Гоблин – император - Эддисон Кэтрин - Страница 95

— И Император подаст им прекрасный пример, — несколько кисло заметил Майя.

— Это правда, Ваше Высочество, — спокойно согласился Архипрелат.

— Очень хорошо, — сказал Майя. — Мы не можем отрицать, что вы правы, и медитация стала бы для нас большим утешением. — Он надеялся, что в его голосе не прозвучал излишний энтузиазм. — Возможно, нам действительно понадобится наставник, мы знаем только то, чему учила нас мать до своей смерти.

— Конечно, Ваше Высочество. Мы обсудим кандидатуру.

— Спасибо, Архипрелат, — сказал Майя, и они расстались.

На обратно пути в Алсетмерет Кала ускорил шаг и догнал его.

— Ваше Высочество, мы не знали, что вы медитировали.

— Мы этого не делали, — ответил Майя. — После коронации ни разу.

— Но почему нет?

— Император, — сухо заметил Майя, — никогда не остается один.

— О, — Кала чуть не споткнулся, и молчал несколько секунд, прежде чем сказать: — Неужели вы думаете, что мы стали бы смеяться над вами?

— Нет, — ответил Майя, — ибо, несомненно, любой нохэчарей, посмевший смеяться над Императором, будет немедленно уволен. Но мы боялись… мы боялись, что вы будете разочарованы в нас.

— Нет! — Выдохнул Кала.

Кажется, сама эта идея привела его в ужас.

— Мы никогда не разочаруемся, Ваше Высочество, — решительно заявил Бешелар.

— Спасибо, — сказал Майя.

Двумя шагами позже он осознал, что ни один из них не сказал: «Нохэчареи не вправе судить поступки Императора». Это наблюдение так гармонично сочеталось с его новой теорией союзов и отношений, равноценных дружбе, что он внезапно развернулся лицом к обоим и яростно произнес:

— Адремаза был неправ.

— Ваше Высочество? — Спросил Бешелар, а Кала встревоженно уставился на Майю.

— Когда он сказал, что вы не можете быть нашими друзьями. Ибо если он имел в виду, что мы не можем испытывать к вам теплых чувств, или вы не можете привязаться к нам, то он просто соврал. Это бессмысленно. Он отрицает очевидную истину, которая заключается в том, что мы… — Он запнулся, а потом отбросил официальный тон, словно швырнул об пол тарелку. — Я люблю вас обоих. Иначе как бы я смог провести половину жизни в вашем обществе? И, конечно, то же самое должно быть верно в обратном направлении. По крайней мере, я надеюсь, что должно.

Кала и Бешелар, багровые от смущения, пробормотали что-то согласным хором.

Почти задыхаясь от свирепого чувства справедливости, Майя сказал:

— Это правда, что мы не можем быть друзьями в общепринятом смысле этого слова, но у меня никогда в жизни не было друга и, наверное, уже не будет. Я Император и не могу иметь друзей, но это не значит, что я должен быть лишен привязанностей. Я считаю, что Адремаза давал свои советы из лучших побуждений, но он жестоко ошибался. Я не прошу и не ожидаю, что вы будете дружить со мной, как дружите с другими Атмазами или гвардейцами. Но… глупо отрицать, что мы не безразличны друг другу. — Он остановился, сглотнул. — Если, конечно, вы…

— Конечно, мы любим вас, — Бешелар говорил, имея в виду себя и Калу.

— Со своей стороны, — вступил Кала, — я никогда не мог перестать думать о вас как… вы правы, не о друге, но… я бы умер за вас, Ваше Высочество. И не только потому, что дал клятву.

— И я, — сказал Бешелар.

Майя заморгал и вздохнул.

— Тогда мы будем своего рода друзьями. Насколько это возможно. Вы согласны?

Улыбка на лице Калы была прекрасна, а серьезный Бешелар порывисто отсалютовал по всем правилам.

— Хорошо, — Майя улыбнулся в ответ им обоим. — Тогда давайте вернемся в Алсетмерет прежде, чем Цевет пошлет экспедицию на поиски.

Вступив за решетки Алсетмерета, он впервые почувствовал, что возвращается домой.

Для решения вопроса о строительстве моста Коражас собрался в первый день весеннего муссона. Шорох дождя наполнил весь мир, и в Вервентелеане кто-то из слуг отдернул все шторы навстречу его серебристому сиянию. Вид тяжелых серых туч почему-то наполнял душу не унынием, а надеждой.

