Вечер в вишнёвом саду (сборник) - Муравьева Ирина Лазаревна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/37
• Следующая

– Нет, – прохрипела старуха. – Не могу.

На сцене пошел густой снег, и Копельбаум набросил на свою белую рубашку золотой плащ. Где-то высоко заиграла флейта, на потолке зажглись звезды.

– Когда я был маленьким, – задушевно сказал колдун, – я мечтал увидеть снег. Но каждую зиму мои родители уезжали во Флориду. Когда мы возвращались в Нью-Джерси, зимы уже не было. Однажды мы не уехали. Я заснул прямо на подоконнике, на который забрался, боясь пропустить ту минуту, когда пойдет снег. Мама разбудила меня…

Вдруг он вскинул в воздух руки.

– Мама! – воскликнул он, и флейта зазвучала громче. – Вон там, слева, сейчас сидит моя мама!

Копельбаум указывал на столик, за которым сидели они втроем: старики с обручальными кольцами и он со своей полыхающей мигренью.

Зрители зааплодировали. Горбоносый старик вскочил и оскалился, раскланиваясь.

– Это мой папа! – прогремел Копельбаум. – Я очень рад, что сегодня здесь совершенно случайно оказались мои родители! Сейчас вы увидите и мою маму! Мама!

Старик потянул старуху за рукав. Столик их был ярко освещен. Все остальные погружены во тьму.

– Я прошу извинить нас, – забормотал старик. – Она не вполне здорова. У нее очень болит голова.

Старуха не шевелилась. Зрители начали волноваться. Тогда Копельбаум одним прыжком перескочил в проход и тут же оказался рядом.

– Мама! – пропел он и развернул к себе ее лицо. – Что с тобой?

Старуха, очевидно, была без сознания. Ее маленькие щеки стали ярко-белыми, кукольные ресницы размазались. Хриплое дыхание тяжело вырывалось из стиснутых губ со следами клубничной помады.

– Врача! – закричал фокусник. – Немедленно вызовите врача!

Судя по всему, он уже понял, как нужно себя вести. Грошовая статистка, третью неделю играющая мать, могла прямо на представлении отдать Богу душу. Копельбаум легко, словно пушинку, взял ее на руки. Тело старухи повисло в проходе над столиками, из-под длинной черной юбки вывалились крошечные ноги в блестящих ботинках.

– Сейчас приедет врач, – голосом томным и чистым, как мед, сказал колдун. – И поможет тебе. Я здесь, слышишь, мама?

Публика вертела шеями, теснясь поближе, чтобы ничего не пропустить. На сцене по-прежнему шел снег. Невидимый ангел играл на флейте. Старик с аккуратно уложенными волосами испуганно дотрагивался до своей подруги, щупал ее пульс, гладил по голове и быстро шептал что-то Копельбауму, который орлиным взглядом смотрел на дверь, ожидая помощи. Прошло несколько минут.

Боль в левом виске стала такой сильной, что он закрыл глаза и почти провалился куда-то. В наступившей темноте поплыли испуганные возгласы лилового, оранжевого и желтого цвета. На самом дне мозга вдруг выскочила мысль, что проклятая голова сейчас не выдержит и отвалится. Тогда ему придется сделать что-нибудь на манер Копельбаума. Встать, взять голову под мышку, раскланяться и уйти. Виртуальная реальность.

Появились двое с носилками. Старуху положили на носилки, набросили на нее белую простыню, быстро записали что-то и понесли. Старик побежал следом. Копельбаум широким движением левой руки усадил взволнованную публику.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Я чувствую, что все будет хорошо. Я улечу сейчас, и мы расстанемся с вами. А потом я стану таким же, как все, как вы все, – он улыбнулся, – и поеду к маме, чтобы быть с ней рядом.

Флейты уже не было слышно. Свет потоками набегал на задумчивого колдуна в золотом плаще. Этот золотой плащ своим блеском почему-то усиливал мигрень. Копельбаум приподнялся на носках и вдруг мягко взмыл под самый потолок. Все ахнули. Он описал круг и, взмахнув рукавами, исчез из поля зрения.

Зрители расходились в недоуменном восхищении.

Он брел по улице, сжимая опостылевшую голову обеими руками.

Старуха, скорее всего, умерла. Он чувствовал, что ее уже нет. Старик сошел с ума от горя. Копельбаум взял их на роль родителей, потому что они напоминали героев рождественской сказки. Белые кудри и кукольные лица подходили к его золотому плащу, снегу и звукам флейты. Этот парень хорошо чувствует законы театра. У волшебника должны быть реальные родители со сказочным обликом. Теперь они умерли, придется искать других. Вдруг он остановился. А что, если других таких больше нет? Других нет и не будет, а эти только что умерли?

