Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы - Квентин Патрик - Страница 71

Он поднялся, зажег сигарету и принялся ходить взад и вперед.

— Приходит час, — сказал он, — когда начинаешь понимать, когда вдруг ты — это не ты, ты как бы видишь себя со стороны. Я сел рядом и начал разговор, тот же старый вздор, какой я говорю обычно: Венеция, Голливуд, графини, вшивые португальские плейбои. И я слушал себя и думал: «Что ты пытаешься доказать? Что все от тебя без ума? Что ты участвуешь В? В чем? В паршивой мышиной возне, к которой так привыкла мать?» Помнишь? Открытки с Антибов, телеграммы из замка какого-то ничтожества в Арльберге? С днем рождения, милый Недди. Как плохо, что я не могу быть рядом с тобой. Целую, Мама. Что это? Неужели я стал таким болваном, что просто мечусь, пытаясь сравняться с матерью?

Он провел рукой по волосам.

— А теперь была Розмари, сидящая рядом, слушающая, проглатывающая всю эту чепуху, как будто я — седьмое чудо света, и я подумал: «Бедная маленькая богатая глупышка, у нее нет выбора. Любой негодяй, намазанный кремом для загара с пляжа Лидо, слопает ее за раз». А потом подумал: «Ну а у тебя-то есть выбор — оставаться милым дорогим Недди-мальчиком везде и для всех? Через пару лет твои волосы начнут выпадать, или же ты растолстеешь, или они найдут себе другого мальчика, и ты станешь никому не нужным вроде той блондинки, будешь слоняться по барам и скулить, что не приходит на встречу какая-нибудь старая корова бразильская вдова, и…». Я понял тогда, что Розмари нужна мне, а я нужен ей. Два неопытных человека в вонючем, мерзком лесу.

Он снова подошел к тахте и сел рядом с братом, крепко схватив его за руку.

— Дрю, я имею в виду именно это. Она — моя надежда. Я люблю ее. Я должен жениться на ней.

Слушая это сбивчивое, причудливое объяснение, Эндрю смотрел на брата, понимая, что, при всей их близости, сейчас, вероятно, впервые в жизни Нед действительно попытался высказаться. И Эндрю вдруг почувствовал, что под обаятельной безответственностью брата таится груз заброшенности и ненужности, а это, в конечном счете, ему было небезразлично. Брат вдруг открылся для Эндрю с совершенно неожиданной стороны, и он не смог сопротивляться. Он был тронут и, отметая все, что они с Маурин напредполагали, честно поверил, что Нед любит Розмари Тэтчер.

— Дрю, — говорил Нед, — пожалуйста. Ты должен помочь мне. Ты должен остановить Маурин.

В тот самый момент, когда Эндрю почти поддался уговорам, он вдруг вспомнил о своем визите в Плацу.

И попросил:

— Расскажи о пяти тысячах баксов и о матери.

Какое-то время Нед казался озадаченным. Затем промелькнула его быстрая, знакомая улыбка.

— Бедная старая мама. Итак, она растрепала тебе. Я предполагал, что она может.

— Зачем они тебе?

Нед пожал плечами.

— О, не надо говорить сейчас об этом.

Эндрю почувствовал, как их близость начинает разрушаться.

— Нет, надо, — сказал он. — Они нужны тебе за яхту, на которой вы носились с Розмари по Малым Антилам?

— За яхту? — удивился Нед. — О нет, то была яхта Руди Марсатти. Я одолжил ее.

— Тогда зачем тебе нужны пять тысяч долларов до такой степени, что ты даже пробовал их выманить у матери?

Нед взял обеими руками чашку и допил кофе, который, должно быть, уже совсем остыл.

— Зачем они мне были нужны? А, расходы. Не можешь же ты требовать от меня, чтобы я позволил Розмари оплачивать все счета.

— Но у тебя имелись твои собственные деньги.

Нед поставил чашку и окинул брата коротким, вороватым косым взглядом.

— Если я тебе кое-что расскажу, ты не разозлишься? Обещаешь?

— В чем дело?

