Зона зла - Щелоков Александр Александрович - Страница 36
- Предыдущая
- 36/78
- Следующая
Зоран подошел именно к этому войнику, прижал к его затылку ствол пистолета, нажал на спуск. Стоптанные каблуки дернулись и застыли.
Зоран, как это делают американские киногерои, дунул в ствол пистолета и опустил его к земле.
– Вот так, капитан, ты перестреляешь своих бойцов. Потом тебя посадят в яму. Я вернусь к вашим и расскажу, как ты убивал своих солдат.
Голос Зорана звучал тягуче, казался липким, и в то же время он парализовал способность Илича к сопротивлению. Понимание всей гнусности задуманного Зораном приводило капитана в ужас. И не было сил освободиться. Хуже всего – происходившее не снилось и от него не было возможности избавиться, проснувшись и открыв глаза.
– Сука…
На этот раз оскорбление прозвучало вяло. В нем уже не чувствовалось жгучей ненависти, которая еще недавно сжигала Илича. Просто у него не оставалось сил на эмоции.
– Ты ничего не понял, капитан. Зря.
Зоран приставил пистолет к затылку войника, который лежал справа от уже убитого, и выстрелил. Илич закрыл глаза и застонал от бессилия и унижения.
Стоявший над ним душман в зеленой повязке взял штап – палку с заостренным концом. Он только что вырезал ее из лозняка и, пока Зоран беседовал с капитаном, держал ее в руке. Ожидал момента, когда будет можно ею воспользоваться. Теперь, сочтя, что время подошло, душман воткнул острие в рану на плече Илича и пошевелил палкой.
Пронзительная, умопомрачающая боль пронизала тело. Илич дернулся, дико застонал. На глаза наплыла пелена, и он провалился в глубокую темень.
Зоран попинал носком ботинка в бок и привел капитана в себя.
– Пить, – захрипел Илич. Он задыхался от жажды и ненавидел себя за то, что просил воды у врага.
– Всего дам – и воды и ракийки. – Зоран приветливо улыбался. – Ты мне всегда нравился, капитан. И будет хорошо, если мы станем друзьями. Да, капитан, не забывай, ты уже застрелил двух подчиненных…
– Сука…
Много бранных слов знал Илич, но это вырывалось раз за разом, а другие словно забылись и на ум не приходили.
Зоран вновь брезгливо поморщился.
– Нет, капитан, вы, христиане, доброго отношения к себе не понимаете. Ты меня оскорбляешь только за то, что я не хочу тебя убить. А сам ты продолжаешь убивать своих людей. Одного за другим.
Пальцы Зорана с фалангами, поросшими черным волосом, твердо сжимали рукоятку «беретты». Он облизал губы и посмотрел на Илича.
– Так кого ты решил застрелить теперь, капитан? Петко Савича? Хороший выбор. Хороший.
Раздался выстрел.
– Ты дурак, капитан. Я желаю тебе добра…
– Нет. – Илич произнес это голосом умирающего и прикрыл глаза.
– Хорошо, вот смотри.
Илич открыл глаза и увидел в руках Зорана стодолларовую купюру.
– Это тебе, капитан.
Зоран аккуратно положил банкноту на грудь Илича.
– Соглашайся, у нас мало времени. Отсюда пора уходить. Только учти, назад пойду я один. Тебя уведут наши люди. Уведут не героя Илича, а предателя, который сдал, а затем сам перестрелял свой отряд.
– Нет…
Прогремел еще один выстрел. Зоран снова продул ствол: ему нравилось изображать лихого стрелка.
Илич молчал. Тогда Зоран вынул еще одну сотенную банкноту и положил на грудь рядом с первой. Сказал с одобрением:
– Двести. Умеешь торговаться, капитан. Это я уважаю.
Илич опять промолчал. Пронзительная боль прошивала его тело от плеча к пояснице. Тупо болел затьыок. Черные мухи, плывшие перед глазами, мешали ясно видеть окружающее.
– Не упрямься. – Зоран говорил мягко, усыпляюще. – Сейчас тебя перевяжут. Сделаем обезболивающий укол. Тебе сразу станет легче. Выпьешь ракии. Отличная сливовица. Хорошо?
Подумав, Зоран вынул еще одну сотню, но уже не положил, а бросил ее. Банкнота, сделав несколько скользящих пасов в воздухе, упала на грудь Иличу.
– Триста, каждый месяц. И жизнь.
Молчаливый душман снова воткнул палку в рану и ковырнул ею.
