Ошибка Одинокого Бизона (часть сборника) - Шульц Джеймс Виллард - Страница 1

• 1/24
• Следующая

Было мне четырнадцать лет, а сестре моей Нитаки тринадцать, когда настал этот тяжелый день, памятный всем нам. Но в этот день мы и не подозревали, какие невзгоды, какую беду навлекут на нас гордость, гнев и непреклонность моего отца. Как ты сам узнаешь, все это случилось по его вине.

В месяц Новой Травы мы, пикуни, или южные черноногие, как называете нас вы, белые, стояли лагерем на берегу реки Титона, неподалеку от холмов, которым мы дали имя «Четверо». Много нас было в те дни; в лагере насчитывалось восемьсот вигвамов, приютивших до четырех тысяч мужчин, женщин и детей.

И потому, что было нас так много, праотцы наши сообща выработали ряд правил, касавшихся охоты, и правилам этим подчинялись все. Вот одно из них: когда все племя нуждалось в большом количестве бизоньих шкур для одежды или новых вигвамов, охотник не имел права выходить один на охоту, так как он мог спугнуть стадо бизонов, которые паслись в окрестностях лагеря, и лишить других охотников добычи. Был у нас такой обычай: старшины племени приказывали юношам следить за бизонами, и если какое-нибудь стадо приближалось к лагерю, разведчики немедленно сообщали об этом старшинам. Затем лагерный глашатай объезжал все вигвамы и от имени вождя приказывал всем охотникам седлать лошадей и явиться на место сбора — к вигваму вождя. Сам вождь возглавлял отряд охотников. На быстрых конях они долго преследовали убегающее стадо, а по окончании охоты равнина бывала усеяна тушами убитых бизонов. Суровая кара грозила тому, кто нарушал правила охоты. По приказу вождя отряд Ловцов, входивший в союз братств Друзья, наказывал виновного. Ловцы срывали с него одежду, били его хлыстом, а иногда разрушали его вигвам и убивали лучших лошадей. И все считали наказание заслуженным, так как существование нашего племени зависело от удачной охоты на бизонов. Эти животные всегда доставляли нам пищу, кров и одежду.

Однажды, в месяц Новой Травы, кто-то из воинов пожаловался старшинам на недостаток шкур для вигвамов: многие охотники, охотившиеся поодиночке, спугивали стада и лишали своих товарищей добычи. Старшины выслушали жалобы и немедленно приказали глашатаю объявить всему лагерю о запрещении охоты на неопределенное время. Тотчас же посланы были на разведку юноши из отряда Носители Ворона, — на их обязанности лежало следить за стадами бизонов, которые паслись на равнинах, и ежедневно докладывать старшинам о передвижении отдельных стад.

Мой отец сидел в нашем вигваме, когда мимо проехал глашатай, выкрикивавший приказ старшин и напоминавший о каре, которая ждала всех ослушников.

— Ха! Эти старшины только и делают, что отдают нам приказания, словно мы дети! — воскликнул отец. — Не боюсь я их угроз и на охоту пойду, если захочу.

Думали мы, что он шутит, но дня через два он вдруг спросил мою мать:

— Сисаки, много ли осталось у нас мяса?

— Сегодня утром мы съели последний кусок свежего мяса, а сушеного осталось еще на один день, — отозвалась мать.

— Отлично! Будем сидеть сложа руки, пока не кончатся все наши запасы, а затем отправимся на охоту. Моей жене и детям я привезу много мяса, хотя бы пришлось мне нарушить все правила охоты.

— О муж мой! Подумай, как накажут тебя Ловцы, если ты ослушаешься старшин! Не нарушай приказа. Мяса в лагере много. Я возьму несколько кусков у наших родственников и друзей.

— Ха! Эти Ловцы не посмеют меня тронуть! — воскликнул отец. — Послезавтра я пойду на охоту. А тебе я запрещаю просить мяса у наших друзей. Никогда и ни у кого мы не брали съестных припасов и брать не будем.

— Но вспомни, сколько раз соседи обращались ко мне за помощью! Я им давала мясо, жир и даже пеммиканnote 1. А теперь мы впервые нуждаемся в помощи, и, конечно, они нам не откажут.

