Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней - Томпсон Джон - Страница 56

Справляясь с ней, он набрал личный номер Зейберта.

Бразильская горничная, глупо хихикая, сказала ему, что сеньор и сеньора в отлучке и она не знает, где они.

Он попытался связаться со штаб-квартирой, не рассчитывая на ответ; так и случилось.

Сын Острейхера Зигфрид дал ему другой номер, по которому ему ответил сам Острейхер.

— Говорит Менгеле. Я во Флорианополисе. Только что видел Фарнбаха.

После краткого молчания он услышал:

— Черт побери. Полковник отправился утром к вам, чтобы все рассказать; он очень сожалеет, что пришлось пойти на это. Он дрался, как лев.

— Могу себе представить, — сказал Менгеле. — Что случилось?

— Все из-за этого сукиного сына Либермана. Он как-то смог на прошлой неделе увидеться с Фридой Малони.

— Он же был в Америке! — вскричал Менгеле.

— Пока не вылетел в Дюссельдорф. Должно быть, она ему изложила всю историю, как она воспринималась с ее стороны. Ее адвокат спросил у некоторых наших друзей там, как это получилось, что нам пришлось в конце шестидесятых заниматься черным рынком продажи детей. Он убедил их, что все в самом деле так и было, и они стали справляться у нас. В прошлое воскресенье прилетел Рудель, беседа проходила три часа — Зейберт очень хотел, чтобы вы тоже присутствовали; Рудель же и кое-кто еще возражали — на том все и кончилось. Люди стали возвращаться во вторник и в среду.

Менгеле сдернул очки и буквально застонал, прикрывая рукой глаза:

— Ну, почему они не могли просто убить Либермана? Неужто они рехнулись или они сами евреи? Что с ними случилось? Мундт мог бы без труда справиться с этим. Он с самого начала предлагал такое решение. Он один умнее, чем все ваши полковники, вместе взятые.

— Желательно ли вам выслушать их точку зрения?

— Валяйте. И если меня вырвет во время изложения, прошу простить меня.

— Семнадцать человек мертвы. Это означает, в соответствии с вашими выкладками, что мы можем рассчитывать на успех в одном или двух случаях. И, может быть, еще на один-два среди прочих, ибо кое-кто может умереть естественной смертью. Либерман по-прежнему ничего толком не знает, поскольку Малони сама ничего не знала. Но она может припомнить имена и в таком случае логическим шагом станет попытка перехватить Гессена.

— Тогда следовало бы отозвать только его! Почему всех шестерых?

— Вот это и говорил Зейберт.

— Ну и?

— Сейчас вас и вырвет. Все это становится слишком рискованным. Такова точка зрения Руделя. Может кончиться тем, что на свету окажется все Объединение, к чему может также привести убийство Либермана. И если уж нам гарантированы одна или две удачи или даже больше — и этого достаточно, не так ли? — то этим надо и ограничиться. И все прикрыть. И пусть себе Либерман всю жизнь охотится за Гессеном.

— Но этого нельзя допустить. Рано или поздно он до всего докопается и займется только мальчишками.

— Может, да, а может, и нет.

— Истина состоит в том, — сказал Менгеле, снова снимая очки, — что нам приходится иметь дело с кучкой утомленных стариков, которые тут же наложили в штаны. Они мечтают только о том, чтобы спокойно скончаться от старости в своих виллах на берегу океана. И если их внуки станут последними арийцами, тонущими в море человеческого дерьма, их это совершенно не волнует. Я хотел бы поставить их перед дулами расстрельной команды.

— Да бросьте, ведь при их помощи нам удалось всего добиться.

— А что, если' мои подсчеты окажутся ошибочны? Что, если шансы будут не один к десяти, а один к двадцати? Или к тридцати? Или один из девяноста четырех? Где мы тогда окажемся?

— Послушайте, если бы дело касалось только меня, я бы прикончил Либермана, не обращая внимания на последствия, и занялся бы остальными. Я на вашей стороне. И Зейберт тоже. Знаю, что вы не поверите, но он дрался за вас, как лев. Все было бы решено в пять минут, если бы не он.

— Что весьма успокаивает, — сказал Менгеле. — А теперь я должен отправляться. Спокойной ночи.

Он повесил трубку, но остался сидеть, упираясь локтями в стол и положив подбородок на большие пальцы сплетенных кистей. Вот так всегда, думал он, одно влечет за собой другое. Стоит ли обладать таким провидением, быть таким гением (да, гением, черт побери!), если в этом мире приходится зависеть от Руделей и Зейбертов?

