Я — начальник, ты — дурак - Щелоков Александр Александрович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/72
• Следующая

— И что ты решил?

— Ребят надо уводить. Поэтому я подготовил приказ об их отчислении…

— Смысл?

— Уверен, их уже ищут. Не сегодня, так завтра придут к нам. Если найдут, люди пропали.

Генерал посмотрел на полковника проницательно.

— Люди, говоришь? А не свою ли репутацию ты спасаешь?

— Не без этого, товарищ генерал, — Каплин ответил без колебаний. — Вашу — тоже.

— А что думаешь ты? — спросил Узин, внезапно обратившись ко мне. — Может будет честнее и лучше доложить обо всем по команде?

— Будет честнее, но не лучше, — ответил я.

— Странно мыслишь, — Узин посмотрел мне в глаза. — Поясни.

— Слушатели хорошие. Да, перебрали, сделали глупость, но скрывать ее не стали. Тут же доложили по команде. Если их сдать, жизнь двум офицерам загубят. И не только им, по цепочке достанется полковнику Каплину…

— И мне. Так? Выходит, заботишься о начальстве?

— Нисколько. Привык, что это начальство заботится о нас.

— Хорошо, где проект приказа? — спросил Узин. — Вернешься и сразу отправляй обоих в их части. Приказ от вчерашнего дня у тебя будет через полчаса.

В тот же день отчисленные с курсов лейтенанты уехали из Читы в гарнизоны, из которых прибыли на учебу.

На другой день личный состав курсов построили на плацу в одну шеренгу. Два офицера контрразведки привели с собой ля поиска злоумышленников оскорбленного в своем патриотизме лектора.

Не знаю, как чувствуют себя статисты, которых для опознания преступников ставят в один ряд с подозреваемыми, но на меня эта гнусная церемония произвела впечатление равносильное тому, которое испытываешь, неожиданно вляпавшись в дерьмо. В моем облике нет ничего армянского — серые глаза, светлые волосы, но когда лектор обкома партии надвинулся на меня вплотную, чуть ли не касаясь пузом, и сквозь толстые стекла очков на меня как из аквариума глянули злые щучьи глаза, в душе всколыхнулось мутное чувство брезгливости и вязкого страха. Вот ткнет он в тебя пальцем, скажет — это он, и потом доказывай, что ты не верблюд.

Знаете эту байку, когда бежавшего через Каракумы тушканчика спросили: «Куда так летишь?» — «Спасаюсь, — ответил тот. — Наш мудрый туркменбаши приказал кастрировать всех верблюдов». — «Так ты не верблюд, чего бежать?» — «Конечно, нет, — ответил тушканчик, — но когда отрежут яйца, будет поздно это доказывать, что не верблюд».

Лектор двигался не спеша. Он вынюхивал крамолу старательно, я бы сказал — вдохновенно. Найди он людей, сорвавших лекцию, это доставило бы ему счастье выполненного перед страной и органами государственной безопасности долга. Но ему не повезло. Искомых личностей в списках курсов не значилось.

О лейтенантах, отчисленных с курсов за месяц до выпуска, мы больше не вспоминали. И вот случайная встреча с одним из них, состоявшаяся без малого десять лет спустя. И только тогда я узнал еще одну деталь, в которую не был посвящен. Обоих лейтенантов, как оказалось, не отчислили, а выпустили из учебного заведения, как прошедших курс с назначением на должности заместителей командиров подразделений по политической части.

Последний раз я встречался с полковником Каплиным, когда он был начальником высших курсов переподготовки политработников при Военно-политической академии имени Ленина. Он меня, конечно, не узнал, как и я не узнал Арутюнова, но разве ради узнавания мне захотелось пожать ему руку?

Так вот, когда я уезжал от зенитчиков, Арутюнов подарил мне две бутылки того самого «мориэзерйо», о котором до того я знал так мало.

Поздней ночью Леонид Брежнев звонит председателю Совета Министров Косыгину.

— Слушай, Алексей, как звали одноглазого английского адмирала, который Наполеона побил?

— Нельсон.

— А наш Кутузов, который побил того же Наполеона, он ведь тоже был одноглазый?

— Точно, был.

— А израильский генерал Моше Даян, который побил арабов, он тоже был одноглазый?

— Был, а в чем дело?

