Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 92

• Предыдущая
• 92/198
• Следующая

– Ну да, так и есть! – воскликнул Рюб. – Они поймали белого мустанга!

Я выслушал это заявление с полным доверием, тем более что сам мог проверить его справедливость, так как тоже умел немного читать по следам. В этом месте следы белого коня сбивались. Его, очевидно, окружали другие лошади, которые вначале мчались во всю прыть, а потом пошли шагом.

Да, не могло быть никаких сомнений, что конь и Айсолина в руках индейцев. При этой мысли меня вначале охватило чувство радости. «Все-таки она среди людей», – подумал я. Может быть, они пожалеют беспомощную женщину, поймут, что она жертва жестокой мести их же врагов, освободят ее и облегчат ее страдания!

Однако этот порыв радости продолжался недолго, мною вновь овладел страх за Айсолину. Все зависело от того, какому племени она попала в руки, северному или южному. Некоторые северные племена, часто общающиеся с белыми, постепенно начали терять свои жестокие наклонности, тогда как южные продолжают оставаться такими же кровожадными дикарями. Кто знает? Ведь Айсолина могла попасть именно к такому племени!

Удрученный этими мыслями, я невольно пришпоривал Моро, продвигаясь все быстрее и быстрее. Мои товарищи от меня не отставали. Нас по-прежнему мучила жажда, и мы торопились скорее добраться до воды.

Слава богу! Наконец перед нами лесок и давно желанный ручей! Мы все, быстро соскочив с коней, радостно бросились к воде. Только Рюб и Гарей, прежде чем напиться, окинули зорким взглядом лесок и берега ручья. Близ того места, где мы остановились, я заметил брод, около которого было много следов животных. Рюб, взглянув на них, с большим волнением воскликнул:

– Я так и знал! Это тропа войны индейцев!

«Тропой войны» в этих местах называются дороги, протоптанные индейскими племенами во время набегов на Мексику. Набеги эти практиковались и в давние времена, но с ослаблением испанской власти заметно участились. Теперь они даже приняли регулярный характер и совершаются раз в год в одно и то же время, то есть когда буйволы переходят к северу. Во время этих набегов на города и села краснокожие грабят имущество жителей, уводят в плен женщин и детей.

Однако ошибочно было бы думать, что они обрушиваются лишь на бедных и беззащитных обывателей – богатые тоже нередко страдают от них. Так, например, во время подобного нападения у одного богатого губернатора был похищен сын, который был возвращен отцу только много лет спустя за большую сумму денег.

Известно, что в настоящее время в руках северомексиканских индейцев находится около трехсот белых, большая часть которых женщины. Как ни странно, многие из таких пленниц, несмотря на предложенный выкуп, не желают возвращаться домой. Несколько лет, иногда даже месяцев, проведенных среди индейцев, оказываются достаточными, чтобы заставить пленников забыть прежние условия жизни и обратиться в настоящих дикарей.

Однако пора вернуться к нашему рассказу, от темы которого мы сильно отклонились.

Утолив наскоро жажду и переправившись через ручей, я принялся изучать следы, увиденные мною на другом берегу. Мои верные охотники не покидали меня: они искренне привязались ко мне, готовые в случае надобности пожертвовать ради меня жизнью. Но, кроме привязанности ко мне, их сильно привлекал сам процесс выслеживания, в котором они были такими виртуозами.

Перейдя за мной на противоположный берег, оба друга вновь склонились низко над землей. Предположение Рюба было верным: мы действительно находились на тропе войны. Если бы здесь проходили мирные индейцы, перед нами непременно были бы и многочисленные следы индианок, которых их властелины обычно заставляют идти пешком в качестве вьючных животных. Следы женских ног мы видели, но они, вероятно, принадлежали не индианкам, а мексиканкам, обладающим самыми крошечными и самыми красивыми ножками в мире.

– Бедняжки! – воскликнул Рюб. – Подумайте, их гонят пешком, когда так много свободных лошадей! Тяжелая ожидает их доля!

Старик говорил все это, не подозревая, что слова его разрывают мне сердце.

