Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис Гедальевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/77
• Следующая

«Монах в черной сутане, с седою Головой и черными бровями, скрестив руки на груди, пронесся мимо меня. Босые ноги его не касались земли. Потом ои оглянулся, кивнул мне головой и улыбнулся ласково и в то же время лукаво, с выражением себе па уме. „Ты призрак, мираж, галлюцинация, — проговорил я. — Ты не существуешь!“ Он ответил: „Думайте как хотите. Я продукт вашего возбужденного воображения. Я существую в вашем воображении, а воображение ваше есть часть природы, значит, я существую и в природе. Как вы чувствуете себя, Антон Павлович?“ — „Здесь скучно, — ответил я. — Без писем можно повеситься, а потом научиться пить плохое каприйское вино и сойтись с некрасивой и глупой женщиной“. (Более подробно встречи Чехова с О'Павлом описаны Сомерсетом Моэмом в эссе „Второе июля четвертого года“ [см. ЭПИЛОГ].)

Потом отец Павло отправляется в Рим. Над Римом как раз совершает первые полеты на своем аэроплане известный француз Луи Блерио. Блерио потрясен видением черного монаха. Но это не видение. О'Павло присаживается к Блерио на крыло, и они знакомятся прямо в небе над Римом, тут же находят общих знакомых — Серега Уточкин, авиатор, наш человек! Блерио восхищен и разочарован. Он разочарован своей деревянно-летающей конструкцией, он восхищен свободными полетами черного монаха. Отец Павло, сидя на крыле, соблазняет авиатора программой полета на Луну но миграционному мосту лунных купидонов, от, дает ему южнороссийский адрес Шкфорцопфа и пароль, а сам производит посадку на площади Святого Петра, где — уму непостижимо! — при неудачном приземлении попадает под тяжелый велосипед какого-то неумелого ездока (не под асфальтовый каток ли?) и куда-то исчезает из реальности С(ИМХА) БКР Й(ОСЕФ) А(ЗАКЕН) ЗЛ ОТ — по всей видимости сразу переносится в Офир, где участвует в раскопках Райского сада.

Что же Блерио? Он в полном восторге — он сможет слетать па Луну еще в этой реальности!

Блерио прилетает на своем аппарате в Южно-Российск, дарит аэроплан Сереге Уточкину, па котором тот вскоре, пытаясь сделать первую «мертвую петлю», уходит вослед О'Павлу, а сам (Блерио) является к Шкфорцопфу на улицу де'Рюжную, дергает колокольчик и называет пароль:

«Здесь ли готовят экспедицию на Луну?»

Ответ:

«Набираем команду».

Сели, выпили. Блерио плохо пьет, не умеет, даже несмотря на то, что он авиатор. Его развозит. Рост у него метр с кепкой, зато голова огромна, а его авиаторская кепка с темными очками подошла бы размером голове Сократа. «Что же ты умеешь делать?» — скептически спрашивает Шкфорцопф. «Все», — отвечает Блерио. И это правда. Он предъявляет свои многочисленные дипломы и патенты. Блерио в самом деле блестящий изобретатель и даже бывший архитектор. Архитектура особенно интересует Шкфорцопфа. В конце концов, должен же быть в лунной команде один непьющий архитектор? Они о чем-то договариваются (слетать на Луну, естественно). Шкфорцопф посвящает Блерио в астронавты, наливает ему сто граммов с небольшой дозой купидоньего яда. Все без обмана, Блерио знает, на что идет. Он выпивает яд, сваливается под стол до утра с распухшей пятой конечностью, а утром нанимается в «Строительную контору Шкфорцопф и К0». Он будет летать без всяких аппаратов! Он уже летает! Мотор! Без мотора! На взлет! От винта! Без винта! Полетели! Но это еще не все! Они полетят на Луну па крыльях любви!

Утром явился па работу задумчивый комиссар.

— Вы знакомы с папой римским? — спросил он.

— Нет, откуда, — ответила графиня.

— Странно. Папа римский лично ходатайствовал за вас перед дуче.

— Это меняет дело?

— Да. Но боюсь, в худшую для вас сторону. Дуче приказал особо внимательно разобраться с вами.