— Я думаю, все равно пришлось бы раньше или позже. Сейчас в любой день вам может позвонить исполнитель из трастового фонда. Во Флориде я подружился с Энтрагами. Они с ума сходят по лошадям. Мария получила совершенно точные сведения — прямо от владельца. Аутсайдер — сорок к одному. Это не могло не сработать. У меня не было денег. Там был один парень, он постоянно терся с Энтрагами — что-то вроде мафиози, я полагаю. Я занял у него бабки. Десять тысяч. Поставил их на лошадь, чтобы выиграть. Проклятая лошадь сломала ногу. Этот парень, он оказался несговорчивым: или десять тысяч баксов — или что-то другое. Я ничего не мог поделать. Он подцепил какого-то шустрого стряпчего. Я обязан отдавать ему свой доход в течение двух лет.

Дрю, я сожалею. Я знаю, что был идиотом. Но то была верная вещь, Мария говорила. Сто процентов, верняк.

Некоторое время Эндрю не мог проронить ни слова. Потом он спросил:

— Все это случилось до того, как ты повстречал Розмари, или после?

— О, всего пару дней до того, я полагаю.

Эндрю поднялся. Он сказал:

— Ну, ты довольно долго водил меня за нос, не так ли?

— Но, Дрю, ты не понимаешь. Это дело никак не касается нас с Розмари.

— Ах нет?

— Ну, может, и касается. Может быть, оно… оно было лишь последней каплей, чтобы заставить меня осознать, к какому тупику я приближался. Но Розмари и я — это нечто совсем другое. Это любовь. Я люблю ее. Чтоб у меня отвалилась…

— Убирайся отсюда, — сказал Эндрю.

— Но, Дрю, если Маурин расскажет ей… если ты не остановишь Маурин…

— Убирайся, я сказал.

Нед поднялся. Он стоял, глядя на брата.

— Ты уверен, что имеешь в виду именно это?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Нед пожал плечами, уступая.

— Хорошо, так, значит, и будет, я полагаю. — Он похлопал брата по плечу. — О’кей. Развеселись. Я не обвиняю тебя. Ты переживешь.

Он улыбнулся кроткой, нежной улыбкой. Прошел в зал, надел пальто и убрался.

Эндрю стоял, глядя на дверь спальни, и его раздражение на брата росло. Если бы не Нед, ему к этому времени удалось бы поговорить по душам с Маурин. Но после всего случившегося… сохранилась ли доверительная атмосфера? Способен ли он…? Неожиданно для себя он опять услышал знакомый, пугающий голос.

Горничная? Вы сдаете ее напрокат для необременительной домашней работы?.. Ах, Билл, взгляни, вон Глория… Нашлась? Слава Богу, я чуть не сошел с ума… Вы единственный в Нью-Йорке, кто ничего не знает о вашей жене…

Эндрю Джордан вошел в спальню.

Маурин сидела на подушках и слушала радио.

— Ушел? — спросила она и убрала звук.

— Да.

Она похлопала по кровати рядом с собой. Эндрю сел. Маурин взяла его руки в свои.

— Ну, милый, что там еще?

Он рассказал ей всю дурацкую и низкую историю.

— Так, — сказала она. — Маленькое чудовище. Что ж, я считаю, нам придется разочаровать бедную Розмари, так?

— Я думаю, так.

— Милый, тебе совсем не обязательно присутствовать там. Это только причинит тебе страдание. Я могу справиться со всем сама. — Она поцеловала его. — Давай ложиться, дорогой. Нам не следует больше думать сегодня о Неде.

Когда Эндрю в пижаме вернулся из ванной, она выключила свет. Он скользнул к ней в постель. Она тут же прижалась к нему и обняла.

— А теперь, Энди, о главном. Расскажи мне все. Мы должны во всем разобраться.

Ее губы касались его щеки. Ее тело, прижавшееся к нему, было теплым и расслабленным. Ни одной преграды, которых он так боялся, больше не существовало. Он держал ее в своих объятиях, и оказалось, что он может рассказать обо всем: и об анонимном письме, и обо всех постыдных подозрениях и колебаниях, и от рассказа, от звука собственного голоса, шепчущего ей на ухо, постепенно наступало удивительное раскрепощение, словно копившаяся в нем месяцами отрава выходила капля за каплей.

— Когда мы поздно пришли домой и ты не…

— Энди.

— Я мог понять себя. Я видел, что это болезнь. Я знал, что письмо — всего лишь выдумка сумасшедшего. Но когда я позвонил, а тебя не было дома, когда ты не поехала в Норвегию…

— Ты подумал, что здесь что-то другое? Ах, милый мой, если бы ты только сразу рассказал мне об этом.

— Мне было стыдно.

— Мне должно быть стыдно.

— А сегодня вечером с Розмари… И — когда ты разговаривала по телефону…