Филимон и Антихрист - Дроздов Иван Владимирович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/70
• Следующая

— Я рада за вас, — проговорила она, наконец, не смея поднять глаза, стыдясь набегающих откуда-то предательских слёз. — Ах, если бы утвердили!

— Утвердят! Куда они денутся. Прибор-то есть. Я-то знаю, Оля, — прибор есть!

Он не мог скрыть приступа счастливого волнения; долгие дни крепился, молчал, даже от нее скрывал новость, о которой хотел бы кричать на весь свет; потребность говорить о приборе копилась, как вода перед запрудой, и теперь прорвалась на Ольгу; Николай говорил, смеялся — вёл себя и нескромно, и не очень умно с точки зрения здравых, рассудительных людей.

— Котин говорит, на Западе нам бы дали кучу денег. А у нас, в нашем родном отечестве, нам чего-нибудь причитается? Как думаешь, Ольга?

— Вы говорите: нам! Но ведь прибор сделали вы один.

— Да, верно, прибор был готов ещё до того, как создали группу, но все вы трудились, помогали доводить, ставили опыты. Авторство будет за мной, а вознаграждение…

— Не вздумайте этого делать! — Ольга выпрямилась, сжала кулачки до белизны в суставах.

— Вы действительно так просты, Николай Авдеевич, или вам не достаёт капельки здравого смысла и расчёта? Да стоит вам заикнуться о дележе вознаграждения, как тотчас, автоматически, встанет вопрос об авторстве. Галкин потребует доли. Зяблик — на правах руководителя института, — всё делается при его поддержке и по его идеям. И что же выйдет? Доктор наук Галкин, заместитель директора Зяблик, а вы — рядовой инженер. Каждый, читая подпись, про вас подумает: «И этот путается в ногах. Видно, и он что-нибудь приделал и приставил». Не смейте и думать! Вы ребёнок и вам требуется нянька. Я запрещаю вам, слышите!

Ольга, когда нужно было, умела быть строгой и жёсткой, — властная натура сжималась в пружину, била грозовым разрядом. Николай, чувствуя её правоту, не обижался, наоборот: изумлённый её натиском, открывал в ней новые черты характера, находил прекрасной и в гневе.

— Хорошо, хорошо — сдаюсь! Я сделаю так, как вы скажете, — переходил ни с того, ни с сего на «вы».

Находил глубокое удовлетворение в том, что во всём подчинялся ей, следовал за нею.

В институт пришли к концу дня и тут застали переполох. Котин, пуча сливовые глаза, объявил:

— Где вы пропадали? Десять раз был Зяблик с генералом, — вас ищут!

И схватился за трубку телефона, но Ольга его удержала.

— Не надо, я позвоню сама.

Не успела набрать номер, как влетел Галкин.

— О-о! Слава Богу! Николай Авдеевич, пойдёмте наверх. Вас ищут. О приборе доложили министру, он — выше, такой шум поднялся! О, Господи, да что вы медлите!

Котин, в душе считавший себя виновником сделавшегося движения — и был недалёк от правды, — косил на Филимонова глаз, как бы говорил: «Иди, иди — пришёл твой час!» И Ольга нетерпеливым взглядом как бы понукала его, а Николай, словно на него нашла дрёма, вяло складывал в стол бумажки, не торопился. Он понимал, что час его наступил и в эту торжественную минуту своей жизни не хотел суетиться. Впрочем, он и в обычное время был таков, и, казалось, ничто не могло его вывести из состояния естественного для него, вложенного в него свыше покоя и деловой озабоченности.

В комнату метеором ворвался Зяблик, с ним — генерал. Зяблик кивнул Ольге — на Котина не взглянул! — схватил Филимонова за руку. Тот вежливо отстранился. Тогда Зяблик кивнул Ольге и Котину:

— Выйдите.

Николай сказал Ольге:

— Вы, Оля, останьтесь.

Зяблик шагнул к Филимонову:

— Заявку на прибор вы куда сдали? В Комитет? Странно! Институт, знаете ли…

Ольга перебила Зяблика:

— Институт мешал нам. Всегда мешал!

Зяблик посерел, Ольгу не удостоил взглядом, он в эту минуту готов был испепелить её. Проговорил тихо, с едва скрываемым негодованием:

— Разговор официальный, может быть, мы его, Николай Авдеевич, перенесём в мой кабинет?