— Если бы мы умирали с голоду, все равно я не позволил бы тебе брать у них мясо, — заявил отец. — Всегда меня считали хорошим охотником, который может прокормить семью. С того дня как мы с тобой поселились в одном вигваме, не было у нас недостатка в съестных припасах, и этим я гордился. Быть может, я хвастал своей удачей на охоте, но все знают, что нет мне равного во всем лагере. Да, жена, много зим прожили мы с тобой вместе и будем дальше так жить, ни к кому не обращаясь за помощью. Даже к братьям твоим или моим я запрещаю тебе идти. Говорю в последний раз: если вождь не поведет всех воинов на охоту за бизонами, я послезавтра пойду охотиться один. Я все сказал.

Конечно, решение, принятое отцом, встревожило не только мою мать, но и нас с сестрой. Когда он вышел из вигвама, чтобы вести на водопой наш табун, мать долго плакала и повторяла снова и снова, что нам не миновать беды. Одна была у нас надежда: быть может, большое стадо бизонов приблизится к нашему лагерю, и вождь поведет на охоту всех мужчин нашего племени.

На следующее утро караульные донесли, что на открытой равнине к югу от реки пасется очень большое стадо, но нет возможности незаметно к нему приблизиться. О, как хотелось нам, чтобы за ночь это стадо передвинулось на север, к реке! Но надежды наши не сбылись. На рассвете лагерный глашатай объявил, что стадо по-прежнему пасется в центре равнины. Снова повторив приказ старшин, он убеждал охотников терпеливо ждать.

Когда он проехал мимо нашего вигвама, отец засмеялся. Жутко нам было слушать этот смех.

— Ха! Они запрещают нам идти на охоту, а у нас в вигваме не осталось ни куска мяса! Они приказывают нам быть терпеливыми и голодать! Ну, что ж! Пусть другие охотники повинуются старшинам, но уж я-то раздобуду свежего мяса. Да, Одинокий Бизон идет на охоту и берет с собой Черную Выдру.

Черной Выдрой назвали меня, когда я родился. Лишь много лет спустя заслужил я другое имя — Вождь Вигвамный Шест, которое ношу и по сей день.

— О муж мой, пожалей меня, — взмолилась мать. — Если ты любишь наших детей, если любишь меня — не ходи на охоту! Останься здесь, с нами, пока вождь не снимет запрета.

— Да! Остаться здесь и голодать или просить помощи у соседей! Люблю я и тебя и детей. Вот потому-то и иду на охоту. Черная Выдра, ступай, пригони табун!

Я взглянул на мать, надеясь, что она заступится и запретит мне идти на охоту. Но она покрыла голову одеялом и заплакала. Знала она, что отца не заставишь изменить решение.

Взяв веревку, я вышел из вигвама, поднялся на равнину, у склона которой раскинулся лагерь, и погнал наш табун на водопой. В то время было у нас больше ста голов. Отец ждал меня у реки. Поймав двух быстрых лошадей, приученных к охоте на бизонов, он выбрал лошадь и для меня. Мы их оседлали и пересекли лагерь, держа путь на запад. Когда мы проезжали мимо вигвама Белой Антилопы, начальника отряда Ловцов, он показался у входа и спросил, куда мы едем. Мой отец смотрел прямо перед собой и ничего ему не ответил, словно не видел его и не слышал. Несколько раз я оглядывался: Белая Антилопа смотрел нам вслед, — должно быть, он решил узнать, куда и зачем мы едем.

Выехав из лагеря, мы повернули на юго-запад, к холмам, лежащим у подножия Спинного Хребта Мираnote 2. Проезжая мимо одного из холмов Четверо, мы увидели на его вершине караульного из отряда Носители Ворона. Знаками приказывал он нам вернуться в лагерь, но мой отец обратил на него не больше внимания, чем на Белую Антилопу. Ехали мы то галопом, то рысью и к полудню остановились у подножия холмов. Вдали паслись старые бизоны, а на склоне заметил я жирного трехгодовалого самца, который при виде нас обратился в бегство.

— О, убей его, отец! — воскликнул я. — Его легко догнать.

— Нас ждет добыча получше этой, — отозвался отец. — Сегодня вечером я привезу в наш вигвам мясо жирной самки.

Больше я не сказал ни слова. Поднявшись на вершину одного из холмов, мы спрыгнули с седел и окинули взглядом равнину, тянувшуюся на восток до самого горизонта. Вдали паслось большое стадо бизонов — триста или четыреста голов, — за которым в течение нескольких дней следили Носители Ворона. Животные по-прежнему занимали центр широкого плоскогорья; кое-где в неглубоких ямах сверкала дождевая вода, и я понял, почему бизоны не идут на водопой к реке. Караульные были правы: пока стадо не покинуло плоскогорья нельзя было незаметно к нему приблизиться.

• 1/24
• Следующая