Табельный выстрел - Рясной Илья - Страница 17

• Предыдущая
• 17/53
• Следующая

— Грек, я…

— Да не егози ты, Таксист. Все не так страшно.

— Да?

— Все еще страшнее… Шучу… Отработаешь в другой раз.

— Грек, правда отработаю… У меня железная наводка есть. Знаю, когда на третью автобазу зарплату везут. И кто. Там можно поднять столько, сколько унести бы…

— Это радует, что у тебя голова в нужном направлении заработала… Все хорошо, босяки, — Грек расслабился на скрипящем стуле. — Все получилось очень хорошо.

— Что хорошего? — мрачно посмотрел на деньги Куркуль.

— А то, что мы теперь повязаны такой кровью — сильнее цепей чугунных скованы. И пути назад нет.

— И что? — внимательно посмотрел на него Куркуль.

— А то, что будем теперь делать большие дела. И никто, кроме расстрельной команды, нас не разлучит.

— Я жить хочу, вообще-то! — подал голос Куркуль. — Мне бабки нужны, чтобы жизнь красивая! А на вышку мы не подписывались.

— А тут как повезет. Если бог нас не оставит, погуляем хорошо, нарубим вдоволь капусты и в рыже-вье и камушки ее переведем. А потом и свалим из Совдепии.

— Свалим? — изумился Куркуль, кругозор которого простирался в двух направлениях — родная улица в Свердловске и НТК № 11 в Пермской области, откуда он под добрые напутствия начальника отряда о честной жизни на свободе так удачно откинулся два года назад. — Куда?!

— В Финляндию, например. У меня дружки помочь могут. Они контрабанду на границе держат, все тропы знают… Не мы первые. Не мы последние.

— Как в книге этой, — подал голос Таксист. — «Золотой теленок».

— Именно, — кивнул Грек, читавший эту любимую книгу Таксиста.

— Там жучилу одного Остапа Бендера еще погранцы офоршмачили.

— А у нас все будет нормально, — прищурился Грек, усмехаясь про себя.

У него не было планов брать братьев в свое безоблачное будущее.

У него были на них другие планы. И они бы им не понравились…

С утра на совещании Сидоров доложил следующее — в передаче вражеской радиостанции «Голос Америки», вещающей на СССР, объявили, что в Советском Союзе начались новые гонения на евреев, и в Свердловске совершено их массовое убийство.

— Никите Сергеевичу Хрущеву доложили о происшествии сразу же, — вскрыл Сидоров некоторые нюансы большой политики, о которых не ведали присутствующие. — Он лично приказал направить в Свердловск московскую бригаду и засекретить все материалы. Но не помогло. Информация как-то просочилась на Запад.

— Когда же мы длинные уши их разведок пообрубаем, — возмутился бывший смершевец Ганичев, покосившись в сторону присутствовавшего на всех совещаниях представителя областного КГБ. — Как они лихо все вынюхивают.

— Сейчас этот факт будет всячески использоваться нашими противниками, — продолжил Сидоров. — Поэтому дело приобретает совершенно иное звучание. Вы хоть представляете, что это такое, когда первое лицо государства следит за раскрытием? За нашей с вами работой!

По мрачным лицам присутствовавших на совещании было видно, что каждый из них представлял это просто прекрасно.

Любое убийство на территории — это ЧП.

В стране победившего социализма нашелся какой-то отщепенец, который отнял человеческую жизнь? Как такое может быть? Почему упустили, не уберегли людей? Не пресекли вовремя злодейство? Вам что, партийный билет мешает? Примерно по такому сценарию проходили накачки в райкомах, обкомах, горкомах начальников милиций. Советский человек не может убивать советского человека. Если такие находятся, они должны быть оперативно изобличены и преданы суду, а дальше как будет — расстрел или пятнадцать лет, суд решит.

Такая бескомпромиссная позиция оказывала свое благотворное действие. Органы правопорядка в лепешку разбивались, чтобы найти и покарать. Убийство на территории — это значит, что поднимаются по тревоге все сотрудники. Отменяются наступающие отпуска у оперативников. При необходимости из отпусков отзываются те, кто имеют наглость загорать, а не работать, когда преступный элемент бесчинствует. Создается круглосуточный штаб. И ежедневно на всех совещаниях, от партийных органов до милицейских и прокурорских, один вопрос — когда преступники будут сидеть в камере?