— Отчего же? — сделал наивные глаза Филимонов; он, кажется, не играл никакой роли, был самим собой. — Оля правду говорит, я с ней во всём согласен. Вот Галкин, а вслед за ним и вы, верно, уже закрыли группу. Так чего же обижаться? Она правду говорит.

К Филимонову подвинулся генерал:

— Нас интересует, Николай Авдеевич, побочный эффект действия прибора: верно ли, что поток электронов, направляемый им, способен вызывать пожар в радиоустановках?

— Да, эффект такой и в прошлый раз был показан. Но дальность действия невелика. Обольщаться не следует.

— Дальность можно увеличить, — заговорила Ольга, — там есть резервы. Нужны энергетические установки… и, наконец, время и возможности дополнительных исследований.

— Так, так, — подтвердил Филимонов, — мы вместе с ней занимались побочным эффектом, она знает.

Филимонов умышленно придавал вес словам Ольги, он хотел и дальше вести все дела по прибору в её присутствии.

Котин без разрешения вошел в комнату, сделал знак рукой: «Извините, пожалуйста» и долго рылся в ящике своего стола, утесняя Зяблика и как бы не обращая на него внимания. Зяблик и без того выказывавший всякие знаки неудовольствия и нетерпения, завертел гривастой головой, кинул взгляд на Галкина, — тот нервничал ещё сильнее, усиленно теребил жидкую чёлку волос на лысеющем лбу, — оба они как по команде встали, Зяблик сказал:

— Извините, генерал. И — к Филимонову:

— Учёный совет собрался. Прошу, пожалуйста.

Учёный совет не имел кворума, но это не смутило Зяблика, он предоставил слово Галкину, и тот стал нетвёрдо зачитывать наспех заготовленный текст о «завершении сектором работ по созданию импульсного прибора, помогающего формировать сетку молекул в жидком металле в заданном направлении».

Филимонов слушал и ушам не верил: и принцип действия прибора, и его технические данные характеризовались не так, как у него, — иначе, по-новому, приблизительно и неточно. Имя Галкина трижды упоминалось в записке — «руководитель сектора Василий Васильевич Галкин», — и Зяблик так же упоминался трижды — в роли научного руководителя институтской программы.

Николай все чаще поглядывал на дверь: не войдёт ли Ольга? Но Ольгу не пригласили, сама же она следовать за ним постеснялась. А Галкин читал и читал, и Филимонову становилось ясно: Зяблик хочет выдать прибор как работу институтскую, а себя, Галкина и ещё кого-то примазать к славе создателей. Филимонов возмущался, всплёскивал руками и то откидывался на спинку стула, то низко склонялся над столом, но сказать чего-нибудь в свою защиту не решался.

Смолчал он и после того, как Галкин завершил свой монолог такими словами: «Работы по прибору велись ускоренными темпами, в них, кроме группы основных авторов, принимали участие все звенья института, особенно теоретические и опытно-экспериментальные, коллектив института создание импульсатора посвящает юбилею…»

Филимонов не разобрал, какому юбилею посвящает институт его импульсатор, только понял, что имя его произнеслосъ только однажды — в ряду других имён — и что прибор, в муках рождённое детище его, ему уже не принадлежит. В первую минуту мысль об этом его поразила, но, придя в свою комнату и взглянув в глаза Ольги, улыбнулся, — луч света вновь упал на его душу; жизнь продолжается.

— А что, Оля! — заговорил с напускной весёлостью, — импульсатор пойдёт в дело. Будет служить людям.

— Зяблик начал шумиху, — тихо, будто бы сам себе сказал вошедший Котин. — Я знаю Зяблика: теперь уши всем прожужжит о приборе, припишет ему такие свойства… А кстати, что он там говорил на совете?

— Говорил, что импульсатор создал институт, а он — руководитель института и что в институте есть сектор, и руководит сектором Галкин.

— Позвольте, но зачем же вы слушали эту болтовню? — подступилась к Николаю Ольга. — Вы ушли бы! Хлопнули бы дверью!

Филимонов пожал плечами: в самом деле, кто мешал ему выйти, оставить их в дураках?

— Всё равно, Оля, — махнул рукой Филимонов. — Зяблик остаётся Зябликом. Он любит шум, суету и во всём ищет только одну возможность: прославлять и возвышать себя. Но на этот раз…

• Предыдущая
• 33/70
• Следующая