать речами, а бумажную работу можно оставить на долю мелких чиновников.

Он всех доводил до отчаяния, потому что никогда нельзя было быть уверенным, что он появится на условленную встречу, да и было невозможно вырвать из него какое-либо решение. Одним из неудачливых сотрудников, которому суждено сыграть в последующем роль в этой истории, был капитан Ганс Штрек, являвшийся близким наперсником Людендорфа. В свое время он был артиллерийским офицером при баварском Генштабе и хотел организовать службу в надлежащем эффективном порядке. Когда он попытался внести какой-то порядок в автомобильную группу, увольняя водителей, которые опаздывали на службу, он столкнулся с Гитлером, который стал настаивать, что тех надо восстановить на работе, потому что они являются старыми членами партии. В конце концов этот капитан просто сдался. Подполковник Гофман, который фактически был человеком Эрхардта и адъютантом Геринга, жаловался на то же самое. Герман был отъявленным лентяем. Его машина могла прибывать к дверям с опозданием в несколько часов вместе с Карин, восседавшей на заднем сиденье с какой-нибудь титулованной подругой. Не успеешь его задержать, как они уже отъехали пообедать в какой-нибудь дорогой ресторан.

Видя все это, Гитлер постоянно извергал огонь увещеваний. «Господа, – заявил он, когда их удалось прихватить на закрытом собрании, – не морочьте мне голову мелочами. Для них будет достаточно времени. Через пару недель мы выступаем, а там будь что будет». Так что посреди этого хаоса все находились в состоянии белого каления. Шли бесконечные марши и демонстрации, смотры и речи и бряцание оружием, но ничего существенного так и не произошло. Жутким фиаско завершился один крупный смотр полувоенных формирований на Фротманингер-Хайде, который планировалось завершить маршем этих групп на город и занятием правительственных зданий. Единственная проблема состояла в том, что на колонны обрушился ливень, а Геринг, который скакал взад-вперед на коне с орденом «За заслуги» вокруг шеи, промок до костей. Некоторые настаивали на марше, но остальные были против, и в конце концов все, что произошло, это то, что лидеры вернулись в мою квартиру на Генцштрассе, чтобы попить столь необходимого горячего кофе.

• Предыдущая
• 17/78
• Следующая