Ассасин - Мелан Вероника - Страница 66

• Предыдущая
• 66/76
• Следующая

— Здравствуйте, я — Лайза! — тем временем представилась подоспевшая подруга, которая уже умудрилась достать из багажника обе сумки и припереть их сюда, несмотря на недовольный взгляд Рена.

— Рада знакомству. — Нисса тепло улыбнулась, пожала протянутую руку, затем повернулась к водителю, который в этот момент внимательно оглядывал окрестности. — Вы не волнуйтесь, здесь очень тихо, криминальная обстановка на нуле. Сюда очень сложно добираться, соседей мало, и все они далеко.

— Это, может, хорошо, а может, и плохо.

Обстоятельный Рен. Иногда слишком серьезный.

Когда сумки были занесены в дом, остатки еды переместились из багажника в холодильник, а Лайза исчезла за деревянной дверью, которую окрестили «ваша», Рен приподнял мой подбородок теплыми пальцами и попросил:

— Звони мне, хорошо? Каждый день. Если пропустишь хоть один звонок утром или вечером, я приеду.

— А если у меня сядет телефон?

— Зарядка с собой? Просто не забывай заряжать и звонить, иначе я приеду.

Где контроль? Где забота? Иногда между ними такая тонкая грань, что и не разглядеть, но мне было тепло.

— Хорошо, буду звонить. Но если вдруг не дозвонюсь, то сначала набери Лайзу, ладно?

— Договорились.

И я обняла его — теплого, родного, бесценного для меня. Уже знала — буду сильно скучать, потому что ни одна смена обстановки, ни один отдых никогда не заменит его — любимого мужчины рядом. Кольца рук, в котором спокойно, теплой груди, к которой можно прижаться носом, взгляда, которым всегда спросит: «У тебя все хорошо?».

— Я никуда не делся, я рядом. — Он будто прочитал мои мысли. — Если нужно, прилечу сюда на вертолете, не переживай.

— Я не переживаю. — Губы сами собой расползлись в улыбке, когда я вспомнила «друзей» Рена, которых видела всего лишь несколько раз в жизни: один со шрамом, другой с белой косичкой на затылке и ежиком на макушке, третий черный и волосатый… Немудрено, если среди них «случайно» отыщется пилот вертолета.

— Все, беги, завтра у вас начинается отдых.

Он поцеловал меня на прощание, прижал к своей груди и ушел. От ужина отказался, от ночевки тоже — поехал обратно.

«Терминатор».

Наверное, Лайза в чем-то права.

Когда я скользнула за «нашу» дверь и очутилась в комнате с одним окном, двумя кроватями у стен и скрипучим полом, Лайза уже спала. Ее пузатая сумка стояла рядом, покрывало было сброшено на пол, в лунном свете белели на простыне ноги. Кто-то нагло и совершенно уютно сопел.

— Вот ведь быстрая.

Мечтая завалиться и последовать ее примеру, я принялась стягивать с себя одежду.

— Что, все такой же?

Такой же. И нет.

Он спросил так, потому что поймал мой зачарованный изучающий взгляд, приклеившийся к загорелому испещренному морщинами лицу, а я никак не могла оторваться — рассматривала его и улыбалась. Эд, передо мной сидел Эд. Тот самый Эдвард, который когда-то пергаментной мумией лежал на кровати в палате Корпуса, который отвлек на себя охранников, который помог бежать… Тем самым, однако, его теперь можно было назвать с большой натяжкой. Да, тот же хромающий «кирзовый сапог» — жилистый, тощий, нескладный, — но теперь неуловимо изменившийся, помолодевший где-то внутри. Выгоревшие вихрастые песочные волосы, широкая улыбка, облупившийся нос, печеный затылок, сверкающие от радости глаза — он не просто помолодел, он ожил.

Именно таким я хотела видеть его, когда мерзла в тоненьком пальто, пытаясь открыть ржавый замок центральных ворот, когда ковыляла через черный лес, когда ловила в ночи попутку. Тогда, помнится, не грело ничего, кроме мысли «Если смогу выбраться я, то, может быть, смогут и они?».

Они выбрались — смогли — и стали такими, какими я, несмотря на абсурдность собственных желаний, мечтала их видеть. «Однажды они сбегут. Будут жить свободными, счастливыми, не сломленными».

И они жили. В этой прекрасной и какой-то доброй деревянной кухне, в этих уютных комнатах со скрипучими полами, окруженные запахом сена, пирожков, луговых трав и радости. Все так, как мне мечталось, — нет, лучше, много лучше!

