Щенки и псы Войны - Щербаков Сергей Анатольевич "Аксу" - Страница 20
- Предыдущая
- 20/74
- Следующая
— Смотри в глаза! Сука! Узнаешь?! Признал свою отметину? — Трофимов, оскалившись, в ярости ткнул в свой шрам.
— Заложник! Строитель, говоришь! — он со всей силы ударил боевика поддых. Тот, охнув, согнулся. Затем последовал удар наотмашь кулаком в лицо. «Чех» с разбитым носом отлетел в сторону и что-то зло зашипел в ответ нечленораздельное.
— Ну, что, Ваха! Вот и свиделись! — цедил сквозь зубы, наступая Трофимов. — Не ожидал такого поворота, гаденыш? Душегуб!
Глаза у старшего лейтенанта сверкали огнем, а лицо со зловещей торжествующей улыбкой словно окаменело.
— За ребят замученных, порезанных тобой! За Кольку Куприянова! Получай, сволочь!
— Конфуций! Стой! — отчаянно заорал капитан Дудаков, бросаясь к нему. — Кому говорю! Стой! Стефаныч, Елагин, держите его!
Но весь багровый Трофимов уже сорвал с плеча АКМ и, не раздумывая, в упор всадил в «заложника» длинную очередь. Боевик плюхнулся, словно куль, в измочаленную траками «бэшек» грязь. Дернулся. Затих.
Все от неожиданности обмерли. Такого поворота событий ни кто не ожидал. Из-за БМП вылетел майор Сафронов, его маленькие злые глаза метали молнии, за ним спешил встревоженный капитан Михайлов, которые со старейшинами о чем-то упорно спорили у ворот дома местного муфтия.
— Вы что, скоты, совсем оборзели! — сердито заорал майор. — Вы чего себе позволяете! Уроды!
Над убитым стоял старший лейтенант Трофимов с темными дикими глазами, его всего трясло как малярийного.
К Сафонову наклонился капитан Дудаков и что-то тихо тому сказал.
— Да-а, — протянул Сафронов. — Ну и дела! Надо же! Займись им! Неровен час, еще чего-нибудь отчубучит! — он кивнул в сторону Трофимова.
— Да, вот возьми мою фляжку. Узнал, говоришь, гада!
Капитан Дудаков оглянулся.
— Чернышов! Проводи лейтенанта Трофимова! Не в себе он! К братьям Исаевым отведи! Головой отвечаешь! Вот, фляжку прихвати! Пусть остограммится!
Рядовой Чернышов и Трофимов понуро брели по улице в сторону мечети, куда после зачистки стали стекаться все группы.
— Вчера, на «фишке» с Кучерявым перебздели, чуть не обделались! — прервал тягостное молчание Танцор. — Слышим, где-то слева банка консервная забренчала. Ну, думаю все, п…дец! «Чехи»! Полрожка выпустил, и Кучерявый не меньше. Оказалось, голодная кошка банку из-под тушонки вылизывала!
Неожиданно у стоящего впереди «бэтээра» раздались женские крики и отборная ругань. Какие-то трое неизвестных контрактников из «усиления» с картонной коробкой и большой сумкой, с которыми обычно ездят за товаром «челноки», отбивались от вцепившейся в добро молодой чеченки, похоже, торговавшей на улице.
— Отдайте, мужики! — твердо сказал Конфуций, загородив, военным дорогу. Его глаза устало смотрели на контрактников, в них не было ни угрозы, ни злости. Это были глаза смертельно уставшего человека вернувшегося с тяжелой работы домой. Контрактники удивленно уставились на него.
— Ты, что, лейтеха? Ошалел, что ли?
— Совсем рехнулся?
— Ребята уж второй день без курева и на одной сечке!
— Ее Ахмед или там Саид, еб…ный, будет по нам пулять из-за угла в спину, а мы должны конституционный порядок здесь наводить? Так, что ли? — стал возмущаться заросший рыжей щетиной высокий мордастый прапорщик с желтыми прокуренными зубами.
— Вот именно, порядок! Правильно говоришь, приятель! — невозмутимо сказал Конфуций, глядя сквозь него тусклыми глазами.
— Да, пошел ты на хер!
— Да мы на правах победителей берем! С древнейших времен победители…
— Пидор, ты вонючий, а не победитель, — сказал, как отрубил Конфуций и презрительно сплюнул себе под ноги.
— Лейтеха, полегче на поворотах! И не таких обламывали!
— Откуда ты такой хороший, правильный взялся? — встрял в разговор второй, румяный плотный сержант с бегающими глазами, держа обеими руками картонную коробку.
— Оттуда не возвращаются! — отрезал, мгновенно побагровев, Конфуций и угрожающе передернул затвор; вылетевший патрон, блеснув на солнце медным бочком, упал в двух метрах в дорожную слякоть.
