Караван мертвецов - Шумилов Павел Робертович - Страница 14
- Предыдущая
- 14/35
- Следующая
– А ты откуда?
– От Солнца вправо яркая звездочка, а рядом, чуть выше – слабая. Там я родился. – На плечи Доры легла кожаная куртка Криса.
– Такая тусклая.
– Она просто далеко.
Крис начал собирать тарелки, кружки и бутылки, расставленные по всему крыльцу.
– Крис… я боюсь с тобой в постель. Ты меня чуть не растерзал, – пожаловалась Дора.
– Не бойся, звереныш, больше грубого слова не скажу.
– Что-то еще завтра скажешь… – пробормотала Дора и прикусила язык. Но Крис воспринял ее фразу как риторическую.
Когда Крис уснул, Дора выскользнула из-под одеяла, собрала одежду, прихватила и черную кожаную куртку Криса. В коридоре оделась. Стараясь не шуметь, пробралась в кабинет Греба, достала список городов с датами, стило, чистый лист бумаги и начала копировать при тусклом свете свечки. Разыскала говорящую штучку, которую Норик прижимала к горлу, спрятала в карман. Спохватившись, на чистом листе написала короткую записку, прижала сверху медальоном. На цыпочках спустилась во двор, там уже надела сапоги и поспешила на конюшню. Лошак обрадовался, ткнулся мордой в ее ладошку. Дора торопливо заседлала его, в поводу повела к воротам.
У ворот стояла Мириам. В руках девушки поблескивал в лунном свете меч в ножнах. Дора упала на колени.
– Госпожа, я вернусь, чем угодно клянусь. Убей меня, если хочешь, но только не сейчас. Я все расскажу, когда вернусь. Пропусти меня пожалуйста.
– Тише говори, – зашипела на нее Мириам. – Мужчины спят. Какая же ты… Крису не поверила, мне не доверилась. Эх ты, караванщица! Ночью в город с одним ножиком. Или ошейник надоел? На, держи, – сунула в руки меч.
– Мири, ты не сердись на меня. Очень надо.
– Я бы тебе уши надрала. Ты медальон сняла. Погубить все дело хочешь? Крис бы тебе этого не простил. Держи, надень немедленно.
– Это не мой.
– Правильно. Теперь – твой. Если захочешь что-то нам сказать, нажми на эту загогулину и говори, поняла?
– Да. Я видела, как Крис так делал. Спасибо тебе, Мири. Я пойду…
– В город без денег? Вот кошель. А в этом – гранаты. Те самые, с сонным газом. Не раздави ненароком. А здесь – таблетки, чтоб сама не уснула. Съешь одну сейчас. Потом, может, некогда будет. Ее на полдня хватит. Ешь по две в день, одну утром, другую вечером. Здесь их дней на десять. С мужчинами держись так, будто ты сама мужчина. И не проси, а приказывай. С оружием у тебя не получается, поэтому ругайся больше. Они это любят. Все, кажется. И последнее. Дрянь ты, Дора. Крису не сказала, но мне могла бы сказать.
– Мири, ты святая. Я… Если я не вернусь, значит умерла.
– Перед тем, как умереть, вспомни о медальоне и мне сообщи. Двигай, пока я тебе лишнего не наговорила.
Дора гнала лошака по пустым ночным улицам и молила Белую Птицу убрать с пути патрули. Гнать лошака галопом имели право только курьеры. Громко стучали копыта. Временами эхо возвращалось к ней, и казалось, что кто-то гонится следом.
И все-таки патруль попался. Не снижая скорости, Дора вскинула руку в воинском приветствии. Старший патрульный ответил тем же жестом. Видимо, не разглядел в темноте, что перед ним женщина. Дора шумно выдохнула, помотала головой и поблагодарила Белую Птицу.
Улица Седельщиков. Знакомые ворота. Не слезая с лошака, Дора принялась стучать в ворота рукояткой меча. За воротами по-прежнему тишина. Зато в других домах захлопали ставни. Это было нехорошо. За шум в ночную пору полагалось наказание. Нужно было или уносить ноги, или запугать всех, пока не послали за патрулем. Дора закричала грубым голосом:
– Хозяин, открывай! Не узнал что-ли? Я была здесь вчера с отрядом патруля. Мне нужен кэптэн Телим. Открывай, или тебе тоже яйца отрезать?
Дора даже не подозревала, каким авторитетом пользуется на этой улице. Услышав последнюю угрозу, хозяин выскочил из дома в одном исподнем, а окна начали захлопываться одно за другим. Но кэптэна Телима в доме не было. Не было его и в городе. Резонно опасаясь мести, кэптэн Телим увел свой караван в Сэт. Дора готова была кусать локти.
