Разрушенные (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 65

• Предыдущая
• 65/107
• Следующая

Клара не пошла в школу на следующий день. Вместо этого Зел позволила ее осмотреть мой дом, пока я спал до полудня. Я нашел их в теплице, когда проснулся, и шел за матерью и дочерью, впитывая их волшебство.

Я хотел Зел с того момента, как положил на нее глаз в «Обсидиане», но это было ничто по сравнению с горящей страстью, что тлела во мне сейчас. Каждый раз, когда она смеялась от острот Клары или перекидывала свои темные волосы через плечо, я понемногу был ближе к падению.

Я не знал, примет ли она меня или уйдет через несколько дней, и это будет конец, но она владела мной больше, чем кто-либо. Больше чем мои кураторы, больше чем я сам — я принадлежал ей целиком и полностью.

Я сделал правильный выбор — единственная правильная вещь в моей жизни — держать руки подальше от нее. Я не знал, как справиться. У моего члена был собственный разум, и мои глаза не были удовлетворены, пока она не попадала в центр их видения, но я отказывался снова причинить ей боль. Я это и имел в виду, когда согласился никогда снова не находиться рядом с ней, если это то, чего она желает.

Я игнорировал свои мысли о том, чтобы насильно взять ее и сохранить глубоко в себе это нежное и незапятнанное общение, что Зел и Клара давали мне.

В следующий раз, когда я возьму ее — если этот следующий раз случится — я хочу отдать ей все. Я хочу заняться с ней любовью. Я хочу постичь разницу. Я хочу, чтобы она поняла, что я принадлежу ей.

Время от времени Клара кашляла, и слезы наполняли ее глаза. Зел вставляла ей в рот ингалятор от астмы, и кашель прекращался. Каждый раз, когда я спрашивал, почему Клара кашляет, Зел сердилась и говорила мне, что это просто астма — ничего, о чем я должен беспокоиться.

Но я беспокоился. Сильно. Что-то было не так. От нее так и разило ложью, утопающей в горе, и резкое покалывание страха не покидало мою спину.

Видеть то, с какой любовью Зел относится к своей дочери — почти поставило меня на колени. Я бы отдал все, чтобы она посмотрела на меня так же.

Хотя ее печаль пятнала все, что она делала, она думала, что я не замечал, она думала, что Клара не замечала. Но мы замечали. Часто Клара ловила мой взгляд через плечо Зел, когда они обнимались. Ее маленькие брови взлетали в вопросе.

У Зел внутри была печаль, тяжелая и причиняющая боль, и она не произнесла ни единого слова об этом.

Когда Зел и Клара шли спать, я наблюдал за порядком в «Обсидиане». Когда последний боец уходил в пять утра, я отправлялся в свой подвал и работал над просьбой Клары.

Второй день был потрачен на лужайке под открытым солнцем. Вместе с бутербродами с Нутеллой и шоколадным зефиром. Зел закатывала глаза от того, как легко я потворствовал прихотям ее восьмилетней дочери. Она не знала, что соблюдать приказы было в моем ДНК. Она также не знала, что я боролся со своими кураторами всю жизнь и, наконец, наслаждался выполнять такие простые, невинные просьбы от кого-то такого маленького.

Я убью за нее без вопросов. Я буду защищать ее ценой собственной жизни.

Когда ужин закончился, и Зел сказала Кларе, что пришло ее время ложиться спать, она надула губы и стонала, и согласилась, только когда я затащил три бронзовые статуи в ее спальню, медленно строя металлический зверинец дикой природы.

Я потворствовал ей. Я обожал ее.

Я никогда не был настолько поглощен одним человеком. Каждый раз, когда я смотрел на ее оживленность, мое сердце разрывалось за Василия и каждого ребенка как я, которые были уничтожены как личности, потому что не были достаточно хладнокровны для извращенных игр наших кураторов.

Клара не имела ничего общего с ним — у нее были темные волосы и перламутровая кожа, в то время как у Василия была темная кожа и светлые волосы. Глаза Василия были как мои — арктические, бело-голубые; я имел смутное воспоминание, что моя мать называла их айсбергами.

Не важно, что Клара не имела ничего общего с ним. Мой мозг не переставал тыкать в так и незажившую рану, обращаясь к боли, которую я думал, оставил позади.

Но боль не была сравнима с новизной и теплом, что я нашел. Если Клара была моим солнцем — исцеляющим и отбрасывающим мою тень, — Зел была моим гребаным космосом.

