Хроника смертельного лета - Терехова Юлия Константиновна - Страница 40

• Предыдущая
• 40/140
• Следующая

– Тогда не будьте так жестоки к ней, – воскликнула Оксана с мольбой в голосе. – Выслушайте меня и отнеситесь с доверием к моим словам.

– Хорошо, говорите, – нелюбезно разрешила Катрин.

– Он был Полиным любовником. Постоянным. И он сам подвалил к ней полгода назад. Она влюбилась в него.

– А он? – мертвым голосом спросила Катрин.

– Он никогда не говорил ей о любви, можете быть спокойны. Он любит вас.

Губы Катрин искривились:

– Он и мне в любви редко объяснялся. Так что это ничего не значит.

– Нет, – покачала головой Оксана. – Я знаю, он стыдился ее. Хотя она была такая красивая… Но я как-то видела вас вместе…

Катрин передернуло. Кол в горле приобрел металлический привкус, и стало трудно говорить.

– Мне он сказал, что познакомился с ней у метро, перед тем как ехать к Антону. Он уверял, что она сама заигрывала с ним.

– Он лжет, – перебила ее Оксана. – Они регулярно встречались у нее. Иногда у него. Они же живут в одном доме.

– В одном доме? – в шоке произнесла Катрин. – Это правда?

И тут расплывчатая картинка стала приобретать ясные очертания. Каким очевидным стало откровенное нежелание Андрея в последние полгода встречаться с нею, Катрин, у него. Она совсем перестала бывать в квартире на Новом Арбате. Она вспомнила, как несколько раз звонила Орлову, точно зная, что он дома, и он отвечал ей неестественно короткими, отрывистыми фразами – «да» и «нет» – избегая называть ее по имени. Эти разговоры неизменно оставляли неприятный осадок и вызывали гадкие подозрения. Но Катрин гнала их прочь, чтобы не сойти с ума от ревности. Значит, все правда. Если кажется – следовательно, так оно и есть.

– Это правда, – повторила она уже не вопросом, а утверждением. Катрин сглотнула, пытаясь избавиться от острой боли в горле, мешавшей дышать.

– Это правда, – кивнула Оксана, – но повторяю, к сожалению, он никогда не любил ее. Он любит вас.

Катрин несколько мгновений помолчала, а затем неторопливым движением сняла темные очки, сдернула шарф и так же медленно повернулась к Оксане.

– А вот доказательства его любви ко мне. О да, он меня любит.

Оксана онемела, глядя на ссадины и кровоподтеки на нежном лице сидящей перед ней женщины.

Катрин встала.

– Вы знаете, что он арестован? – спросила она.

– Да, мне сказали, – кивнула Оксана, – но вы не волнуйтесь, я уверена, все скоро выяснится, и его выпустят.

Глаза Катрин полыхнули яростью.

– Пусть он сгниет в тюрьме! – выдохнула она. – Я буду молиться об этом!

Оксана отшатнулась. Она не ожидала встретить в этой изящной женщине столько ненависти и боли.

– Простите, но я больше не могу с вами говорить. Прощайте, – Катрин быстро повернулась и почти выбежала из сквера, содрогаясь от душивших ее рыданий. Она никогда не чувствовала себя такой оскорбленной – даже после того, как Орлов надругался над ней три дня назад.

Когда Борис, щелкнув по-гусарски каблуками, приложился к ручке дивы, она, как показалось Анне, даже слегка покраснела.

– Признаться, я до сих пор считаю ее идею блажью, – заявил Борис по-французски. – Ну какие из нас с ней тангерос? Смешно.

Жики вздернула брови:

– Смешно? Почему?

– Да вы посмотрите на нас! У нас на лбу у каждого написано «Le ballet classique».

Анна хмыкнула.

– У тебя на лбу написано «Je suis trop paresseux, madame[28]», – произнесла она. – Лентяй.

– Неправда, – вспыхнул Борис, – все ты врешь.

– Не сомневаюсь, – откликнулась дива и потрепала его по щеке, – ты просто душка. Потом она снова обратилась к Анне: – А музыку ты выбрала?

– Мы будем танцевать Libertango Пьяццоллы[29].

Анна тщательно обходила эту тему в электронной переписке с мадам Перейра. На это у нее были веские причины. Реакция не заставила себя ждать.

– Ты сошла с ума! – воскликнула Жики. – Ты разве не знаешь, что это танго проклято?

