Английская Утопия - Мортон Артур Лесли - Страница 39

Если грандиозные планы Фурье, планы создания охватывающей весь мир сети мало связанных между собой фаланстеров более согласуются с тем видом утопических теорий, к которому мы привыкли, то подает он их на фоне такого буйного воображения, что рядом с ним сказки «Тысячи и одной ночи» кажутся самой трезвой реальностью. Тем не менее он высказал очень много важных положительных мыслей, особенно в отношении человека как существа многостороннего, которое следует всесторонне развивать. Ему хотелось покончить с чрезмерным разделением труда, превращающим рабочего, по выражению Маркса, «в придаток машины», а также с противоречием между городом и деревней, вызванным капитализмом и одинаково губительным для обеих сторон. Вместе с тем он хотя и верил, как все утописты, в то, что человека формирует его окружение, но понимал, что общество нельзя лепить произвольно, без учета характера человека в данный период. Величие Фурье — в широте его основных идей; однако когда дело касается их осуществления, он запутывается в густой сети метафизических нелепостей, часто затемняющих для нас глубину его высказываний.

Развитие капитализма и рабочего класса шло быстрее всего именно в Англии, и именно в Англии утопический социализм в учении Оуэна достиг своей высшей точки. Оуэн был прежде всего преуспевающим капиталистом в эпоху, когда капиталист все еще являлся фактическим организатором производства. Он из своего жизненного опыта прекрасно знал машины и жизнь на фабриках и заводах, ежедневно непосредственно соприкасался с промышленными рабочими. Наличие этих практических знаний, соединенных с теоретическими взглядами, общими всем утопистам-социалистам, и придало Оуэну его особенное значение. А главное, он думал о людях, как о категориях общественных, а не изолированных.

Говоря о том, что характер у людей формируется под влиянием окружения, Оуэн имел в виду социальный процесс.

Это утверждение ни в коем случае нельзя считать чисто теоретическим умозаключением. Оуэн доказал это на практике своей работой в Нью-Лэнарке, и позднее оно было подтверждено также деятельностью оуэновской общины в Ралахине в Ирландии, пожалуй, единственном подобном начинании, имевшем некоторый успех.

Вторая часть приведенной выдержки имеет не меньшее значение, чем первая. Оуэн длительное время обращался к тем, кто управлял народами. Как и другие утописты-социалисты, он не видел ни самого факта классовой борьбы, ни ее роли и верил в то, что правящий класс также готов согласиться с его доводами и действовать, как и он сам. «В настоящее время нет никаких других препятствий, кроме невежества», — писал он в 1816 году.

Опыты Оуэна в Нью-Лэнарке, где он сократил рабочие часы, увеличил заработки, предоставил широкие коммунальные услуги и все же извлекал из предприятия значительные выгоды, убедили его в том, что производительные силы настолько развились, что возможность всеобщего изобилия должна стать очевидной всем. В течение жизни одного поколения было накоплено значительное богатство, и «это новое могущество является созданием рабочего класса». Однако рабочий класс не получает от этого никакой выгоды, и Оуэн, бывший прежде исключительно просвещенным фабрикантом-филантропом, теперь пришел к выводу, что это результат эксплуатации и что рабочие достигнут благополучия только в том случае, если ей будет положен конец. Подобные заключения быстро охладили готовность правящих классов внимать доводам разума, и Оуэн понял, что должен обратиться к рабочим, если хочет, чтобы его слушали.

На основании своих опытов в Нью-Лэнарке у Оуэна возник план организации «кооперативных деревень». Вначале их должно было насаждать правительство в виде меры для устранения безработицы. По мере того как Оуэн убеждался в том, что власти никогда не согласятся с его проектом, а рабочие, с которыми он соприкасался все теснее, наоборот, встречали его все восторженнее, его планы стали постепенно вырастать во что-то гораздо более дерзновенное. Деревни, в которых должны были сочетаться сельское хозяйство и промышленность, следовало «основать на принципе объединения труда, расходов и собственности и предоставления равных преимуществ». Вскоре у него созрела мысль о создании целой сети таких деревень. Оуэн глубоко верил, что эти поселки, расширяясь и процветая и взаимно поддерживая друг друга, покроют постепенно всю страну и заменят существующую систему конкуренции новой, основанной на принципе кооперации. Всю остальную часть своей жизни он посвятил безуспешным попыткам основать такие общины; ни он и никто другой в его время не мог предвидеть, что эти попытки впоследствии послужат толчком для зарождения широкого кооперативного движения и связанной с ним идеи кооперативного государства.

До 1820 года дела Оуэна-предпринимателя шли прекрасно, но если бы его карьера тогда закончилась, о нем вряд ли теперь вспомнили. Во второй половине жизни Оуэна почти всякое его практическое начинание оканчивалось катастрофой, но он продолжал принимать активное участие почти во всех начинаниях своего времени. Его роль в развитии профсоюзного и кооперативного движения была не меньше значения его работы в области фабричного законодательства и образования.

Хотя Оуэн и не был первым социалистом, но он был первым человеком, благодаря которому социализм покинул кабинеты и проник в массы. Неоспоримо, что социализм Оуэна имел ограниченный характер. Он не видел в рабочих созидательную силу, они были для него лишь средством, с помощью которого могут быть воплощены в жизнь его собственные идеи обновления. Оуэн до конца не вполне утратил облик просвещенного хозяина, который хочет направлять и контролировать рабочее движение так же, как он направлял и контролировал своих рабочих и служащих в Нью-Лэнарке. Он также продолжал верить в то, что социализм можно ввести путем образования образцовых кооперативных общин, которые бы вытеснили конкуренцию примером своего успеха. Мы не можем разбирать на этих страницах историю оуэновских общин и причины их краха, да и не из-за них имя Оуэна стало большой исторической вехой. Его истинное значение в том, что он поставил перед британским рабочим движением новые цели и указал направление. Это движение пошло значительно дальше ограниченного радикализма Кабэ и его единомышленников, а вскоре и дальше самого Оуэна. У него были многочисленные последователи, из которых многие играли важную роль в чартистском и других движениях.

Одним из них был молодой человек Джон Гудвин (или, как он позднее предпочитал называть себя, Гудвайн) Бармби. Он родился в 1820 году в суффолкской деревне Иоксфорд, где отец его был адвокатом. Ему предстояло сделаться священником, но в возрасте четырнадцати лет он лишился отца и с тех пор, видимо, сам распоряжался своей будущностью. Как бы то ни было, он не посещал школы и впоследствии рассказывал о детстве, проведенном в скитаниях по полям и чтении стихов. Его знания, хотя и несколько необычные, были достаточно обширными. В 1837 году он поехал в Лондон, где, очевидно, вращался некоторое время в оуэновских и радикальных кругах, пока мы не встречаем его снова в Суффолке, ушедшим всей душой в движение чартистов. В местной печати за 1839 год мы находим ряд отчетов о его выступлениях на митингах как в Ипсуиче — главном очаге чартистского движения, — так и в разных деревнях Восточного Суффолка. Сохранились его письма по разным вопросам: от расторжения унии между Великобританией и Ирландией до церковных колоколов, — но во всех фигурирует так или иначе тема чартизма.

В начале 1840 года он посетил Париж, где, как он рассказывает,