– Прости меня, Мири, прости Крис, – шептала она, гоня лошака галопом по ночным улицам. Показались городские ворота.
Семь бед, один ответ, – решила Дора и закричала еще издали:
– Срочное сообщение кэптэну Телиму!
– Ну что ты орешь? Сержанта разбудишь, – беззлобно обругал ее стражник. – Тум, гляди, никак баба!
– Баба, баба, копыто тебе в брюхо, – подтвердила Дора. – Давно караван прошел?
Из будки вышел заспанный сержант. Дора отдала ему честь, он машинально ответил, зевнул, да так и замер с открытым ртом.
– Ты что, уснул, змеиный выкормыш? Я спрашиваю, давно караван прошел, – наседала Дора на стражника, гарцуя перед ним на горячем лошаке.
– Дык я в ночь дежурю, когда ворота закрыты.
– Что за караван? – пришел в себя сержант.
– Совсем небольшой. Десятка два лошаков, восемь рабынь, гибель болотная!
Сержант удалился в будку, зашуршал страницами журнала.
– Кто кэптэн?
– Телим, завры караваном!
– Был такой. Сразу после обеда, – отозвался сержант. Дора принялась ругаться. Ни на кого, просто так, припоминая самые страшные и грязные слова, собранные за десять лет кочевой жизни. Стражники и сержант с интересом слушали.
– Красиво, ох красиво поешь, если кто понимает, – оценил Тум. – Повтори, как там про коленку?
– Я те повторю, а ты на обратном пути меня же и пригреешь теплым словом, – грустно отозвалась Дора. Ну что замерли? Открывайте ворота.
Стажники вытаращили на нее глаза.
– С тебя же первый встречный ошейник снимет.
– Обосрется, – Дора выдвинула наполовину меч из ножен и со стуком задвинула обратно. – Надо, мужики, надо. Вы на службе, я на службе. Надо.
– У кого ты на службе? – заинтересовался сержант. Дора погрустнела. Похоже, крепко влипла. На что надеялась? Чтоб ворота ночью открыть, наверняка бумага нужна. Как же быть-то? Что сказать?
– Прости, сержант, забудь, что я сболтнула. Ни от кого я. Сама по себе.
– По-о-нятно… – протянул сержант. – Тум, открой ей калитку.
Дора не поверила своему счастью. Никогда ей не понять, как у мужчин голова работает.
Тум отодвинул тяжелый брус, открыл маленькую дверь в створке ворот. Дора спешилась, повела лошака в поводу в темном туннеле между внешними и внутренними воротами.
– Тебя как в журнал записать?
– Кэптэн Дора с посланием кэптэну Телиму. А лучше никак.
– Никак нельзя. Служба. Послание секретное?
– Никакого секрета. В Ашене степняки собираются его в нуль отправить. Вместе со всем караваном.
– Обнаглели, сволочи, – рассердился сержант и поковырял пальцем в ухе.
Во внешних воротах калитки не было. Стражники приоткрыли левую створку, Дора взлетела в седло, помахала на прощание рукой и пустила лошака быстрой рысью. Тут ее и прихватило. Застучали зубы, затрясло всю крупной дрожью. Дора вспомнила о черных шариках с сонным мхом и начала безудержно истерично хихикать. Лошак удивленно скосил на нее глаз.
– Ну не коси на меня так, я тебе не воин, чтоб в день по три раза под смертью ходить, – нервно хихикая, объясняла ему Дора. Лошак ей не поверил и сам начал нервничать. Чтоб вышибить из его головы нелепые страхи, Дора погнала его галопом километра два, а потом пустила шагом. Белая Птица явно простерла над ней крыло. Не может просто так человеку везти во всех делах подряд. Несколько дней, раз за разом. Над этим стоило подумать, но думать было страшно, и Дора стала вспоминать вечеринку. Ту песню, что пел Греб. «Живешь в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно» – как это было неправильно, что Греб пел песню для Мириам. Ведь песня была про нее, каждое слово, каждая буква. И петь ее должен был Крис, в том что ее пел Греб, было нарушение гармонии. Чтоб его исправить, Дора сама запела вполголоса. То, что запомнила. Где не помнила, мурлыкала без слов. Лошаку песенка понравилась. «Украду, если кража тебе по душе» – сколько теплоты и бережной нежности было в этих словах. Как счастлива, наверно, девушка этого воина с непроизносимым именем Влади-Мир-Высоцкий. Дора готова была поклясться, что не было между ними Ритуала, что первую ночь с мужчиной провела она несвязанной. А если и связал он ей руки, то по ее же просьбе, не заламывая, мягкой веревкой и совсем несильно, для вида. И руки у него были нежные. Как у Криса… Но только не как сегодня днем!
- Предыдущая
- 14/35
- Следующая