– Нет! – Илич закричал от боли и бессилия, но голос его сорвался, и вскрик получился похожим на визг. – Убей меня! Как их!
– Нет, капитан. Тебя будут лечить. Потом в газетах напишут, что православный Илич принял ислам. Ты будешь Мухаммедом Али. Нравится? Другого пути у тебя нет. А я возвращаюсь к вашим. Чистый как ягнече – агнец. Чтобы рассказать о подлом предателе, который загубил отряд.
Зоран прицелился в голову очередного солдата. Выстрелил…
Как порой мучительно трудно принимать решения, изменяющие собственную жизнь.
Сколько людей занимается нелюбимым, более того – постылым делом лишь потому, что боятся рискнуть и бросить его. Сколько больных, ощутив первые признаки заболевания, не идут к врачу, боясь услышать диагноз, который будет поставлен, и доводят себя до того, что болезнь становится неизлечимой.
В бою Илич действовал смело, решения принимал без долгих раздумий. Он понимал, что в промедление заложены вирусы поражения. Куда труднее ему было определиться в ситуации, о которой он никогда раньше даже не задумывался. Убей его пуля в самом начале событий – все оказалось бы простым и естественным. Уходя в бой, бывалый солдат всегда надеется на лучшее, хотя его не оставляют мысли о самом плохом. Выбор, перед которым оказался Илич, требовал такого, к чему капитан себя не готовил.
Спасительное, как ему показалось, решение пришло не сразу.
Илич лежал, открыв глаза, и видел, как мир затягивает и отделяет от него серая пелена забытья. И вдруг в угасавшем сознании возникла неожиданно ясная мысль. Он должен согласиться с предложением Зорана. Он обязан это сделать. Он не может позволить, чтобы из-за его упрямства, из-за нежелания понять неизбежность происходившего одного за другим расстреляли всех его товарищей. Он должен их спасти. Он обязан. Он прикроет их жизни своим согласием на сотрудничество с душманами.
Он…
Илич шевельнулся и прохрипел:
– Зоран, сука! Я сдаюсь… я согласен…
Теперь на «суку» Зоран не обратил внимания: главное было достигнуто – он сломал капитана. Заставил его подчиниться себе! Заставил!
– Эй, Муса! – Зоран командовал весело, возбужденно. – Перевяжи капитана. Сделай укол. Помоги человеку.
Муса – остроклювый седой коротышка со злыми глазами – нагнулся над раненым.
Зоран продолжал говорить:
– Ты правильно решил, Илич. Теперь это согласие мы оформим как надо. У нас к сделкам относятся серьезно.
– Я ничего подписывать не стану. – Новый прилив упрямства овладел Иличем.
– Господин капитан! Разве в подписи дело? Мы не формалисты. В век прогресса бумажка особой цены не имеет. Все проще. Ты повторишь согласие, мы все запишем на видео…
– Не буду.
Зоран занес ногу и ударил Илича подошвой ботинка по колену. Удар оказался сильным и злым. Должно быть, Зоран начал выходить из себя. Его бесило упрямство капитана. Столько сил и стараний положено, чтобы его убедить, и вот-те на!
– Ты дурак, Илич! Весь наш разговор давно пишется на пленку. Чтобы сдать тебя в контрразведку, достаточно слов: «Сдаюсь, согласен». Ты не забыл о них?
Илич закрыл глаза. Волны боли от раненого плеча и от удара в колено встретились гдето в области желудка, и теперь грудь давило так, словно тело сунули в пресс, формирующий тюки сена, и стали медленно сжимать.
Илич лежал, хватая воздух посиневшими губами. Ноги его мелкими лягушачьими движениями сучили по земле. Мысль туманилась, но от этого понимание безвыходности положения не утрачивалось. Да, он влетел в паутину. Это точно. И теперь, чем сильнее биться, чем упорней стараться вырваться, тем прочнее прилипнешь к тенетам. И тогда от смертельного поцелуя паука никуда не деться. Ко всему, речь шла не о собственной жизни. Он, Илич, и без того полумертв. Теперь ему стоило побороться за тех своих подчиненных, кого Зоран еще не успел застрелить.
Предательство, измена собственным убеждениям, отказ от веры, от дела, которому служил честно и преданно, – для души подчас ничем не лучше смерти. Но перед лицом вечности, оказавшись в тисках мучений и боли, даже сильные люди начинают думать о том, как сберечь себе жизнь, избавить бренное тело от страданий.
- Предыдущая
- 36/78
- Следующая