Она была всем, чего я хотел. Всем, в чем я нуждался. Всем, чего я думал, я не заслуживаю.

«Обсидиан» был моей одержимостью, но теперь я больше не заботился о бойцах, избивающих друг друга в моем доме, или об устойчивом притоке денег, страстно стремящихся в клуб клиентов.

Я покончил с этим.

Я просто надеялся, что это тоже покончило со мной.

Я проснулся, как обычно, в полдень и тренировался около часа, прежде чем направился в свой кабинет. Календарь на моем столе сообщил мне, что это воскресенье.

Большая ночь в «Обсидиане» и выходной. Никакой школы у Клары. Мое сердце забилось быстрее от мысли попросить Зел остаться на еще одну ночь.

Ранее она согласилась, не потому что хотела, а потому что Клара прыгала рядом как безумная и скрепила сделку без ее разрешения.

«Спроси ее снова перед Кларой».

Я знал, что это было коварно использовать восьмилетнего ребенка, чтобы удержать Зел здесь, но я не против играть грязно, если это означает, что она никогда не уйдет. Мои дни были ярче и темнее, легче и тяжелее, когда она была рядом, и я не был готов отказаться от этого.

— Можем мы пойти на пляж? Я хочу пойти на пляж. — Голос Клары предшествовал тому, что она зашла в мой кабинет, с идущей следом за ней Зел. Я не видел их с прошлой ночи, и мое гребаное сердце выскочило прямо из груди и упало у их ног.

Взгляд Зел встретился с моим, в ее зеленых глазах появилась нежность.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — пробормотал я. Я не мог оторвать глаз от нее. Одетая в белую юбку и розовый топ, она выглядела слишком молодо, чтобы быть матерью и слишком возбуждающе для моего и без того напряженного самоконтроля.

Клара прижала свои руки к моему столу и прыгала вверх и вниз.

— Доброе утро! Мы ходили на прогулку. Солнце вышло и уже жарко. Я хочу пойти поплавать.

Я откинулся на своем стуле, осматривая их.

— Я вижу, что у тебя была хорошая прогулка. — Я усмехнулся. В ее блестящих каштановых волосах были листья и кусочки свежескошенной травы.

Клара обошла мой стол, чтобы встать рядом со мной. Мою кожу покалывало, мышцы скручивало от предвкушения — ощущения того, как она будет касаться меня, и я готовился бороться с неизбежным желанием убивать.

— Да. Нравятся мои маргаритки? — она встряхнула волосами, показывая длинный венок из маргариток, вплетенный в ее пряди.

— Они красивые, — я улыбнулся, так и не расслабившись.

Клара ухмыльнулась.

— Ты пойдешь на пляж. Я уже надела свой купальник. Тебе нужно взять свой, чтобы мы могли поплавать.

Мое горло сжалось. Идея пойти на пляж приводила меня в ужас. Как я мог объяснить, что от мысли быть полуголым на пляже, я покрывался холодным потом? Как я мог объяснить татуировку на моей спине и шрамы на груди?

Я не смогу.

— Шрамы и отметины — это гордость, агент Фокс. Они показывают, насколько ты успешен. Многие запросы на убийство поступают, основываясь на том, как много увечий вы получили и пережили.

В этом были все мы. Оценивались, насколько продуктивно мы истребили другие жизни — как идеально подчинялись приказам.

— Пожалуйста, скажи, что ты пойдешь, — голос Клары вырвал меня из воспоминания. Она подошла ближе. Руки вытянуты, глаза полны решимости.

Вся моя сила была заменена ледяным страхом. Отодвинув свое кресло назад, я сохранял дистанцию. Я не мог сделать это.

Зел издала звук в задней части своего горла, ринувшись вперед.

— Клара, не трогай Фокса прямо сейчас. Он чувствует себя нехорошо. — Его глаза встретились с моими, и я перестал дышать.

Ее зеленые глаза светились, губы приоткрылись, лицо вспыхнуло. Она так напряженно уставилась на меня, я мог поклясться, что она касалась меня, шептала по моему покрытому черным телу. Вся ее страсть и тревога в борьбе за благосостояние Клары в совокупности с эмоциями, что она чувствовал ко мне. Как будто она била меня всем, с чем она боролась: неуверенность, злость, печаль, похоть, дружба, предательство. Мое сердце с медленных ударов перешло на быстрые, перекачивая кровь во мне от потребности.

• Предыдущая
• 65/107
• Следующая