Опровержение идеи о существовании внешнего мира - Бэклунд Горан - Страница 2

— И в чём же тогда разница? — спрашивает Уолт.

— Ну, из чего состоит реальный мир?

Минуту он думает, прежде чем ответить.

— Атомы, молекулы и так далее, — говорит он.

— Однако, это не то, что мы видим в прямом переживании, не так ли? Хотя учёные и философы продолжают говорить нам, что всё состоит из частиц и сил, когда мы смотрим сами, мы находим нечто совершенно другое.

Он начинает озираться по сторонам. Я решаю прийти ему на подмогу.

— Мы не видим мир, какой он есть в действительности — мы не видим сил, или фотонов, или субатомных частиц — но когда мы смотрим сами, мы видим мир, каким он нам кажется с позиции чувств. Если мы взглянем на наше прямое переживание, то мир будет состоять из ощущений цвета, звука и прикосновений, а не из атомов, молекул и так далее.

Он сосредотачивается ещё сильнее. Это разворачивание человека к собственному восприятию, самостоятельному исследованию, является первостепенно важным — и наблюдая за Уолтом, я вдруг вспоминаю своё собственное исследование. Я смотрю на то время с несравнимой благодарностью — как и Уолт будет когда-нибудь смотреть, вспоминая об этих днях, когда он только начинал тянуть нить этой материи.

— Ты прав, — говорит он, — с точки зрения моего прямого переживания — цвета, звуки и прикосновения — это то, из чего состоит мир. Я никогда не думал об этом с такой точки зрения.

Я киваю.

— Эти ощущения — визуальные, слуховые и тактильные — составляют наше восприятие мира. И не важно насколько близко ты смотришь, не важно насколько велико приближение, субатомные частицы, из которых мы думаем состоит мир, никогда в действительности не появятся в нашем восприятии. Всё, с чем мы можем встретиться, это эти ощущения.

— Значит, всё это, — Уолт обводит взглядом комнату, — просто... мысли?

— Верно. Визуальные ощущения. Цвета. И ещё: мы никогда не сможем заглянуть на другую сторону этих ощущений, чтобы увидеть, что там в реальности. Мы никогда не увидим, точно ли отражает видимый нами образ реальный мир — являются ли субатомные частицы, из которых, как мы думаем, состоит мир, тем, что на самом деле существует.

— Но...

— И учёные тоже не могут, кстати. Единственный мир, который они могут изучить — вот этот, — я снова развёл руками, — а именно, мир, который видится нам через наш аппарат восприятия, который состоит из этих ощущений. В лучшем случае учёные могут изучать эти образы в тщетной попытке угадать, что находится на другой их стороне.

Конечно, с их точки зрения они познают реальность. Но даже если сами эти образы соответствовали бы тому, что на самом деле существует, всё, что они могут познать, это ощущения — а соответствуют эти образы реальности или нет, мы никогда не узнаем.

— Это как если бы мы жили в собственном виртуальном описании мира, от которого мы навсегда отгорожены, — так я объясняю это Уолту. — Фантастический ландшафт без выхода, лишь отображающий реальность, которую навечно делает непознаваемой один простой факт...

Он глядит на меня.

— Какой?

— У тебя нет никакой возможности переживать что-либо, кроме своего собственного сознания, — отвечаю я.

***

— Дай-ка я хорошенько запомню, — говорит Уолт. — С одной стороны у нас реальный мир: в общем куча субатомных частиц, которых мы никогда в действительности не видим. С другой — наш непосредственный опыт, который категорически отличается от объективного мира в каждом аспекте — просто визуальные, слуховые и тактильные ощущения, которые составляют мир, как мы его знаем, и за пределы которого мы никогда не сможем заглянуть.

— Да, хорошее обобщение, — говорю я. — Но что лежит между ними?

На секунду Уолт задумывается.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он.

— Что вообще разделяет эти две стороны?

Он задумывается надолго, и потом удивляет меня правильным ответом.