Ночью комиссар хорошо поработал в Национальной библиотеке. Он выяснил, что «глына» на языке террористов означает специальную инфузорную землю для смеси с нитроглицерином. Динамит изготавливается из нитроглицерина, а нитроглицерин из азотной кислоты, выяснил комиссар.

— Есть, есть такой рецепт самодельной бомбы, — сказал комиссар графине. — Менделеев однажды записал его на салфетке. Этот рецепт Борис Савинков взял из дела группы Александра Ульянова, а подобную бомбу ульяновцы сделали для Александра Третьего, но Савинков немного усовершенствовал для великого князя Константина. Вот рецепт Менделеева — Савинкова, желаете ознакомиться?

Графиня с любопытством возжелала. Все, что касалось Менделеева, не оставляло ее равнодушной.

«Наши бомбы имели химический запал, — писал Савинков, — они были снабжены двумя крестообразно помещенными трубками с зажигательными и детонаторными приборами. Первые состояли из наполненных серной кислотой тонких стеклянных трубок с баллонами и надетыми на них свинцовыми грузами. Эти грузы, при падении снаряда в любом положении, ломали стеклянные трубки; серная кислота выливалась и воспламеняла смесь бертолетовой соли с сахаром. Воспламенение же этого состава производило сперва взрыв гремучей ртути, а потом и динамита, наполнявшего снаряд. Неустранимая опасность при заряжении заключалась в том, что тонкое стекло трубки могло легко сломаться в руках. При любом резком или даже неловком движении бомба могла взорваться».

— Все это не так, — сказала уязвленная графиня. — Я не знаю, какое отношение имеет Дмитрий Иванович к этому дилетантскому рецепту… Сахар какой-то, соль… Перцу не хватает. Если бы Дмитрий Иванович Менделеев решил взорвать Александра III или Муссолини, то рецепт бомбы был бы совсем другим. Совсем-совсем другим. Все это не так.

— А как, объясните.

— Совсем не так.

— Ладно, продолжим. — Комиссар продолжил чтение: — «…а также обнаружены и приобщены к делу: пакет магнезии, один ареометр с непонятными надписями на русском или болгарском языке, две лампочки Яблочкина, кулек хлористого кальция, пятнадцать железных треножников, три десятка топких стеклянных трубок, несчитанные пробирки, мензурки; колбы, щипцы, пинцеты, медицинские весы, черные резиновые перчатки, пачка неиспользованных презервативов…» Целый динамитный завод, — усмехнулся комиссар полиции. — А презервативы вам для чего?

Графиня пожала плечами.

— Бомбы фиксировать при переноске, чтобы избежать резких толчков, — ответил за нее комиссар.

— В библиотеке все записано, — сказала графиня.

— Так и запишем, как записано: презервативы — для амортизации. А стрихнинчик? Стрихнином пули набивали?

— Нет, к стрихнину я отношения не имела. Когда мне доставили два жестяных цилиндра, я наполнила их динамитом и пулями.

— Отравленными?

— Да.

— Стрихнином?

— У вас что-то со слухом? — спросила графиня. — Надо уши мыть. Да, стрихнином.

— Вы упомянули о металлических цилиндрах. Мы искали Цилиндры, но не нашли никаких цилиндров, кроме пустых жестянок от «…» консервов.

— Ваших карабинеров, наверно, плохо кормят.

— Это почему? Нормально питаются.

— При обыске они вскрыли и сожрали консервы.

— Они вскрывали консервы, чтобы найти бомбу, — объяснил комиссар.

— Зачем же так рисковать и портить консервы? Я просто склеила плоский картонный футляр, вложила в него металлический снаряд и оклеила футляр книжной обложкой.

Комиссар полиции взглянул на Библию в руках графини.

— Что вы хотите сказать? — хмуро спросил он, отводя взгляд.

Графиня ничего не ответила, поглаживая крокодилью кожу Библии.

Комиссар приподнялся со стула.

— Сидеть! — тихо приказала графиня. — Иначе взорву здесь все к долбаной матери!

— К какой-какой матери? — не понял комиссар.

— К ебаной матери! — более доходчиво пояснила графиня.

Он понял и наконец-то испугался.

— Что у вас там? — шепотом спросил комиссар.

— Бомба, — просто ответила графиня.

— Мама мия, дурак, как же я не догадался! — схватился за голову комиссар. — В «Капитале» тоже была бомба…

• Предыдущая
• 14/77
• Следующая