«Рен, спасибо, что ты помог. — Добрых слов в адрес Дрейка я все еще сказать не решалась. — Помог не только мне, но и им, видишь? Как много радости…»

А Нисса изменилась тоже — набрала вес, чуть округлилась, но не приторно, а сочно, аппетитно, правильно. Налились впавшие когда-то щеки, по-новому, свежо заблестели черные волосы, разгладился лоб. Тоже загорелая, довольная, говорливая.

А ведь раньше она всегда молчала. Только обладала боевым нравом — это я сразу заметила.

— Вы еще не придумали, чем займетесь сначала? Осмотри те ранчо, Эд все покажет, зайдите к лошадям — их как раз через час на поле надо, пробегитесь по округе. Если хотите, покажу, как пройти к пруду, тут недалеко. И вы ешьте-ешьте!

Она готовила, наверное, с самого утра. Пекла блинчики, пирожки, сладкие крендельки, доставала из-под пола джемы, варенья, накрывала на стол, старалась. И если я, наученная горьким опытом вечно полного холодильника (это все Антонио!) не спешила пихать в рот больше положенного, то Лайза наворачивала за нас двоих — зачерпывала джем ложкой, густо мазала его на масляный блин и откусывала так смачно, что Нисса откровенно млела. «Молодец, девочка, — читалось в ее темных глазах, — надо есть, когда дают».

А Эд тем временем обвел ладонью кухню.

— Хорошо живем, да?

«Спасибо тебе, — я слышала это без слов, — все благодаря тебе».

«Да не мне, — хотелось возразить, — нам! Ведь мы вместе, все вместе…»

Эх!

— Здорово!

А кухня мне и вправду очень нравилась: тесная, но теплая и домашняя, с деревянными стульями и столом, развешанными по стенам чугунными сковородками, теснящими друг друга ящиками и полками, с настоящей открытой печью (вот в ней, наверное, пицца выходит обалденная!). Помимо кухонной утвари, стены украшали керамические тарелочки с росписью — душевно, изысканно, со вкусом.

— Сама рисует! — гордо пояснил Эд, проследив за моим взглядом. — А если бы ты видела, какие Нисса орнаменты на подушках вышивает…

— Эти тарелочки — всё сама? И подушки?!

Я восхищалась. Нисса рукодельничала? Едва ли я когда-то могла представить ее за кропотливой работой, склонившейся над тканью с иглой в руках, но времена меняются. Спокойная жизнь, счастливый покой на сердце, и душа рвется творить — знакомо. Выплескивает все в цвете, в рисунках, в строчках на бумаге, в новой мелодии — у кого в чем, главное — выпустить вдохновение на волю. Вот поэтому и у меня в сумке лежали альбомы — а вдруг увижу что-то красивое? Ведь рука сразу потянется зарисовать…

Когда все наелись, Нисса вновь вернулась к вопросу о планах нашего дня.

— Ну так что, девчонки, куда сегодня? Кататься на лошадях? Бродить по плато? На речку?

По нашим счастливым физиономиям она поняла — нам хотелось всего и сразу.

Но от верховой езды мы в этот день отказались — решили подождем. Сначала присмотримся к лошадям, послушаем Эда, вызубрим правила поведения на «четвероногих» транспортных средствах, немного поладим. И потому сразу после осмотра ранчо — дома, амбара, конюшни, склада, загона, хозяйственных построек и гаража — мы вместе отправились на луг, где огражденные тройной лентой тонкой проволоки под напряжением уже ждали те, к кому нам предстояло привыкать, — кобылы.

Наверное, мы забавно смотрелись — в шортах, в панамках, с закатанными рукавами тонких рубашек, с круглыми от удивления и восхищения глазами, с вечно приоткрытыми ртами. Эд похихикивал. По-доброму журил нас, чтобы не забывали мазать открытые части тела защитным кремом, предупреждал, чтобы смотрели под ноги — кое-где камни, коряги, — попутно рассказывал про питомцев.

— Волнушка самая спокойная, — он указал морщинистым пальцем туда, где у дальнего края пастбища паслась гнедая лошадь с волнистым хвостом и гривой, — характером мягкая, ступает легко, плавно, на ней сидеть легко, никогда не гонит вперед, от громких звуков не шарахается.

• Предыдущая
• 66/76
• Следующая