Пруссачество и социализм - Шпенглер Освальд - Страница 17

кругозора. Итак, немецкий биржевой либера-

лизм незаметно запряг в свою повозку немецко-

го профессора. Он посылает его на собрания

в качестве оратора и слушателя, он сажает его

в редакции, где он пишет основательнейшие

статьи, полные философского духа, чтобы вну-

шить толпе читателей, которая уже давно пере-

несла свое неограниченное легковерие с Библии

на газеты, желательные с деловой точки зрения

политические убеждения, он посылает профес-

соров в парламент и поручает им голосовать

так, чтобы, вопреки всем теориям и конститу-

циям, была постоянная возможность спекуля-

ции. Он превратил почти без исключения всю

германскую прессу, всю интеллигенцию, всю

либеральную партию в свое деловое орудие.

Профессор этого не замечает. В Англии либе-

рал - цельная натура, свободная этически,

а потому и в делах. Он вполне сознает эту

связь. В Германии это всегда двое: нравственно

либеральная и либеральная в деловом отноше-

81

нии личность, из которых одна предполагает,

а другая располагает, но только вторая с улыб-

кой сознает это двойственное положение.

Так противостоят друг другу два великих хо-

зяйственных принципа. От викинга произошел

сторонник свободной торговли, от рыцаря - чи-

новник-администратор. Примирения здесь быть

не может, и так как оба они, как германцы и лю-

ди фаустовского склада высшего порядка,

не признают границ своим стремлениям, и толь-

ко тогда почувствуют себя у цели, когда весь

мир подчинится их идее, то война между ними

будет продолжаться до тех пор, пока один из

них не победит окончательно. Должно ли миро-

вое хозяйство быть всемирной эксплуатацией

или всемирной организацией? Должен ли Цеза-

рем этой грядущей Империи стать миллиардер

или чиновник в мировом масштабе; должно ли

население земного шара, пока будет существо-

вать эта империя фаустовской цивилизации, ос-

таваться объектом политики трестов или людей

того типа, который был намечен в конце второй

части <Фауста>? Ибо тут дело идет о судьбе ми-

ра. Хозяйственные идеи французов ограничива-

лись пределами территории в такой же степени,

как и идеи деятелей эпохи ренессанса. В этом от-

ношении системы меркантилистов^ при Людо-

вике XIV и школы физиократов^ во главе

с Тюрго^ в эпоху Просвещения ничем не отли-

чаются от социалистических проектов Фурье^,

который хотел разложить <общество> на ма-

ленькие хозяйственные единицы, в виде фалан-

стер, описание которых можно найти в послед-

них романах Золя. Мировое хозяйство является

82

внутренней необходимостью только для трех ис-

тинно фаустовских народов. Рыцарственные ис-

панцы стремились к нему, когда присоединяли

Новый Свет к своему государству. Как истин-

ные солдаты, они не выработали теории расши-

рения своего хозяйства, но, расширяя географи-

ческий и политический кругозор западного че-

ловека, придали его хозяйственному горизонту

такую широту, которая вообще сделала впервые

возможной мысль о мировом хозяйстве. Англи-

чане первые построили теорию своего эксплуа-

таторского мирового хозяйства под именем по-

литической экономии. Как торговцы, они были

достаточно умны, чтобы понимать, какую

власть имеет перо над людьми самой доверчивой

к книгам культуры. Они убеждали их, что инте-

ресы народа морских разбойников - это интере-

сы всего человечества. Они прикрывали прин-

цип свободной торговли идеей свободы. Этого

практического ума не доставало третьему и по-

следнему, по своему духу чисто солдатскому на-

роду. То, что Пруссия осуществила в своем тес-

ном кругу, было возведено посредством чуждой

всему миру немецкой философии в систему со-

циализма. Но истинные творцы этой идеи не

признали в этом виде собственного детища, так

возникла ожесточенная борьба между двумя

мнимыми противниками, из которых один вла-

дел практикой, а другой - теорией социализма.

Ныне, наконец, пришло время обеим сторонам

познать себя и свою общую задачу. Должен ли

мир управляться на социалистических или ка-

питалистических началах? Этот вопрос не мо-

жет быть решен между двумя народами. Он про-

83

ник ныне в каждый отдельный народ. Если го-

сударства сложат оружие, он вновь возникнет

в гражданской войне. Ныне в каждой стране су-

ществуют английская и прусская хозяйствен-

ные партии. И если классы и слои населения ус-

танут от войны, то ее во имя идеи будут продол-

жать отдельные выдающиеся люди. В великой

решающей борьбе античного мира между апол-

лоновской и дионисовской идеей пелопонесская

война из войны между Спартой и Афинами пре-

вратилась в схватку между олигархией и демо-

сом во всех отдельных городах. То, что зароди-

лось при Филиппах и Акции^, в эпоху Грак-

хов^ залило кровью римский форум. В Китае

война между богачами Цинь и Чжоу^, между

мировоззрениями <Дао> и <Ли> длилась целое

столетие. В Египте такие же страшные события

скрыты в тьме загадочной эпохи гиксосов^,

господства восточных варваров. Были ли они

призваны или сами пришли потому, что египтя-

не исчерпали свои силы во внутренних войнах?

Призовет ли западный мир русских к той же ро-

ли? Наши тривиальные мечтатели о мире могут

говорить что угодно о примирении народов:

идеи они никогда не примирят. Дух викингов

и дух монашеских орденов доведут борьбу до

конца, хотя бы мир вышел из кровавых потоков

этого столетия усталым и сломленным.

xviI

Но тем самым англо-прусское противоборство

вступает в политическую область. Это высшее

и сильнейшее проявление исторической жизни.

84

Мировая история - это история государств.

История государств - это история войн.

Идеи, когда дело идет об окончательных реше-

ниях, воплощаются в политическом единстве -

государствах, народах, партиях. Они должны

решить борьбу не словами, а оружием. Хозяйст-

венное состязание превращается в борьбу между

государствами или внутри государств. Когда де-

ло идет о гибели или победе, религии конструи-

руются в государства, как иудейство и ислам,

гугеноты и мормоны. Все, что по своей внутрен-

ней сущности стало человеком или человечес-

ким творением, жертвует человеком. Идеи, во-

шедшие в кровь, в свою очередь требуют крови.

Война есть вечная форма проявления высшего

человеческого бытия, и государства существуют

ради войны. Они представляют собой символы

готовности к войне. И даже если бы усталое

и потерявшее душу человечество захотело отка-

заться от войны и государства, подобно антично-

му человеку последних столетий или современ-

ному индусу и китайцу, то оно превратилось бы

только из субъекта, ведущего войны, в их объ-

ект, из-за которого войну вели бы другие. Даже

если бы был достигнут фаустовский всесветный

мир, то люди высшего порядка, типа цезарей

позднеримского, позднекитайского или поздне-

египетского времени, сражались бы за власть,

как добычу, если бы как окончательная форма

жизни утвердился капитализм, и за первое мес-

то в нем, - если бы это был социализм.