Но все эти авралы и напряженность просто мелочь по сравнению с тем, что приходится переживать закоренелым уголовникам и мелкоуголовной шушере. На них идет наступление по всем фронтам. Патрули на улицах отлавливают всех татуированных или просто подозрительных. Участковые накрывают притоны. Не останавливается ни на миг милицейский конвейер, в отделения толпами завозят подучетный контингент — ранее судимых, хулиганов, просто алкоголиков, склонных к нарушению порядка. Оперативники начинают прессовать всех подозреваемых по старым нераскрытым делам, и часто с результатом. И если раньше за всяческие не слишком сильные прегрешения прокурор мог дать обвиняемому подписку о невыезде, то теперь по малейшему поводу заключают под стражу — может, в камере кто поплывет и чего интересное скажет. Агентура стоит на ушах, пинаемая операми, внедряется куда может и не может.

При этом, не секрет, часть особенно обнаглевшего контингента попадает «под молотки» — в отделениях милиции им по родственному пересчитывают ребра, всячески попирая социалистическую законность. Бывает, под увесистые тумаки попадают и преступные авторитеты, которые в кабинете оперативника оказываются вовсе и не авторитетами. Но прокуроры в это тяжелое время на все смотрят сквозь пальцы. Ведь на территории убийство! Оно должно быть раскрыто любой ценой!

Вот почему так не любят профессиональные уголовники, когда рядом происходят мокрухи. Потому не любят и мокрушников, ласково предлагая им съехать куда-нибудь в другое место.

Так и идет работа по убийству. Круглосуточно. Без выходных. Вплоть до победного раскрытия. Или пока дело не зависнет, что, впрочем, бывает достаточно редко и, как правило, касается профессиональных, тщательно подготовленных преступлений.

Если такой милицейский террор начинается из-за одного-двух трупов, можно представить, как стояла на ушах вся область, где убили шесть человек. Да еще когда за раскрытием следит сам Генеральный секретарь ЦК КПСС! Нужно ли говорить, что в таком случае под милицейский каток попадут все.

После наглых выступлений вражеских радиоголосов последние тормоза слетели, было дано указание — делайте что хотите, но дайте результат. И вот все камеры забиты задержанными, арестованными. И с этими людьми кому-то надо работать. Изымать образцы почерка, проверять алиби. Оперативники не спали сутками. Возникали бесчисленные версии и тут же отпадали.

Милиция лютовала. Но только вот пока без толку. А конвейер продолжал работать. Задержание, камера, неудобные вопросы — очередной фигурант отработан. Следующий.

Больше всего сотрудников угнетало то, что никто не знал, приведет ли эта огромная работа к результату. Казалось, что этот процесс бесконечен. Это когда преступление уже раскрыто, хорошо с улыбкой вспоминать, как нелегко приходилось, но все же напряглись, проявили чудеса оперативной смекалки и справились. И совсем другое, когда ты лопатишь пустую породу тоннами, без конца и края, и не знаешь, блеснет ли в ней когда-нибудь драгоценный камень.

Но все эти эмоции побоку. Есть задача. Есть план. Есть методика. Надо работать. До упора.

Очередной рабочий день. В кабинете отделения милиции в Центральном районе Абдулов и Ганичев допрашивали вора в законе по кличке Деверь, который, как ходили слухи, отвечал в Свердловске за об-щак — эдакую воровскую кассу взаимопомощи, главная задача которой греть зону, то есть обеспечивать ее всем необходимым — водкой, деньгами, чаем, а то и наркотиками.

По Деверю местные оперативники вытащили на свет божий старое дело по кражам из сельских магазинов, по которому в свое время не нашлось достаточных оснований для ареста. Но теперь все изменилось, прочь слюнявый либерализм. Хочешь жить спокойно, вор, — давай говорить по душам и смотреть, чем можешь помочь в борьбе с душегубами.

• Предыдущая
• 17/53
• Следующая