Наконец, появился новый Свидетель епархии, сухопарый и решительный молодой человек, который (в отличие от Свидетеля казначейства, по-прежнему кроткого, как мышка) не выказывал каких-либо признаков растерянности. Перед началом сессии он лично заверил Майю, что тщательно изучил этот вопрос, и не отдаст свой голос ни одной из сторон, руководствуясь только своим невежеством или ленью. Майя был склонен одобрить его.

Свидетели с довольно мрачным видом приступили к прениям, и Майя не был удивлен, когда дебаты по мосту перешли в крик. Лорд Пашавар все еще занимал противную позицию, частично на том основании, что такое сооружение возвести невозможно, а если даже и возможно, то совершенно ни к чему. Его поддерживали Свидетель по иностранным делам и Свидетель университетов, против шумного Свидетеля Парламента и спокойного Свидетеля Атмазара. Свидетель епархии, доказал свою добросовестность, сразу бросившись в спор, и хотя поначалу, казалось, был склонен поддерживать коалицию противников строительства, ответы на некоторые из его вопросов заставили его изменить мнение. Свидетель казначейства сидел, смотрел и ничего не говорил.

Когда дело, наконец, дошло до голосования, расклад сил был совершенно предсказуем: три голоса за проект, три против, и сидевший прямо посередине Свидетель казначейства в ужасе пролепетал:

— Мы воздерживаемся.

— Вы не можете воздержаться! — В негодовании заявил лорд Пашавар.

— Нет, может, — возразил лорд Дешехар. — Хотя, признаем, мы предпочли бы, чтобы он этого не делал.

— Мы не можем решить, — сказал Свидетель казначейства. — Мы сожалеем, но это правда.

— Можем ли мы предположить, что нерешительность вряд ли желательна для члена Коражаса? — Едко спросил Пашавар.

— Мы подадим в отставку, его Его Высочество захочет, — Свидетель казначейства посмотрел на Майю.

— Вы очень тверды в своей нерешительности, — сказал Майя и был удивлен, когда несколько Свидетелей захихикали. — Мы не просим вашей отставки. Но если вы находите, что обязанности в Коражасе стали для вас непосильным бременем, мы, конечно, позволим вам снять с себя полномочия.

Свидетель склонил голову.

— Спасибо, Ваше Высочество. Мы… мы не ожидали, что ответственность окажется столь подавляющей, и хотели бы попросить у вас еще немного времени на размышления.

— Конечно.

— Но даже так, — добавил Свидетель казначейства с намеком на сталь в голосе, — по вопросу моста мы голосовать не можем. Мы воздерживаемся.

— Ну, — заключил лорд Пашавар, кислый как уксус, — решающий голос остается за вами, Ваше Высочество.

— Вы не сможете сдержать наступления прогресса, лорд Пашавар, — сочувственно сказал Майя, и лорд Пашавар молча пожал плечами. — Мы голосуем в пользу моста, — Майя произнес то, что ожидали от него все, находящиеся в комнате.

— Спасибо, Ваше Высочество, — прочувствованно сказал лорд Дешехар. — И, возможно, мы полагаем, что этот мост будет носить имя Варенечибела в память вашего покойного отца.

Ну уж нет, подумал Майя. А потом ему в голову пришла совершенно замечательная мысль.

— Это прекрасная идея, — ответил он, — но мы предпочли бы, чтобы он назывался Мостом Мудрости в память обо всех погибших. И в надежде на лучшее будущее.

И все члены Коражаса, даже лорд Пашавар, склонили головы в знак согласия.

После чего сессия закончилась; Майя сидел и ждал, пока Цевет очистит помещение. Когда они остались вдвоем, не считая Телимежа и Киру за креслом Майи, Цевет задумчиво сказал:

— Думаем, в народе его будут называть Мостом Эдрехазивара Седьмого.

Майя тоже думал об этом.

— Полагаем, вы правы.

Он подумал об этом еще немного, а потом стал думать о союзах и связях, об Идре, Четиро и Горменеде, о лорде Пашаваре и капитане Ортеме, о Ведеро и Мере Селехаре. О Кале и Бешеларе, Киру и Телимеже. О Цевете и о себе. Он сожалел, что не смог построить мосты к Сетерису, Чавару и Шевеан, и никогда уже не сможет обрести связь со своим братом Немолисом. Но он знал, что если всю оставшуюся жизнь потратит на возведение мостов, это будет неплохая жизнь.