Опровержение идеи о существовании внешнего мира - Бэклунд Горан - Страница 7

— Я понял.

— Теперь проделай тот же мысленный эксперимент, но с тактильным ощущением. Убери из объекта все тактильные ощущения, которые как я продемонстрировал, есть ни что иное, как чувствование — и не останется больше смысла, в котором мы можем назвать это круглым.

Уолт кивает.

— Полагаю, ты прав, — говорит он.

***

Уолт сейчас стоит на пороге следующей двери — ведущей туда, где мы нанесём решающий удар по той концепции, которая удерживает всё это вместе. Теперь, когда он понял, что формы, характеристики и видимость мира являются ни чем иным, как самим восприятием — что есть только чувствование, только видение, только слышание и так далее — у него есть всё, что требуется, чтобы проплыть последнюю милю путешествия, в которое он пустился. Знает ли он где оно заканчивается? Конечно, нет, но стоя перед этой дверью, он непременно должен был заметить табличку над ней, на которой тщательно выгравировано несколько слов:

"Смотри, в том, как мы думаем о реальности, есть ошибка.

Эта ошибка системная общесистемная.

Вещи не такие, как кажется".

Глава 4. Пространство.

— Я тут думал над тем нашим разговором, — говорит мне Уолт.

— И? — спрашиваю я.

— Теперь я всё понял, — отвечает он. — Допускаю, что ты был прав. Качества, которые мы воспринимаем в объектах, не принадлежат самим объектам, они существуют лишь как ощущения в человеке, который их воспринимает. Но, что существует — что входит в состав самих объектов — это физическая материя, которая, взаимодействуя с нами, вызывает в нас ощущения, в нашем аппарате восприятия.

О, боже.

Он двинулся дальше.

– Реальность как она есть в действительности не имеет формы или цвета. Скорее это что-то пространственно-временное, где существуют субатомные частицы, и эти частицы взаимодействуют с нашим телом, вызывая процессы в нашем мозге, что делает возможным все переживания. И всё это управляется законами квантовой механики.

Уолт смотрит на меня в ожидании подтверждения своей сказки. Но я вижу, что в глубине души он знает, что этот корабль идёт ко дну.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — говорю я. — Но всё это — теоретические частицы, стринги, энергии и квантовые механики — зависит от независимого физического пространства, в котором всё это существует. А его нет.

Уолт неподвижно смотрит на меня. Проходит несколько мгновений.

— То есть ты говоришь, что внешнего мира нет? Что ничего не существует? — спрашивает он.

До сих пор отсутствие объективной реальности было идеей, которая не поднималась над уровнем занятных рассуждений. Она никогда не была реальной угрозой взглядам Уолта на то, как на самом деле обстоят дела. Но теперь он сам — само его тело из плоти и костей — под вопросом.

— Верно, — говорю я. — Есть только эти ощущения, — я поднял руки.

— Мы в Матрице?

Я улыбнулся, вспомнив о фильме.

— Да, но выхода нет.

Уолт не может в это поверить.

— Ты же шутишь, да? — говорит он, тряся головой. — Это безумие.

До сих пор мы просто жонглировали интересными идеями. Но сейчас над ним нависла угроза, и будет только хуже. Одна из этих идей должна сейчас затронуть нечто жизненно важное, и когда это случится, Уолт не будет просто довольным от успешно проведённых нескольких раундов интеллектуального спарринга. Нет, когда из нас вынимают стержень, за счёт которого держится вся наша жизнь, лежать на полу — полностью разрушенными — гораздо более типичная реакция.

Мир, каким мы его знаем, похож на карточный домик, который держится на одной единственной коренной секции, без которой он рухнет. И когда мы демонтируем эту секцию, когда человек разбирает по частям идею объективности, и становится ясно, что понимание мира с этой точки зрения перестаёт быть справедливой формой мышления, то фундамент, на котором зиждется мир, неизбежно разрушается — оставляя карточный домик в свободном падении.

Уолт ходит взад-вперёд.

— Понимаешь, я думал об этом после нашего последнего разговора, — говорит он. — Ты должен знать, что я рассматривал-таки возможность, что этого мира может не существовать, но я не понимаю, как ты можешь быть так уверен в этом! Насколько я понимаю, здесь возможен любой из вариантов.

— Вспомни о том, что идея о внешнем мире — всего лишь идея, — говорю я. — Непроверяемое предположение, на котором выстроено всё остальное.

— И что? Предположение могут быть правильными, знаешь ли, — говорит он. — Что заставляет тебя думать, что это — неверно?

— Потому что в самом предположении я обнаружил изъян.

— Как так? — спрашивает Уолт.

— Сперва я приведу одно сравнение, чтобы ты смог точно понять, что я имею в виду.

— Прошу тебя, — говорит он.

— Ты слышал когда-нибудь о квадратных кругах?

— Никогда не видел.

— Как ты думаешь, они существуют?

— Не знаю, вероятно нет.

— Так вот, некоторые люди думают, что существуют, другие, что нет, но есть третья позиция, — объясняю я.

— Какая?

— Есть те, кто осознал, что квадратные круги не могут ни существовать, ни не существовать, просто потому, что разговор о них включает в себя логическое противоречие.

— Противоречие? — спрашивает Уолт.

— Нечто не может как иметь четыре стороны, так и не иметь четыре стороны. По определению круг не квадратный, и поэтому квадратный круг это противоречие в определении.

— Хорошо, это я понимаю, — говорит он после минутного размышления. — То есть, заявляя, что квадратный круг существует или не существует, логически мы говорим ерунду?

— Точно.

— И какое это имеет отношение к внешнему миру?

— Предположение о его существовании, или даже возможность его существования, это логическое противоречие — точно как квадратные круги. Заявляя о нём, мы говорим ерунду, — говорю я.

— То есть ты имеешь в виду, что атомы, радиоактивность, электричество не существуют? Что нет никакой вселенной?

— Идея о том, что есть, абсурдна, — я пожимаю плечами.

— Дружище, это бред, — произносит Уолт.

— Возможно. Но это правда.

***

— Хорошо, и как именно предположение о внешнем мире включает в себя противоречие? — спрашивает Уолт.

— Сперва давай признаем, что идее существования внешнего мира предшествует идея объективного физического пространства. Объективное означает, что оно существует независимо от нас, — говорю я. — Мы верим в то, что существует внешняя вселенная, смотрим мы или нет, существуем мы или нет. Согласен?

— Конечно. Это основная предпосылка.

— А согласишься ли ты, что предполагая существование объективного пространства, мы сначала должны были бы представить его себе?

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Уолт.

— Ну, если мы заявляем о возможности существования независимого физического пространства, мы должны сперва вообразить, что это такое, о чём мы думаем, как о существующем.

— Наверное.

— Никаких наверное. Это важно. Заявление о существовании должно быть постижимо, в противном случае это только пустые слова.

— Не понимаю.

— Окей. Позволь проиллюстрировать это примером, — говорю я, делая паузу, чтобы подобрать пример. — Сим я провозглашаю, что где-то существует шапокрафилиат.

Уолта это развеселило.

— Что это? — спрашивает он.

— Вот именно! — восклицаю я. — Не знаю, я только что это придумал. А если я даже не знаю, что означает слово, о чём тогда я могу заявлять, как о существующем? Что мы подразумеваем, когда говорим о существовании чего-либо? Слова должны иметь референта — то, с чем они соотносятся – в противном случае это просто бессмысленные звуки. Чтобы заявить о существовании чего-то, мы должны сначала это представить — если нет, разве наше заявление не пустое? Мы заявляем о существовании референта, а не слова.