Крестная мать - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 6

Он сел в машину, в умопомрачительное, шикарное кресло, взялся за руль, завел мотор. Послушав минуту его бархатистый, сонный еще рокот, включил скорость. «Мерседес» поплыл по узкой подъездной дорожке у дома. Бизон старался ехать аккуратно, чтобы, не дай Бог, не зацепиться о голые и колючие кусты, разросшиеся у бордюра. У него оборвалось сердце, когда пятилетний карапуз едва не тюкнул его санками в дверцу, скатившись со снежной горки. Жорка заорал на молодую, беспечно взирающую на свое чадо мамашу, и та с виноватым кудахтаньем, как курица, примчалась, схватила малыша на руки, стала извиняться. Конечно, мамаша хорошо понимала, что это такое — новенькая и дорогая машина: случись что — не расплатишься.

А Бизон, ловя завистливые взгляды дворовой шпаны и угрюмых серых мужиков, для которых высшим счастьем была банка с пивом, высосанная здесь же, на улице, выехал, не торопясь, на магистральную улицу. Постоял у перекрестка, решая: кого бы взять покататься? Девок ему приглашать не хотелось — визгу и писку не оберешься, а машину по достоинству все равно не оценят. Та же Любка из магазина Феликса — у нее одно траханье на уме. Сейчас же потянет его на заднее сидение, задерет ноги до самого потолка, станет вопить на всю округу: «Сильнее!.. Жорик, дорогой! Бычок ты мой рыженький!..» Ну ее! Лучше парней своих взять — Вадика и Серегу. И тот и другой спят и видят себя за рулем такой же «тачки». Что ж, это вполне теперь осуществимо и для них — пусть еще немного попыхтят, все будет как надо. Феликс обещал помочь.

А проехаться надо сначала по городу — пусть жлобы, в том числе и поганые эти менты с полосатыми своими палками на перекрестках, поглазеют на его «мерседес». Потом и по окружной дороге можно прокатиться или по Задонскому шоссе в сторону Москвы, испытать машину на скорости. Бензина полный бак, катайся хоть до утра.

Глава третья

Кадровик Придонского управления федеральной службы контрразведки (ФСК^[4]), пряча глаза, вручил бывшему майору госбезопасности Анатолию Дорошу документы, сказал сочувственно и вполне искренне:

— Ну все, Толя. Теперь служба в КГБ — лишь факт твоей биографии. Восемнадцать лет отбарабанил, день в день.

Помолчав, добавил:

— Зря ты на начальство попер. Сам знаешь: против ветра плевать себе дороже.

— Ветер-то откуда, Володя? — задетый за живое, выкрикнул Дорош. — Ты что — не понимаешь?!

Они с кадровиком были давно знакомы, вместе поступали сюда, в управление, после окончания университета, только Дорош избрал оперативную работу, а этот, теперь раздобревший и вполне довольный жизнью подполковник, за полированной перегородкой, сразу попросился на канцелярию. По службе они почти не сталкивались, но, безусловно, были в курсе дел друг друга и при случае вместе выпивали.

Дороша в свое время посылали в Афганистан. В восемьдесят седьмом году он вернулся оттуда с боевым орденом, раненый и с потрепанными нервами, при всяких конфликтах сдерживал себя с трудом. Не стал он сдерживаться в то время, когда на КГБ полили грязь все, кому не лень, особенно усердствовали при этом журналисты от «демократической» прессы. Дорош писал протесты в редакции и в еще существовавший обком партии, требуя порядка в стране и активных действий власти. В письмах он выражений не выбирал, московскую партийную верхушку называл только предателями и «перекрасившимися мерзавцами», от которых и пошли в стране все беды.

