Поэзия первых лет революции - Меньшутин Андрей - Страница 120

• Предыдущая
• 120/145
• Следующая

Эти же мотивы, без конца варьируясь и преломляясь, получили развитие в его лирике и приобрели характер определяющей творческой мысли, рабочего стимула, эстетической программы:

И странно полюбил я мглу противоречий,

И жадно стал искать сплетений роковых.

Мне сладки все мечты, мне дороги все речи,

И всем богам я посвящаю стих...⁴⁶

Со временем, с глубокими изменениями, происшедшими в мировоззрении Брюсова, этот круг идей и образов потерял релятивистскую окраску, свойственную им вначале. Но мечта о воздвижении некоего «пантеона», в котором бы нашли место «все напевы», все великие образцы прошлого и настоящего, вся пестрая картина всемирной истории, - эта мечта всегда воодушевляла Брюсова, сообщая его литературной и исследовательской работе особую целенаправленность, волевую энергию и упорство. Поэтическое творчество превращалось в титанический, подвижнический труд освоения новых «материков» жизни, истории, науки, искусства. И это же придавало Брюсову «многоликость», которой он очень дорожил и которую культивировал в своей поэзии. В его лирике революционных лет вновь звучит со всей силой прежний, излюбленный мотив «множества», но уже не истин, а граней душевной жизни поэта, отвечающей многообразию мира, в отношении которого Брюсов выступает как бы универсальным «отражателем», вбирающим в свое творчество «все» и одновременно калейдоскопически дробящим это «все» на множество образов, форм, стилей.

Воспоминанья стран, - вопль водопадов,

Взлет в море волн, альпийских трещин жуть,

Зной над Помпеями, Парижа адов

Котел, за степь гремящей тройки путь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вас, также вас, - костры ночей изжитых,

Двоим один, слов не обретший, бред,

Губ хрипло слипших, рук несытно слитных,

Дорог сквозь тайны радиевый след.

Вас, вас еще, - часы трудов державных,

Восторг стихов, вдаль вскинутые сны,

Вас, миги зоркостей, слепых и явных,

Горн революций, пестрый плащ войны. -

Все, все во мне, круги живых вселенных.

Преображенных, вновь зажженых мной,

Корабль сокровищ от мостов мгновенных

Влекомит в вечность роковой волной⁴⁷.

Принцип «все во мне», определяя размеры творческого диапазона Брюсова, вместе с тем обусловливал такую черту его мировосприятия и поэтики, которую можно назвать плюрализмом (множественностью) художественного мышления, разобщенного как бы на несколько самостоятельных и замкнутых сфер. Измерителем человеческой и вселенской жизни здесь является «миг» (излюбленное определение Брюсова), вмещающий всю полноту данного бытия, неповторимого, неподвластного никаким другим измерениям и законам. История выступала часто как скопление таких «мигов» (или «столетий», все равно) и чем шире, универсальнее был ее охват, тем раздробленнее выглядела общая панорама. Отсюда проистекало то непреодолимое для Брюсова противоречие, в силу которого задуманные им циклопические постройки (связанные, например, с воплощением многовековой культуры всех стран и народов, или воздвигаемые по образцу героического эпоса древних) не могли вполне удасться поэту, поскольку в их основании лежало все то же зыбкое, переменчивое, многомерное «я». При огромной широте кругозора Брюсову не доставало цельности, монолитности, того духовного и поэтического единства, которое только и может служить прочным фундаментом для истинно-монументальных творений.

Этой особенностью его творчества, в частности, объясняется легкое сближение Брюсова с самыми разными (в том числе с очень далекими от него) явлениями современной литературы, которое не вело, однако, к измене «самому себе», к потере своего голоса. Всякий раз он соприкасался с привлекшим его внимание стилем лишь какой-то одной гранью, одной ячейкой своей поэтической системы, и этот контакт не распространялся дальше, на всю систему, а действовал лишь в определенных пределах, в границах заданного «участка». Брюсов мог себе позволить написать ряд произведений в подражание Пастернаку или попробовать свои силы в опыте хлебниковского «перевертня», примерно так же как он писал в подражание персидскому или японскому, и все это лишь свидетельствовало о появлении еще одной стилевой разновидности, о расширении его творческих возможностей и технической базы. Его стиль был готов к столкновению с любыми влияниями. Они все ему были сродни лишь отчасти и, дополняя его поэтику отдельными, более или менее значительными нововведениями, не проникали слишком глубоко, не меняли коренным образом ее эстетического существа.

В основе же эстетики Брюсова лежало сильное и, пожалуй, наиболее органическое для него пристрастие к образам и формам модернизованной античности, к стилю «неоклассицизма»⁴⁸ Оно-то и вносило прочность в его разностильную систему и, не покрывая всего многообразия поэтических интересов Брюсова, выступало, как окончательная «инстанция», к которой он всегда апеллировал, как его последняя и главная «суть». Разрабатывая обычную тему своего жизненного, душевного и творческого «множества», Брюсов провозглашал в одном из стихотворений, написанном в разгар революции:

Захвачен вихрем ярко юным,

Что в прах свергает алтари,

Гори восторженным трибуном,

Зов бури вольно повтори.

Меж «юношей безумных», вкован

В живую цепь, к звену звено,

Славь, с неустанностью взволнован,

Беспечность, песни и вино.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А в поздний час, на ложе зыбком,

В пыланье рук включен, как в сеть, -

Улыбкой дарственной - улыбкам,

Мечте - мечтой любви ответь.

Являй смелей, являй победней,

Свою стообразную суть,

Но где-то, в глубине последней

Будь мрамором и медью будь⁴⁹.

Вот в этой «последней глубине» своей «стообразной сути» Брюсов и предстает перед нами как художник очень строгих и правильных - классических пропорции, тяготеющий к скульптурным образам и композициям, выдержанным в ясных, спокойных и возвышенных тонах. «Классицист» - его важнейший и постояннейший признак, обнаруживающий себя не всегда, а лишь временами, то скрыто, то более явственно, но неизменно преобладающий надо всеми другими чертами и проявлениями его многомерной природы. Потому-то, между прочим, в восприятии современников (да и в нашем сознании) самые смелые новшества, самые экстравагантные и экспрессивные образы, введенные им в свой поэтический обиход, не могли и не могут поколебать представления, что где-то в глубине души Брюсов «консервативен» и таковым остается при всех своих неожиданных метаморфозах и поворотах.

• Предыдущая
• 120/145
• Следующая