Холодные медные слезы. Седая оловянная печаль - Кук Глен Чарльз - Страница 3

На Макунадо-стрит жизнь била ключом. Люди, гномы и эльфы спешили по своим неведомым делам. Мимо прошла парочка троллей. Ребятишки были настолько поглощены друг другом, что не видели ничего, кроме любезных сердцу наростов и бородавок. Великаны и карлики торопились на условленные встречи. Больше других суетились известные труженики – гномы. Фея-курьер, еще более прекрасная, чем моя недавняя посетительница, с упорством бывалого морского волка сражалась со встречным ветром. Шайка юных брауни, залезшая на чужую территорию, с показной беспечностью чесала мимо кладбища. В глубине души они, вероятно, молились, чтобы не нарваться на Путешественников. Какой-то гигант глазел по сторонам разинув рот, как неотесанная деревенщина. У парня оказалось фантастическое боковое зрение. Он едва не оторвал голову незадачливому мальцу, пытавшемуся очистить ротозею карманы.

Я видел полукровок самых различных видов. Танфер – космополитический город, всегда непредсказуемый и опасный. Это город для любителей пораскинуть мозгами над техникой, при помощи которой родителям удалось их зачать. А если у вас научный склад ума и вы предпочитаете черпать данные из непосредственных наблюдений, посетите Веселый Уголок. Там вам покажут все что угодно, не забудьте только захватить с собой деньги.

Моя улица – это всегда карнавал, как и сам Танфер. Но из-под его многоликой маски ухмыляется темнота.

Меня с Танфером связывает исступленная любовь-ненависть – следствие нашей необыкновенной строптивости. Мы оба слишком упрямы, чтобы меняться.

Шнырь Пиготта состоит исключительно из острых углов и сверхдлинных конструкций. Кроме того, его забыли покрасить. Он настолько бесцветен, что иногда, особенно в сумерках, люди принимают его за человека-невидимку. На нем нет ни капельки мяса, а нескладные его члены вечно болтаются как на проволоке, занимают все доступное пространство, но это не мешает Шнырю проявлять цепкую хватку. В своем деле он – один из лучших. У Шныря чудовищный аппетит, сравнимый разве что с акульим. Когда бы мы ни пригласили его, он сметает все, что есть в доме. Возможно, для него это единственный шанс поесть нормально приготовленную пищу.

Дин, надо отдать ему должное, неплохой повар. Я частенько объявляю во всеуслышание, что это единственная причина, по которой я держу его у себя. Иногда я и сам в это верю.

Мы со Шнырем временно отказались от удовольствия корчить рожи, и Дин расстарался вовсю. Он вообще падок на любую лесть, кроме моей. А способности Шныря красноречивее всяких слов воздают должное кулинарным талантам старика.

Шнырь откинулся на спинку стула, похлопал себя по пузу, вылил на Дина ведро фимиама, рыгнул и посмотрел на меня:

– Ну, что у тебя, Гаррет?

Я поднял бровь. Это один из лучших моих трюков. Еще я учусь шевелить ушами. Я знаю, дамы оценят этот талант по достоинству.

– У тебя завелся клиент, которого ты хочешь по дружбе спихнуть мне, – продолжал Шнырь, не дожидаясь ответа. – Как я понимаю, клиент – красивая женщина с хорошими манерами, иначе она не уломала бы Дина. А если бы и уломала, то ты не стал бы с ней разговаривать.

Он что, подслушивал у замочной скважины?

– Обыкновенный гений дедукции, не правда ли, Дин?

– Если вы так утверждаете, сэр.

– Он просто ошивался поблизости в надежде поживиться нашими объедками. – Я пересказал Шнырю всю историю. Умолчал только о размерах гонорара. Ему ни к чему об этом знать.

– Похоже, она действительно ведет какую-то игру, – согласился Шнырь. – Ты говоришь, Джилл Крайт?

– Так она назвалась. Ты знаешь ее?

– Не уверен. – Он поковырял булавкой в ухе. – Вряд ли она важная птица.

Дин внес персиковый пирог – кулинарный шедевр, который он создает исключительно к приходу гостей. Пирог был еще горячим. Дин не пожалел на него взбитых сливок. Шнырь приступил к делу с таким остервенением, словно собирался запастись жиром на следующий ледниковый период.