Снаружи, перед закрытыми дверьми кабинета, терпеливо ждал Руди, а также Ганс Штруп со своими лейтенантами, а также метрдотель и управляющий гостиницей; несколько поодаль маялась «Мисс Наци», не слушая молодого человека, что-то нашептывающего ей.

Когда Менгеле вышел, Штруп кинулся ему навстречу с распростертыми руками и широкой улыбкой.

— Тот бедняга уже уехал, — сообщил он. — Идемте, мы уже накрыли для вас потрясающий стол.

— Не стоило, — сказал Менгеле. — Я должен ехать.

И кивнув Руди, он направился к выходу.

Позвонил Клаус и сказал, что теперь ему все ясно: и почему все девяносто четыре мальчика должны быть похожи, как две капли воды, и почему Менгеле нужно, чтобы их приемные отцы расставались с жизнью в строго определенные даты.

Либерман, который весь день мучился от ревматических болей и приступов гастрита, провел его в постели и, слушая Клауса, был поражен симметрией всего происходившего: когда он так же лежал в постели, молодой человек по телефону поставил перед ним проблему и вот сейчас другой молодой человек говорит, что нашел ответ на нее, и он так же лежит в постели с телефонной трубкой в руках. Он не сомневался, что Клаус был прав.

— Излагайте, — сказал он, подтыкая себе подушки за спину.

— Герр Либерман… — у Клауса был несколько смущенный голос, — моя информация — не того сорта, о которой стоит болтать по телефону. Она довольно сложна, и, честно говоря, я и сам всего в ней не понимаю. Я всего лишь играю роль посредника, представляя Лену, девушку, с которой я живу. Это ее идея и она переговорила со своим профессором. Вот он-то все и знает. Можете ли вы прибыть сюда, и я вам устрою встречу с ним? Обещаю, что вы получите объяснение.

— Я отбываю в Вашингтон во вторник утром.

— Тогда приезжайте сюда завтра. Или еще лучше, приезжайте в понедельник, останетесь здесь и улетите прямиком отсюда. Вам ведь в любом случае не миновать Франкфурта, так? Я встречу вас в аэропорту и доставлю обратно. В понедельник вечером мы сможем встретиться с профессором. Вы переночуете у нас с Леной: вам мы предоставим кровать, а у нас есть отличные спальные мешки.

— Дайте мне хотя бы общее представление о сути дела, — сказал Либерман.

— Нет. На самом деле, вы должны получить объяснение только от того, кто по-настоящему разбирается в нем. Ведь вы же из-за этого дела летите в Вашингтон?

— Да.

— Тогда вам, конечно же, надо получить как можно больше информации, верно? И я обещаю вам, вы не потеряете времени даром.

— Хорошо, я вам верю. Я дам вам знать, в какое время буду на месте. А вы переговорите с профессором и позаботьтесь, чтобы у него нашлось время для меня.

— Я это сделаю, но не сомневаюсь, что время у него будет. Лена говорит, что он полон желания встретиться с вами и оказать помощь. Как и она сама. Она шведка, так что и она искренне заинтересована. Из-за Гетеборга…

— Что он преподает, ее профессор — политологию?

— Биологию.

— Биологию?

— Совершенно верно. Сейчас я должен бежать, но завтра мы встретимся.

— Я позвоню. Благодарю вас, Клаус. Пока.

Он повесил трубку.

Слишком много. Симметричный рисунок событий начинает менять очертания.

Профессор биологии?

Зейберт испытал облегчение при известии, что ему не придется преподносить нЬвости Менгеле, и в то же время он чувствовал, что слишком легко соскочил с крючка: его долгая связь с Менгеле и его искреннее восхищение его поистине незаурядным талантом требовали, чтобы он предложил ему хоть какое-то объяснение отзыва людей, которое успокоило бы его и, кроме того, чтобы представить себя в наилучшем свете. Он хотел гораздо полнее, в деталях и красках, описать ту жаркую битву с Руделем, Шварцкопфом и прочими, о которой Острейхер только упомянул. Весь уик-энд он пытался засечь Менгеле по рации, но потерпел неудачу; рано утром в понедельник он сам вылетел в его лагерь, прихватив с собой в полет шестилетнего внука Ферди и взяв с собой новые записи «Валькирии» и «Гибели богов».