– Я не суеверна, – произнесла Анна, а сама внутренне замерла. Одно дело – знать понаслышке, что любимое танго проклято, другое дело – когда это озвучивает, да еще с неподдельным страхом в голосе всеми уважаемая тангера. Анне стало не по себе, но не настолько, чтобы сдать позиции.

– Хочу Libertango, – упрямо повторила балерина. – Или оно – или ничего.

– Вот значит как, – посмотрела на нее внимательно тангера, – и я не смогу тебя переубедить?

– Нет! – отрезала Анна.

– Ну, гляди, – усмехнулась Жики. – Мне что? Я жизнь прожила. Мне не страшно. А тебе?

– Чему суждено случиться – пусть случится! Я не боюсь!

– А я боюсь, – вздрогнул Борис. – Мне что-то совсем умирать не хочется.

– Кто говорит – умирать? – Анна погладила его по руке. – Мы с тобой такое танго станцуем, мой золотой… Поверь мне!

– Ну ладно, хватит с меня глупостей! – объявила Жики. – Дело ваше! А теперь – что вы мне покажете, красивая парочка? Нет, все же какая жалость, что вы не спите вместе!

Борис был шокирован. Он залился краской, как школьник. Анна захихикала.

– Привыкай, мой золотой…

– Ладно, покажите мне, что вы умеете…

Анна и Борис встали в позицию и сделали несколько пируэтов. Анна любила танго, Борис был равнодушен к этому танцу, но, следуя за Анной в движениях, старался изо всех сил.

– Стоп! – тангера хлопнула в ладоши. – Стоп! Это что еще за безобразие, молодой человек?

– Что? – Борис удивился. – Что не так?

– Да все не так! – воскликнула Жики. – Кто в вашей паре мужчина?

Борис обиделся:

– А что, есть сомнения?

Анна наступила ему на ногу:

– Молчи!

– Большие сомнения! – рявкнула дива. – Мужчина тот, кто ведет! Мужчина тот, кому подчиняются! Мужчина тот, кто не позволит женщине быть впереди! А ты за ней, – она ткнула в Анну палкой – где она только ее взяла? – Ты как баран на веревке за ней тащишься!

– А ты? – прикрикнула она на Анну. – Или ты подчинишься мужчине, или ничего у тебя не выйдет! Ни-че-го!.. Еще раз!

Снова исходная позиция и те же самые па…

– Черт! – выругалась дива. – Ну и идиоты! Кто вам сказал, что вы умеете танцевать танго!..

Анна подумала о своем педагоге-репетиторе Елене Иосифовне Плещеевой, которая, когда ей что-то не нравилось на репетициях или в классе, огорчалась, как ребенок, всплескивала руками и почти со слезами говорила: «Деточка, милая, ножку тянем повыше… Спинку прогнули назад… Назад, моя хорошая, не ленись… Вот умница!»

– Ты – фригидная селедка! – завопила Жики, и Анне достался удар палкой по правой лодыжке. – Ты фригидней самой фригидной селедки!

Борис неприлично заржал, согнувшись пополам, и был сразу же вознагражден ударом по мягкому месту.

– А ты муж фригидной селедки! – заорала Жики. – Ничем не лучше ее!

– Если он тебя не возбуждает, закрой глаза и представь своего любимого мужчину! А ты, – она напустилась на Бориса, – представь себе любимую женщину – или мужчину? Закрой глаза!

– Я натурал! – воскликнул оскорбленный Борис.

– Да мне плевать! – продолжала буйствовать тангера. – Я сказала – закрой глаза! Возьми ее за руку, и она пойдет за тобой на край света…

Анна закрыла глаза… И вдруг что-то произошло. Вот оно, то объятие, заставившее трепетать ее тело, как пойманную бабочку, зажатую в кулаке. Рука Бориса на ее талии становилась все горячее и крепче, и в его пальцах начала пульсировать кровь в такт их движениям. Анну закружила обжигающая волна, и она с наслаждением отдалась ее силе. Что это? Магия Жики? Перед ней возникло лицо ее мужчины, взор которого пылал нестерпимым желанием…

Так плодотворно прошла первая репетиция. Когда она закончилась в десятом часу вечера, дива смерила саркастическим взглядом измочаленную Анну и мокрого, словно дельфин, Бориса, в изнеможении лежащих около балетного станка, и произнесла «Eh bien. Au revoir[30]». И испарилась, только ее и видели, вместе со своей палкой…

• Предыдущая
• 40/140
• Следующая