Холодный пот выступил у него на лбу. Раз ты уехала и бросила меня, то смогу ли я заменить тебя другой женщиной, а нашу с тобой жизнь – другой жизнью?

Проходящие начали со всех сторон толкать и задевать его, так как улица была узенькой, а толпа, хлынувшая с Копельбаума, не желала терять даром ни секунды своего праздничного времени.

Итак, ты уехала, а я остался, и мне нужно жить без тебя. Смогу ли я? Нет, не смогу. Я начну ездить по Европе, читать лекции и писать книги, но меня больше не будет. Этот «кто-то» буду уже не я.

Его затошнило. Казалось, что трещавшая от боли голова держится на нем косо, как плохо насаженная звезда на рождественской елке. Он свернул в маленькую боковую улицу. Перед глазами выросла бензоколонка с развернутым плакатом: «Заправка по самым низким ценам и… бесплатный аспирин!»

Толстый усатый человек, похожий на Сталина, сидел в прозрачной будке. При его приближении он заулыбался.

– Мне нужен аспирин, у меня нет машины. Моя машина в Бостоне.

– Вам плохо? – вежливо и гнусаво спросил усатый, сверкнув камнем на указательном пальце. – Вам, кажется, плохо?

– Нет, – стуча зубами, ответил он. – Все хорошо. Мне нужно лекарство от головной боли.

Он выпил три таблетки прямо там, на бензоколонке, запил их кока-колой. Четвертую, оставшуюся в упаковке, сунул в карман. Заправщик мягко икнул и извинился.

– Вы уверены, что можете добраться до дому?

– Уверен. Спасибо.

Вернулся в гостиницу.

Телефон молчал. Красный огонек не светился.

Он бросился на кровать не раздеваясь. Комната с зарешеченным окошком накренилась, как лодка, и, зачерпнув густой дрожащей черноты, поплыла вверх. Он ухватился обеими руками за матрац и тоже поплыл вверх, все сильнее чувствуя подступающую к горлу тошноту.

Е-ще выше! Е-ще! Ну давай! В ушах звенело. Потом наступила тишина. В закрытую дверь спокойно вошел Копельбаум в белой рубашке и черных джинсах. Сел на стул.

– Да, – сказал он. – Умерла. Как мы и думали.

Лицо колдуна было сосредоточенным, густые брови хмурились.

Он не удивился ни его приходу, ни даже тому, что Копельбаум говорил по-русски.

– Старуха умерла? – догадался он. – Отчего она умерла?

– Старик ее отпустил, – сказал колдун. – Не мог удержать. Сил не хватило.

– А что со стариком? Где он?

– Там же, где она, – спокойно ответил Копельбаум. – Там же, где она.

– Умер? – поразился он.

– Нет, – покачал головой Копельбаум. – Его просто нет больше.

– Так он жив?

– Я не вижу никакого противоречия между тем, что человек не умер, но перестал быть. В одной реальности он есть, – тут колдун прищурился и сделал вид, что припоминает. – А в другой реальности его нет. Вот только которая из них виртуальная? Это по твоей части.

– Ты смеешься надо мной! – сказал он Копельбауму. – Но ты же знаешь, что она…

– Бросила тебя? – радостно и неприятно подхватил колдун. – И что ты намерен делать?

– Не знаю, – пробормотал он. – Я без нее не могу.

– Ах, это слова! – отмахнулся Копельбаум. – Все могут без всех и любой без каждого. Даже родители способны пережить своих детей, хотя уж это-то что за жизнь? А ведь ничего. По грибы ходят. – Он с каким-то особенным смаком произнес «по грибы ходят».

– У тебя есть этому объяснение? – спросил он колдуна.

– Есть, – небрежно ответил тот. – Все очень просто: живут уже не те люди, которые были до потери. Всем только кажется, что это они. А на самом деле они перестали быть, вот и все.

– Значит, если она ушла из моей жизни, меня больше нет? – спросил он.

– Тебя больше нет, – жестко сказал Копельбаум. – Не хочу обманывать. Но вопрос вот в чем: насколько тебе важно, чтобы ты был именно ты? Ведь и иначе тоже можно… Ну, не она, так… В конце концов… И потом: вы уже достаточно потрепали друг другу нервы…

• Предыдущая
• 23/37
• Следующая