Жизнь Исуса Христа - Фаррар Фредерик Вильям - Страница 50

Таким образом, при наступившей темноте, Иисус постепенно и с кротостью успел убедить народ оставить Его и, когда все наиболее восторженные ушли домой или к своим караванам, Он внезапно покинул оставшихся и скрылся от них один на вершину холма для молитвы. Он сознавал, что наступил торжественный и страшный кризис Его земной жизни, и беседой с небесным Отцом хотел подкрепить свой дух на великое будущее дело, на тяжкие столкновения в течение нескольких наступающих недель. Некогда проводил Он тоже в уединенной молитве ночь среди горного молчания, но это было пред избранием излюбленных учеников, перед первыми дивными словами Его самого раннего учения. Совершенно различны были чувства, с которыми великий первосвященник шел теперь по скалистым откосам этого великого горного храма, близ возвышенного алтаря которого Он был ближе к светилам Божиим. Умерщвление любимого пророка внесло живое воспоминание и мысль о близости Его смерти. Его не могли обмануть эти непродолжительные народные восторги, которые Он намеревался потушить на следующий же день. Буря, которая теперь разразилась над этими опустелыми горами, — ветер, который носился с воем по рвам, — озеро, покрывшееся белой пеной, — небольшое судно, которое Он видел, когда свет луны прорезывался сквозь густые тучи, и которое металось из стороны в сторону, и боролось с волнами, — все это было верной эмблемой изменившегося вида Его земной жизни. Но там, на пустынной вершине горы, в эту бурную ночь, Он приобрел беспредельную силу и мир души, невыразимое блаженство потому что был один с Богом. А между тем над Ним, когда Он склонился в уединенной молитве на холме, и над этими тружениками на возмущенном озере тяготела глубокая тьма и шумели бурные ветры.

Проходил час за часом, и наступило время четвертой стражи ночи[324], — время между трех и шести часов, потому что древние иудеи делили ночь на три стражи[325], а современные Христу, по обычаю римлян, на четыре: от шести часов вечера до шести часов утра[326]. Судно прошло только половину предположенного пути; было темно; дул противный ветер; волны бушевали; гребцы измучились, работая веслами. Они чувствовали, что с ними не было никого, кто бы мог успокоить и спасти их, потому что Иисус остался на суше. Он был там один, а их метало по сторонам губительное озеро. Но он видел их, почувствовал к ним жалость и, при последней опасности, они увидели среди тьмы тень величественной фигуры и ее развевающееся платье. Кто-то приближался к ним, идя по поверхности озера, и, казалось, намеревался подойти к ним. Они вскрикнули от ужаса, вообразив, что это привидение, бродившее по волнам. Но сквозь бурю и темноту для них, — как нередко для нас, когда среди жизненной тьмы океан кажется таким огромным, а наша ладья такой ничтожной, — для них вдруг раздался этот успокоительный голос, который говорил: Это Я, не бойтесь[327]. Голос этот успокоил их страх, и они торопились принять Иисуса в свою лодку. Но стремительная любовь Петра не могла дожидаться Его приближения. Он нетерпеливо вскричал: Господи, если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде[328].

Иди[329], отвечал Иисус.

Петр перепрыгнул через край судна в возмущенные волны, и пока глаза его были обращены на Иисуса, ветер мог развевать его волосы, брызги орошать одежду, он шел по водам спокойно. Но едва только с колеблющейся верой он обратил свой взор на бешеные волны и черную пучину под ногами, как начал тонуть и с отчаянием, не похожим на прежнее доверие, жалобно воскликнул: Господи! спаси меня![330] Но Иисус не дал упасть. Тотчас же с сожалением Он протянул ему руку и приподнял утопающего ученика, сказав с кротким упреком: маловерный! зачем ты усомнился?[331]. Таким образом, любовь Петра была удовлетворена, недоверие получило урок, а затем Учитель и пристыженный апостол вошли в лодку. Ветер затих, и при свете месяца они доплыли до пристани к берегу в том месте, где желали причалить. Все собрание апостолов глубже и глубже чувствовало благоговейный ужас, а некоторые из них, обращаясь к Иисусу, применяли к Нему титул, прежде всех данный Ему Нафанаилом, восклицая: истинно Ты Сын Божий[332].