После дальнейших исследований охотники пришли к заключению, что индейцы проходили здесь уже на обратном пути, нагруженные добычей, и проходили всего несколько часов назад. Желая узнать, соединилась ли эта многочисленная группа с той, которая гналась за белым конем, мы снова принялись внимательно изучать следы.

Вдруг раздались удивленные восклицания волонтера Стенфилда, нашедшего след своей пропавшей лошади.

– Ты уверен, что это твоя лошадь? – осведомился Рюб.

– Еще бы! Ее след я узнаю из тысячи! – уверенно произнес Стенфилд.

Теперь многое нам стало ясно. Во время битвы с индейцами около подножия горы нами был ранен один белый, сражавшийся в рядах дикарей. Рюб, знавший кое-что об этом «белом индейце», советовал казнить его, но мы пожалели его и отпустили на свободу, наивно надеясь, что он из благодарности за это не станет вредить нам. А он украл лошадь Стенфилда и исчез вместе в ней! Как я жалел, что мы не послушались совета Рюба! В эту минуту у меня мелькнуло еще одно воспоминание. Однажды, когда я ехал вместе с Айсолиной, нам повстречался этот «белый индеец». С какой ненавистью он взглянул на меня! Теперь мне все стало понятно!

Ехать дальше по тропе войны было настолько легко, что мы уже не нуждались в искусстве наших следопытов. Скорость движения теперь зависела исключительно от наших лошадей. Однако бедные животные были так утомлены, что насилу плелись. Мой Моро, разумеется, был еще бодр, но отправиться вперед одному было бы полным безумием.

Наступил вечер. Небо заволокло тучами. Конечно, мы могли бы продолжить путь с факелами, но это представлялось нам не совсем безопасным. Лично я готов был рисковать своей жизнью, но не считал себя вправе подвергать опасности своих товарищей.

Спешившись, мы расположились на траве, предоставив нашим лошадям пастись. Вскоре все мои утомленные спутники крепко спали. Один я не мог спать. Тревожные мысли не давали мне покоя. Охваченный страхом за Айсолину, я какое-то время ходил возле ручья, затем освежил голову под прохладной струей и, немного успокоившись, присел около воды.

В ручье плескались серебристые рыбки. Наблюдая за ними и немного завидуя их беззаботной доле, я начал дремать. Неожиданно одно странное обстоятельство заставило меня встрепенуться.

Около меня росла большая агава с широкими мясистыми листьями. Один из ее стеблей был надломлен, а игла, которой заканчивался лист, оторвана.

В этом, конечно, не было ничего удивительного, так как индейцы обыкновенно оставляют подобные отметки в тех местах, по которым проходят. Но меня поразило нечто другое: на листе было что-то написано!

Приблизившись к дереву, я прочел на листе следующее:

«Я в плену у команчей. Это военный отряд. У него много пленных женщин и детей. Мы идем к северо-западу. Я спаслась от смерти, но боюсь…»

На этих словах письмо обрывалось. Подписи не было, но она и не нужна была!

Как это ни трудно было, я узнал почерк Айсолины. Она, очевидно, отломила иглу листа, чтобы ею написать свое письмо. Слава богу, она спасена! Но чего она боится? Ужасной судьбы, о которой даже и подумать страшно… Почему письмо так внезапно оборвалось?

Я несколько раз перечитал записку и пересмотрел все остальные листья агавы, надеясь найти еще что-нибудь от любимой, но мои поиски были безуспешными.

Товарищи мои продолжали спать, а я, встревоженный письмом Айсолины, не мог даже и думать о сне. Недалеко от меня похрустывала трава. Это наши лошади лакомились роскошным кормом, набираясь сил для предстоящей работы…

Внезапно меня охватило неприятное ощущение холода. Поднялся резкий, все усиливающийся северный ветер, и в течение получаса температура упала, по крайней мере, до пятнадцати градусов по Фаренгейту.

Я был знаком с суровой зимой в Канаде, переезжал замерзшие озера… Но подобного холода мне не приходилось еще испытывать. А предшествовавшая жара делала стужу еще более ощутимой. Мне казалось, что у меня кровь стынет в жилах.

• Предыдущая
• 92/198
• Следующая