Молодая чеченка в сбившемся на бок платке, почувствовав, что назревает что-то недоброе, отпустила из рук сумку и отпрянула в сторону.
— Значит, своих мочить?
— Из-за этой дрянной сучки?
— С оружием-то все мы — Робин Гуды! А так? На кулачках? Слабо, лейтенант?
Конфуций, не меняясь в лице, протянул свой АКМ Чернышову, стоящему рядом.
— Подержи, Танцор!
— Конфуций, может не надо, — стал отговаривать «собровца» побледневший Чернышов.
— Надо, Танцор, надо.
— Лейтеха! У тебя, наверное, не все дома? Ты хорошо подумал? — с ехидной улыбкой спросил контрактник с коробкой.
— Ну, лейтенант, гляди! Сам напросился! — ухмыльнулся мордастый прапорщик.
— Фонарик тебе теперь ночью точно не понадобится! Освещать округу фингалом будешь! Верно, Игорек? — живо откликнулся третий.
— Вместо прожектора! — вставил Игорек.
— Только в пах, чур, не бить!
— Паша, лейту, точно п…дец!
— Подожди, пусть «разгрузку» сымет, а то еще как бы не запарился, бедолага!
— Не успеет! Отоварим по первое число! — отозвался Паша.
Прапорщик передал оружие товарищу и принял боевую стойку, насмешливо взглянув на Трофимова.
— Ну! Мохаммед Али, гонг?
Ноги бойцов скользили и чавкали в раскисшем месиве дороги. Выбирая для атаки удобную позицию, прапорщик кружился вокруг выжидающего "собровца".
Контрактник, сделав левой ложный выпад, неожиданно нанес молниеносный удар слева, но Конфуций ловко уклонился.
— Неплохо, неплохо, — цедил, криво усмехаясь, прапорщик, наступая.
— Ну, все! Каюк, тебе! — вновь сделав ложный выпад, он двинул Конфуция ногой, но тот отбил удар кулаком и тут же въехал нападавшему в челюсть. Слышно было, как клацнули зубы.
— Ах, вот, мы какие? — вспылил Паша, набычившись.
Размашисто рубя крепкими кулаками воздух, ринулся вперед. Конфуций, парировав серию ударов блоками, изловчился, поймал противника за рукав, крутанул его вокруг себя и быстро присел на колено. Контрактника словно кто-то невидимый оторвал от земли; он, мотнув в воздухе уляпанными «берцами», с которых во все стороны полетели ошметки грязи, влетел головой в забор. Конфуций тут же оседлал его и привычно как на задержании заломил за спину руку. Уткнувшись поцарапанной физиономией в треснувшие доски, прапорщик бубнил:
— Ну, все, лейтенант! Все! Все! Твоя взяла! Хер с тобой! Все! Отпусти же!
Конфуций отпихнул от себя поверженного противника, поднялся, вытер перемазанное колено о серый штакетник забора.
— Ну и здоров, же ты! Но все равно, ты не прав, лейтеха! Нашел, кого защищать! Черножопых! Пошли, ребята!
Злые недовольные контрактники, оставив на земле коробку и сумку, с матерком вскарабкались на уляпанный "бэтээр".
— Ну, ты даешь, лейтенант! — крикнул сверху сержант. — Ловко устроился! «Носорогов», значит, бля, крышуешь!
— Заткнись, «махра»! Памперсы подтяни! — отозвался за Конфуция Свят Чернышов.
— Ладненько! Свидемся еще!
Румяный Игорек, постучав прикладом по броне, крикнул:
— Пингвин! Трогай! Поехали!
Рыгнув удушливым дымом с сажей, БТР покатил вдоль улицы.
— Танцор, дай фляжку! — сказал Конфуций, устало облокатившись локтями на хлипкий забор и уставившись в пространство отрешенным мрачным взглядом. Чернышов достал из-за пазухи Сафроновскую фляжку, которую ему передал для Трофимова капитан Дудаков. Отвинтив крышку, «собровец», выдохнув, сделал несколько жадных глотков. Фыркнул, передернулся, сплюнул.
— Говнюки! Какие все-таки говнюки! — вырвалось у него.
В плен к дудаевцам прапорщик Алексей Трофимов попал осенью 95-го. Ему навсегда запомнился тот роковой в его судьбе день.
Было довольно жарко. В самом разгаре стояло бабье лето. Громко стрекотали кузнечики, прощаясь с теплом. Взрыв раздался неожиданно. Санька Феоктистов, который шел впереди, подорвался на мине, когда они вышли на тропинку за заброшенным коровником с облупившимися стенами и провалившейся гнилой крышей.
- Предыдущая
- 20/74
- Следующая