Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I - Штерн Борис Гедальевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/69
• Следующая

— А, ну да… Из дома не выходил от Элки. Ну, ты дура-ак, командир! — восхитился Трясогуз, шумно нюхая молдаванский коньяк. — Тут такие события!.. А вы тут чего?! А ну пошли, пошли отсюда! — вдруг рявкнул Трясогуз на Семэна и Мыколу, которые прислушивались к разговору.

Те вылетели из бадэги, и Трясогуз зашептал:

— На твою дорогу американский бомбардировщик сел. Да! Посадили его на твою дорогу. Это не дорога, а посадочная полоса. Залетел с Луны…

— Ванька, что ты несешь?!

— Ладно, шучу. А вот сейчас не шучу: месяц назад у нас на селекционной станции шпиона поймали. Японского! Весь Гуляй на ушах стоит, а у тебя сексуальный час! Скворцова помнишь?

Франция отменялась, идти на прием к президенту Ататюрку уже не хотелось, задумчивый Гамилькар заторопился домой. Он, конечно, не впервые сталкивался с женской изменой — стоит отвернуться, оставить на минутку или отойти на целую войну, а постель подруги уже занята другим, — но Гамилькар получил воспитание в Офире — более того, в Эдеме, где все так любилось, плодилось и размножалось, что ни у кого не было проблем с первобытным адамовым комплексом одиночества; он мог бы не обратить внимания и на эту измену, но сейчас что-то следовало предпринять, потому что эта измена вонюче пахла политикой и смахивала на измену политическую, потому что хитрый регент Фитаурари, занимая должность нгусе-негуса, явно метил в Pohouyam'ы и, кажется, подбивал ревнивого Гамилькара на убийство царствующей невесты, чтобы избавиться от законной наследницы тропа: похоже также, что нгусе-негус заманивал Гамилькара в Офир, чтобы приручить, а при случае избавиться от соперника, потому что Гамилькар тоже был племенным вождем и претендовал на офирский трон, — негус справедливо рассуждал, что врагов лучше иметь не за границей, а дома, под боком, чтобы их можно было всегда достать руками. Тут многое примешалось: Гамилькар был известен офирской охранке (в Офире, конечно же, тоже существовала своя тайная полиция) как сепаратист и итальянский ставленник, занимающийся распродажей родины. Гамилькару всякое шили, он многим мешал.

Выбравшись с обожженными руками из почтамта, Гамилькар неосторожно доверился почтовому турку с искусственным глазом, и тот набрал в стамбульском порту новую команду из отъявленных русских моряков, топивших собственные броненосцы и крейсеры во всех морях и океанах по принципу «Флот пропьем, но не сдадим!», — эти веселые головорезы, алкоголики и соратники боцмана Жириновского с броненосца «Портвейна-Таврического» умудрялись в изгнании сохранять человеческий облик и выглядели прилично: они не опускались до марихуаны и героина, не впадали в оборванство и нищенство, каждый день брили друг друга немецкой опасной бритвой из золингеновой стали «два близнеца» — и, значит, были намного опасней турецкой припортовой шпаны, потому что были себе на уме и на что-то еще надеялись в этой жизни. Предыдущие воры и даже воспетые поэтом контрабандисты Янаки, Ставраки и папа Сатырос в подметки им не годились. Неубиенный боцман Жириновский, который возрождался из пепла в любой реальности, тихо говорил команде: «Наш прапор замайорить на щоглi…».[51] Гамилькар услышал эти слова, но, занятый своими ожогами и тяжелыми раздумьями, перевел их неправильно: «Нашего прапорщика, как майора, повесят па рее» — и не обратил внимания па эти кричащие подробности. Он решил отправиться с графиней и с хлопчиком в Офир, но не в столицу Амбре-Эдем, а в свою родовую вотчину на озеро Тана, откуда вытекает Голубой Нил. Гамилькару не хотелось встречаться с лиультой Люси, не хотелось смотреть в глаза будущему Pohouyam'y. Ему хотелось показать русской невесте Офир, Эфиопию, Африку, запущенный райский сад, и они отправились по пути кораблей царя Соломона, который (путь) Николай Гумилев описал так:

Пока Гамилькар предавался любви и поэзии, боцман Жириновский, держатель золингеновой бритвы, рыжий, похожий на орангутана, с медной серьгой в ухе, сразу после Порт-Саида подмигнул своей матросне с «Портвейпа-Таврического», и матросня, подкараулив Гамилькара в беспомощном состоянии, а именно когда тот справлял большую нужду в гальюне на баке (офиряпина, как и русского, по известной пословице, можно обмануть лишь в том случае, когда он сядет справлять большую нужду), — матросня привычно выбросила Гамилькара за борт вниз головой в Красное море па съедение акулам, как выбрасывала в Черное потемкинских офицеров в 905-м году. Матросня надеялась овладеть плавучей птицефабрикой, скопом использовать графиню Кустодиеву для своих гнусных потребностей, а потом взять курс на Крым к дружкам-большевикам и не с пустыми руками и с благородной целью — принимать участие в строительстве второго рая земного, развивать советское колхозное птицеводство. Программа-минимум им удалась, птицефабрику и графиню Кустодиеву они захватили, никто не оспаривал у Жириновского права на первый заход. Боцман закрыл каюту и с вожделением приступил к делу, но был попросту задушен ею в объятьях и выброшен для устрашения на палубу, в то время как Сашко выпустил и науськал па восставшую команду сэра Черчилля.

То, что творилось на палубе, плохо поддается описанию. Сэр Черчилль, сверкая красными глазами, вцепился в горло боцмана. Сашко бросил в море непотопляемый аккордеон как спасательный круг, сам бросился в воду и спас Гамилькара; Черчилль кромсал на палубе труп боцмана — купидоны не терпят орангутанов — и терроризировал пиратов, гоняясь за каждым. Потемкинцы запросили пощады, выловили из Красного моря Гамилькара с Сашком и предложили закончить дело полюбовно: они приносят графине Кустодиевой свои извинения, Гамилькара с графиней и Сашком высаживают па эфиопский берег, за что Гамилькар передает им в революционную собственность «Лиульту Люси». Мирный договор был заключен, все остались довольны. Вымыли палубу. Тело боцмана Жириновского завернули в простыню, па которой он собирался совершить непотребный акт, к ногам привязали колосник и выбросили в море, где он простоял на дне до начала перестройки в Советском Союзе и всплыл. Золингеновая бритва досталась Гамилькару на память.

Гамилькар с Сашком и графиней высадились в акватории Джибути с самоваром, Бахчисарайским фонтаном, елкой и березовым поленом, а «Лиульта Люси» отправилась обратно в Крым и сгинула где-то по дороге, подорванная торпедой с германской субмарины.

• Предыдущая
• 54/69
• Следующая