Наконец мы отвалились. Шнырь зажег одну из зловонных черных палочек, которые он так любит, и начал излагать последние новости. Я не выхожу из дома неделями. Дин не склонен держать меня в курсе событий. Он надеется, что его молчание вынудит меня покончить с затворничеством. Старик никогда не говорит об этом, но он нервничает, когда я не при деле.

– Самая крупная новость – Слави Дуралейник. Он опять отличился.

– Что на этот раз? – Слави Дуралейник и война в Кантарде – предмет особого интереса в моем доме. Если Покойник не спит, он предается своему второму увлечению – пытается предсказать непредсказуемого наемника Дуралейника.

– Он заманил в засаду Повелителя Огня Сэджа в Рапистанских песках. Ты слыхал об этом?

– Нет. – Ничего удивительного. Слави Дуралейник забрался так далеко в глубь Венагетского Кантарда, как ни один карентиец до него. – Он разбил Сэджа? – Вопрос почти риторический: засады Дуралейника еще ни разу не потерпели неудачу.

– В пух и прах. Сколько еще осталось в его списке?

– Немного. Может быть, трое. – Дуралейник начинал войну на стороне венагетов. Военный Совет Венагеты ухитрился так обозлить его, что он перешел на сторону Каренты, поклявшись коллекционировать головы своих бывших начальников. И с тех пор собрал их немало. Дуралейник стал народным героем в глазах заурядных бездельников вроде нас и большой головной болью для начальников, хотя он выигрывал их войну. Легкость его побед демонстрировала их бездарность, в которой никто из нас никогда и не сомневался.

– Что будет, когда он исчерпает свой список и война вдруг закончится? Никто из нас и не знает, на что похожа мирная жизнь, – сказал Шнырь.

На этот вопрос у Покойника имелся ответ. Но я не считал нужным обсуждать его со Шнырем. Поэтому сменил тему.

– А что скажешь насчет последних церковных разборок? – Плеймет пытался поддержать беседу, но, честно говоря, у него не лежит душа к этой сенсационной теме. Ему вся эта суматоха не представляется такой потешной, как мне. Шалости наших самозваных духовных пастырей оскорбляют его религиозные чувства.

– Ничего нового. Тычут друг в друга пальцами. Вопят, что их облыжно обвинили. Все те же сплетни на уровне пьянок и оргий в кабаках.

Это пока. Но если не объявится Легат и Хранитель, Престор Агире с Мощами Террелла, дело примет скверный оборот.

Агире был представителем высшего духовенства из вечно раздираемого склоками семейства сект, известного под общим названием Ортодоксы. Титул Престор указывает на его положение в иерархии, нечто вроде герцога в переводе на светский язык. Легат – должность при императорском дворе, якобы дающая широкие полномочия, а на самом деле – фикция. Император у нас по-прежнему существует, но уже двести лет как не имеет никакой власти. По-настоящему важен лишь титул Хранителя. Он означает, что Агире – единственный в мире человек, которому доверены на хранение Мощи Террелла.

И Агире исчез вместе с Мощами.

Я не знаю, что такое Мощи. Возможно, этого не знает никто, кроме Агире. Но только ему дозволено видеть их. И как бы то ни было, они священны не только для клики Ортодоксов, но и для Церкви, Затворников, Анахоретов, Каноников, Циников, Аскетов, Отшельников и нескольких Анитских вероисповеданий, для которых Террелл – только мелкий пророк или даже эмиссар дьявола. По сути, Мощи – реликвия почти для всех из тысячи и одного культа, последователи которых живут в Танфере. Владение Мощами – козырная карта в споре о благосклонности богов.

Агире и Мощи исчезли. Все предполагали худшее. Но что-то здесь было не так. Никто не брал на себя ответственности. Никто не похвалялся обладанием реликвией. Это кого угодно могло поставить в тупик.

Обличительная война слухов набирала силу. Священники различных рангов громили соперников, разоблачая их продажность, развращенность и прочие грехи.

Все началось с незначительных стычек, когда мелкие попики стали поносить друг друга за пьянство, продажу индульгенций и блудливые руки, лапающие прихожанок во время исповеди.