Игра страсти - Косински Ежи - Страница 15

Умелым движением великолепно знающей свое дело модели она провела пальцами по щиколоткам, обнимая их и освобождая от объятий, показывая алые пятна маникюра на ногтях, которым она придала особую форму специально для показа.

Фабиан наблюдал за сложной игрой рук, за движением пальцев — удлиненных, гибких, нервных. Иногда они казались хрупкими, словно вылепленными из гипса деталями украшения храма, готовыми в любую минуту разбиться.

Ласкающим движением она провела пальцами по волосам, словно гребнем, как бы вбирая тишину помещения, затем посмотрела на висевшее на стене зеркало. Двойники с опаской смотрели друг на друга: один за стеклом, другой из плоти. Женщина в зеркале заметила взгляд Фабиана. Он был больше не в силах незаметно разглядывать обнаженные плечи ее живого двойника. Александра улыбнулась.

— На работе меня зовут сороконожкой, — сказала она.

— Сороконожкой?

— Да. Ноги, ступни, руки.

Она переместилась на край седла, отчего ее ноги раздвинулись еще больше, а платье задралось еще выше. Она знала: он видит то, что у нее между ног.

— О чем вы думаете, Фабиан?

— Любопытно, кто обитает в столь совершенном создании.

— Ну так смотрите. — Александра соскользнула с седла, и платье закрыло ей ноги. Подойдя к бару, она взяла бутылку вина, откупоренного для нее Фабианом. С бутылкой в одной и бокалом в другой руке, она облокотилась о стенку и посмотрела на него. Она ждала.

Фабиан был на перепутье. Чужая воля принуждала его нарушить достигнутую им гармонию между манерой поведения и личными пристрастиями.

Он любил Юджина и чувствовал себя в своей тарелке в его обществе. Даже находясь в дурном настроении, он никогда не завидовал крепкому здоровью, привлекательной внешности и богатству Юджина. Возможно, потому, что Юджин сознавал, что Фабиан живет той жизнью, которую избрал. Юджин и сам никогда не преуменьшал свое состояние, власть и значение и не притворялся, что связан по рукам и ногам тем, что он богат. Его состояние походило на игрушку, которой он был готов поделиться с Фабианом, вместе с ним играть ею. Именно Юджин через свой банк ссудил его деньгами, на которые он смог купить трейлер, а денежная сумма в подарок ко дню рождения позволила Фабиану купить Резвую и Ласточку. Теперь же, попросив Фабиана быть готовым являться к нему по вызову, Юджин стал основным источником его доходов. Юджин понимал, сколь сложны отношения, когда речь идет о дружбе и деньгах, и поэтому, чтобы Фабиан чувствовал себя более независимым, упомянул о возможности финансирования серии книг о конном спорте под редакцией Фабиана.

Фабиан почувствовал на себе пристальный взгляд Александры. Она по-прежнему ждала. Он знал, что она собственность Юджина, один из элементов его безмерного богатства, но достаточно ли это было для того, чтобы удержать Фабиана в рамках, остудить его пыл? Разве ее связь с французским кинорежиссером не свидетельствовала о ее доступности, о том, что на ее сексуальном поле могут пастись многие? Наконец, разве сама Александра, стремившаяся заручиться молчанием Фабиана, не хотела таким образом расплатиться с ним?

Отклонить вызов Александры, задушить в себе желание означало бы доказать свою леность, уронить себя в ее глазах. И то и другое подорвало бы в нем уверенность в себе. Не глядя на Александру, восстановив равновесие духа, Фабиан неожиданно выключил все верхнее освещение в гостиной. Лишь одна синяя лампочка освещала узкую лестницу, ведущую в альков.

В целях экономии умственной энергии Фабиан предпочитал считать некоторых людей как бы поляризованными, целостность которых обеспечивалась за счет совместимых или антагонистических полусфер. Он называл их симметриками и асимметриками. У симметриков обе половины тела, лица, души находятся в состоянии гармонии. Симметрики пребывают в покое, им чуждо насилие; они редко впадают в крайности. У асимметриков половинки не стыкуются между собой, единообразие им чуждо. Склонные к колебаниям, асимметрики дают волю своим чувствам, своей тяге к игре. Симметрик отличается характером, асимметрик — своеобразием личности. Симметрика подгоняют, асимметриком руководят. Для постороннего наблюдателя симметрик приятен, асимметрик — интересен.