— Я, — говорит он.

— Правильно. Ты стоишь одной ногой в объективной реальности — там, где ты существуешь — а другой в своём непосредственном опыте. И разделением этих двух частей является твой аппарат восприятия, в котором физическая реальность на одной стороне становится явной как чувственные переживания на другой.

Уолт какое-то время размышляет.

— А под "аппаратом восприятия", я полагаю, ты подразумеваешь мозг? — спрашивает он.

— Или что-то, из чего возникает наше восприятие, — отвечаю я.

— Уже довольно точно установлено, что наше восприятие происходит в мозгу, — говорит Уолт.

— Ты называешь это " мозг", но ничто не указывает на то, что этот чувственный аппарат не может быть компьютером, генерирующим эмпирическое содержание в хитроумной симуляции или что-то вроде того.

— Ты хочешь сказать, что мы можем находиться в Матрице?

— Или может быть всё это, — я оглядываюсь вокруг, — просто сон в космическом сознании. Или ещё что-то. Я хочу сказать, что что бы ни было источником нашего восприятия, само оно не является его частью, так же, как видео камеру нельзя найти в снятом ею фильме. Таким образом, исследование картинок ничего не скажет о том, какое устройство использовалось в их производстве, в какой реальности это устройство существует, или даже вообще существует ли за ними объективная реальность. Всё, что мы знаем, это что есть картинки — наш непосредственный опыт — и любая идея, что есть что-то за их пределами, навсегда останется непроверяемым предположением.

— Но ведь согласно этой логике, так же может не существовать и "аппарата восприятия"?

— Верно. Может быть, нет ничего, кроме этого поля переживаний, — говорю я, оглядываясь вокруг. — Но коль скоро мы утверждаем идею об "объективной реальности", так называемый "аппарат восприятия" обязательно должен существовать для того, чтобы отвечать за наше субъективное восприятия этой реальности. Они идут в одной упаковке, так сказать.

С минуту он думает.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — говорит он, — но наш привычный повседневный мир это просто мираж на экране нашего чувственного аппарата — природа которого неизвестна — и когда мы думаем, что видим мир, на самом деле мы смотрим на мираж?

— Мне кажется, "мираж" — неверное слово, — говорю я.

Уолт несколько секунд думает.

— Тогда как насчёт "чувственная копия"?

— Может быть. Но это подразумевает, что наше восприятие действительно передаёт объективную реальность. Это только тогда "копия", когда она похожа на оригинал.

— Ты имеешь в виду, что наше восприятие может не соответствовать тому, что есть в реальности?

— Откуда нам знать? — говорю я. — Всё, что мы можем вообще знать, это собственные ощущения. Действительный мир — то есть, если таковой вообще существует — остаётся от нас скрытым.

— О, верно, — вспоминает он. — Я в ловушке собственного восприятия.

— "В ловушке" — сильно сказано, я думаю. Ты не можешь выйти из своего восприятия и увидеть, что за его пределами, вот и всё.

— Я живу в собственном виртуальном описании мира, от которого навсегда закрыт, — говорит Уолт. — В каком же смысле я не в ловушке?

Я пожимаю плечами.

— Ты хочешь выйти?

— А я могу? — спрашивает он.

— Что если там ничего нет? — отвечаю я.

***

И, разумеется, мы движемся к опровержению идеи об объективной реальности.

Опровергнуть — не просто заметить, что мы не можем знать, существует реальность или нет, как это сделали бесчисленные люди до меня — нет; я говорю совсем о другом.

Я говорю опровергнуть её безо всяких сомнений.

Я говорю кромсать её неопровержимой логикой, пока она не разобьётся вдребезги.

Пора сдавать экзамены, люди.

До сих пор мы лишь заостряли внимание, стоя на месте. Мы только начали распутывать, что есть что, и наметили общие черты консенсусной реальности, но теперь пора двигаться дальше; вниз по кроличьей норе, освещая сияющей честностью все образцы неверного мышления, затаившиеся там.