— Думаю, как бы нам без больших затрат укрепить Вооруженные силы. Что если маршалу Гречке выбить глаз?

В своем кабинете за своим столом первый секретарь компартии Литвы Антанас Снечкус подписывал статью, которую подготовил для «Красной Звезды». Подписал, протянул оригинал мне и вдруг спросил:

— Как ты посмотришь на то, если я тебя попрошу об одолжении.

Такой заход меня сразу насторожил. Возможности подполковника, корреспондента центральной военной газеты и первого секретаря компартии союзной республики нельзя было даже сравнивать. Подними Снечкус только палец, и нашлось бы немало желающих сделать для него любое одолжение. Но раз он обратился ко мне, то дело должно было таить в себе какой-то хитрый подвох. Однако и отказаться, не выслушав просьбы, я не мог.

— Дело в том, — сказал Снечкус, — что мы поставили памятник герою гражданской войны, репрессированному в ежовские времена военачальнику — Уборевичусу. Пора памятник открывать, но для этого нужно разрешение Москвы. В Москве у нас от республики в Верховном Совете есть депутат — Павел Иванович Ефимов, заместитель начальника Главпура. Ты его знаешь?

— Конечно.

— Позвони ему и скажи, что Снечкус просит его внести вклад в наши республиканские дела. Надо, чтобы он вышел на аппарат Брежнева и попросил дать нужное нам разрешение.

— Может быть вам проще позвонить в Москву самому?

Аккуратно отпихивая от себя поручение, я делал вид, что проявляю заботу о своем начальстве. Сказать прямо, что мне, простому корреспонденту, вернуться в Москву и запросто передать просьбу Снечкуса первому заместителю начальника Главпура так же просто, как купить кружку пива, было бы ложью. Конечно, Ефимов не послал бы меня подальше, но сказать что-нибудь вроде: «А ты чего в это дело влез?» мог запросто и был бы прав. Тем более, что у самого Снечкуса на столе стоял телефон дальней кремлевской связи «ВЧ» с государственным гербом на наборном диске — сними только трубку и набери номер Ефимова, у которого на столе точно такой же аппарат. Раз этого не делалось, значит был на то свой политес и меня бросали в хитрую игру, как костяшку в домино «пусто — пусто».

— Нет, — сказал Снечкус, — не проще. Говорить на эту тему с Ефимовым по телефону не очень удобно. Знаешь… — Снечкус многозначительно помолчал, и я понял, что он имел в виду. Врагу разговоры по линии ВЧ подсушать трудно, но свои это могли делать запросто. Помолчав, он продолжил: — Звонить самому Леониду Ильичу Брежневу — нетактично. В Москве я уже подходил к нему с этим вопросом. Он меня выслушал и сказал, что посоветуется с товарищами, а решение мне сообщат. Прошел месяц — звонка нет. Брежнев, скорее всего забыл о нашем разговоре. Но, если я обращусь к нему, он скажет: «Ты думаешь, я забыл?» Будет не очень удобно. Значит, так не проще…

Я вернулся в Москву, спросил разрешения у Макеева и по его «кремлевке» дозвонился до Ефимова.

— Прошу прощения, Павел Иванович, но то, что я скажу, приятного вам не доставит. Только поймите — меня подставили с тем, чтобы я подставил вас.

Обложившись прокладками, изложил просьбу Снечкуса. Потом еще раз извинился.

Ефимов выслушал меня не перебивая и не задавая вопросов. Лишь когда я кончил говорить, сказал:

— Спасибо, подсуропил ты мне, да ладно. Ты не виноват.

Прошло чуть больше месяца, когда ко мне позвонил встревоженный Главный редактор.

— Быстро подойди ко мне. Тебе звонил по «кремлевке» Ефимов. Павел Иванович.

Я бегом промчался по коридору, влетел в кабинет Главного. Макеев посмотрел на меня глазами, полными вопроса. И в самом деле — не так часто случалось, чтобы первый замначальника Главпура напрямую, больше того, через голову начальства по правительственной связи общался с корреспондентами.

— Ты ничего, не натворил?

— Вроде бы нет.

— Звони.

Я набрал номер.

Трубку снял Ефимов, сказал «Слушаю». Если бы это был помощник, то он должен был ответить по-иному: «Аппарат товарища Ефимова. Слушаю».

• Предыдущая
• 41/72
• Следующая