Остановимся подольше на этом чудесном рассказе, который представляет наибольшее против других затруднение при нашем маловерии для веры и разумения. Многие пытались различными способами излагать его чудесный характер, стараясь доказать, что слова «поморю» могут означать скорее всего, что Иисус шел вдоль берега параллельно с судном, а что в темноте апостолам могло показаться, будто Он шел или ходил по озеру. Такие увертки ничтожны и напрасны. Если человек чувствует, что не способен верить чудесам; если он даже считает несправедливым испытать и приобрести веру, которая принимает их, — оставьте его в этом убеждении. Ни мы, ни кто бы то ни было из людей не можем осуждать другого: кто ты, осуждающий чужаго раба? Пред своим Господином стоит он или падает[333]. Но нельзя не оспаривать покушения применить это неверие ко всему рассказу евангелистов. Что они имели намерение описать удивительное чудо, — это неоспоримо для всякого. Но кто со вниманием прочитал их слова и, как я сказал прежде, веруя в Бога, верует в божественное Провидение и чудеса; веруя в чудеса, принимает за истину воскресение Спасителя, а веруя в воскресение, верует, что Он есть Сын Божий, — тот чем глубже познает красоту, чудеса и силу законов природы, тем глубже познает силу Того, Кто в руке своей содержит эти законы и все происходящее от них. Тогда все для нас чудесное, если только оно подтверждено свидетельством, будет действовать на нас точно так же, как и совершающееся по законам природы; тогда нам не трудно будет понять, что Тот, Кто ниспослал Сына Своего на землю умереть для нашего спасения, — Тот мог передать всю свою власть в Его руки.

Таким образом, если мы, подобно Петру, устремим наши глаза на Иисуса, то можем идти торжественно над бурными волнами неверия и безбоязненно среди бушующих ветров сомнения. Но если мы отвратим глаза от Того, в Которого веруем, если (что делается очень скоро и что мы не раз покушались делать) мы станем заглядываться на силу и бешенство этих ужасных и разрушительных элементов и сводить глаза с Того, Кто может помочь и спасти, — то мы потонем неизбежно. О! когда мы чувствуем, что выше и выше поднимаются волны, чтобы затопить нас, чернее и чернее разверзаются пучины, чтобы поглотить колеблющуюся из стороны в сторону ладью нашей церкви и веры, — да будет дано нам среди бури, темноты и голосов, пророчествующих войны, услышать эти два прекраснейших выражения Спасителевы:

Не бойся, только веруй.

Это Я. Не бойтесь.

На рассвете этого дня совершилось одно из самых грустных событий в жизни Спасителя. В этот день в капернаумской синагоге Он с умыслом рассеял мрак и туман, который собрало вокруг Его личности и дел чудо с хлебами и уличил не одних только ложных своих последователей, но даже некоторых из ближайших учеников свидетельствами, при которых их любовь к Нему вполне остыла. Это слово в синагоге составляет решительный перелом в Его жизни. Оно сопровождалось выражениями удивления и неприязни, которая была первым рокотом бури ненависти и преследований, разразившейся впоследствии над Его головою.

Вы видели, что некоторые из толпы, вследствие нетерпеливого желания поглядеть чудеса и вследствие ненасытного любопытства, позамешкались в небольшой долине при Юлиевой Вифсаиде, так что могли следовать за движениями Иисуса и разделить благословение и торжество, непосредственного появления которых ожидали. Они видели, что Иисус отпустил учеников; подсмотрели, что удалялся в гору один; заметили, что дул противный ветер и что не другая чья, а именно апостольская лодка отчаливала от берега; поэтому и остались в той уверенности, что найдут Его где-нибудь на горах за долиной. Но когда рассвело, они не нашли следов Его ни на холме, ни в долине. Между тем, несколько небольших лодок, — прибитых, может быть, к этому берегу тою же самою бурею, которая мешала апостолам плыть в противоположную сторону, — нашлись близ Тивериады. В них-то толпа и решилась отплыть в Капернаум, и там на раннем рассвете, после вчерашних утомлений и агитаций, после дня печальных известий и неустанного труда, после ночи, проведенной среди бури, уединения и беспрерывной молитвы, нашли Его спокойно сидящим и проповедующим в городской синагоге.