Александра казалась Фабиану симметриком. Однако в их первую ночь в любовных играх, которые были безудержными, даже утомительными, он обнаружил пропасть между ее внешним спокойствием и внутренней страстностью. Восхищенный ею Фабиан платил той же монетой.

Получив возможность беспрепятственно ласкать ее, понимая, что, отдаваясь ему, она претворяла в реальность его потребность в ней, он наблюдал за тем, как сам возбуждался, обнажался перед Александрой, свидетельствуя, что все в нем принадлежит ей. Она постепенно доводила его до пика наслаждения, намеренно выдерживая ритм.

В утреннем тумане он смотрел на нее. На то утро он планировал работу с клюшкой и мячом, и, когда поднялся с постели, оставив ее спящей, в нем боролись желание и сомнение, что мешало ему принять решение.

Во время ланча ему сообщили, что Юджин, которого ждали два или три дня спустя, неожиданно вернулся и желает его видеть в старом особняке.

Фабиан тотчас направился к нему в гостиную. Юджин и Александра уже ждали его. Молодой босс, облаченный в серый деловой костюм и белую сорочку, сидел в массивном кожаном кресле за столом с откидной крышкой и резными украшениями. Александра забралась на толстый подлокотник и покачивала одной ногой. Тонкие тесемки ее спортивного костюма не скрывали ее грудей. Фабиан хотел было протянуть Юджину руку, но что-то в выражении лица босса помешало ему сделать это. Он взглянул на Александру, и та отвернулась. Пододвинув к столу стул, Фабиан сел.

— А я думал, что ты мой друг, — изучающим взглядом посмотрев на него, взвешивая каждое слово, произнес Юджин.

— Я действительно твой друг, — спокойно ответил Фабиан.

Обняв Александру одной рукой, Юджин привлек ее к себе. Она обняла его. Оба смотрели на Фабиана словно на нашкодившего школьника.

— Александра сказала, что прошлой ночью, якобы желая показать ей свой трейлер, ты пытался соблазнить ее, — продолжал Стэнхоуп.

Словно рыба, вытащенная на сушу, Фабиан почувствовал себя чужим и одиноким.

— Александра лжет, — произнес он, посмотрев на девушку. Та сидела со спокойным, равнодушным видом, разглядывая его с таким выражением, которое запоминается надолго.

— Александра призналась, что вино, которое ты заставил ее выпить, немного вскружило ей голову. — Юджин замолчал. Потом взглянул на Александру. Та кивнула головой, как бы одобряя то, что он намерен сказать. Юджин снова повернулся к Фабиану.

— Она мне также рассказала, что, хотя она не раздевалась, но несколько минут лежала на твоей постели рядом с тобой, прежде чем сумела вырваться и убежать от тебя. — Стэнхоуп-младший снова замолчал. Александра прижалась к его плечу и, словно стыдясь себя, опустила голову.

— Я знаю все, что следует знать, Фабиан. И знаю это от Александры, — сказал он. — У нас с Александрой нет секретов друг от друга. В этом секрет нашей любви. Ты думал, что сможешь разрушить все это с помощью одной бутылки вина?

Фабиан взглянул на Александру. На щеках ее появился нежный румянец, губы приоткрылись. У нее был вид послушной дочери, повинующейся мудрости Юджина, ее всезнающего отца.

В памяти Фабиана сохранился образ Александры, лежавшей рядом с ним. Наблюдая за ней сейчас, он вспоминал, что тогда произошло между ними, вспомнил ее слова: «Мне все противно, Фабиан. Противно обслуживать мужчин, выполнять их капризы, все, все, чего они хотят, чего хочет их усталая плоть, которая ищет дырку, в которую проще попасть. Противны их потные тела, неумелые поцелуи и ненужные объятия, стоны и пыхтение, постоянное ерзанье. Они вливаются в меня, засыпают, а потом отправляются на службу».

Он придвинулся к ней ближе, одной рукой обхватил ее за талию, другой стал трогать ее шею, плечи, но не решался коснуться грудей, чтобы снова почувствовать их твердые, словно высеченные резцом формы. Он поцеловал ее в губы, и она ответила, вперившись в него внимательным и настойчивым взглядом. Она наблюдала за ним, приковав его к себе этим взглядом, не позволяя ему утратить прежнего выражения глаз и хотя бы на мгновение погрузиться в иной мир, мир, который мог принадлежать ему одному, или такой, который он мог разделить хотя бы в воспоминаниях или грезах с другой женщиной.