Агрессивного майора пытались урезонить, с ним беседовали и заместитель начальника управления, и сам генерал, но Дорош их обоих назвал «людьми с подвижными убеждениями», у которых «от настоящих чекистов ничего уже не осталось». По его словам выходило, что генерал и два его зама «продались бизнесу на корню», забыли, что именно Советская власть сделала их людьми. Резон в словах Дороша конечно же был, но в Придонском управлении ФСК нос держали по московскому ветру, поперед батьки в пекло не лезли. Формула: «Армия, милиция и госбезопасность — вне политики» многих сослуживцев Дороша устраивала; новая власть, хотя и вылила на чекистов не один ушат грязи, тем не менее от их услуг отказываться не собиралась, поменяла только название «органов» да начальников, в том числе и в Придонском управлении. Новый генерал был из своих, доморощенный. Правда, в должность он вступал полковником, но генералом стал быстро — ничем себя против власти не скомпрометировал, с администрацией области, состоявшей в основном из бывших секретарей обкома партии, ладил, истинных своих убеждений не высказывал, в начальственный хомут впрягся охотно и, судя по всему, надолго. Короче, был он для областного начальства вполне удобным человеком. Дорош, наоборот, лез со своей критикой всюду, отчего ему, герою Афганистана, не дали даже подполковника и оставили на рядовой должности в подчинении у парня моложе его почти на десять лет. Конечно, Дороша это еще больше распалило и настроило против начальства. Но больше всего майор чекист возненавидел бывших партийных боссов, откровенно набивающих кубышки с помощью бесконтрольного рынка, черного бизнеса. Отдел, где служил Дорош, занимался как раз преступлениями в сфере экономики, майор знал многое из того, что творилось в городе и области, знали и его. Два бывших секретаря райкома по его милости уже сидели за крупные финансовые махинации (под шумок приватизировали даже здания райкомов партии); слетел со своего теплого места директор электротехнического завода (торговал стратегическим сырьем с ближним зарубежьем); пошли слухи и о том, что рьяный сотрудник ФСК, Дорош, контуженный в Афгане и потому малость сдвинутый, зацикленный на преступлениях предателей-коммунистов, копает теперь под заместителя главы областной администрации Вадима Иннокентьевича Каменцева, а точнее, под его сына Аркадия, молодого пройдоху-бизнесмена, который творит бог знает что. Когда-то, в недалеком прошлом, Аркадий владел всего-навсего одним киоском, продавал всякие мелочи да разномастные бутылки со спиртным, потом вдруг быстро и баснословно разбогател: купил приличный продовольственный магазин рядом со зданием областной администрации, на центральной площади города, а потом — это просто шокировало всю общественность — недостроенный коммунистами Дом учителя, самый настоящий дворец. Дворец этот, облицованный белоснежными плитами, достроили в считанные месяцы, и стал он называться бизнес-центром «ПРИДОНЬЕ». Аркадий Каменцев, оказавшийся владельцем этого центра явно не без помощи папаши, привлек самое пристальное внимание Дороша: он стал настойчиво и небезуспешно интересоваться — где же двадцативосьмилетний бизнесмен взял такие большие деньги? Или они заработаны нечестным путем, или громадное и дорогое здание, о котором много лет мечтали все учителя области, продано младшему Каменцеву по смехотворной цене. Поползли слухи и о том, что Аркадий якобы связан с местными мафиози, торгующими оружием (в городе был оружейный завод; назывался он, правда, «Механическим заводом № 6»). Словом, в процессе оперативной разработки Аркадия Каменцева кое-что стало проясняться…

Это было уже слишком, и Дорошу не простили.

Увольняли его долго и трудно. Дорош был человеком образованным, права свои знал, просто так взять его было нельзя. У тому же мешала и «демократия», с которой в России носились теперь как дураки с писаной торбой, трясли ею по всему миру и позорились. А строптивый майор-чекист еще и дорожку в редакции газет протоптал, кое-где оставались еще прокоммунистически настроенные журналисты, они Дороша поддерживали и статейки его с разоблачениями бизнесменов, новых русских, печатали. Тем более, что факты поступали не откуда-нибудь, а из ФСК — КГБ, закрытого ранее ведомства, и факты «жареные» — газеты с ними продавались нарасхват.

Терпение у начальства лопнуло, против Дороша началась осторожная, но целеустремленная и плановая работа: за каждым шагом майора следили, действия анализировали, искали в них проколы и юридические ошибки. Короче, Дорош был под колпаком у своих же. Чувство это — пренеприятнейшее, и он испытал его сполна. Стали копаться в старых делах Дороша, через лупу рассматривали нынешние, проверяли, перепроверяли. Даже у нормального, со здоровой психикой офицера от такой жизни начались бы срывы, а что спросить с раненого на войне? Дорош нервничал по любому поводу, ходил на службу мрачнее тучи, был на грани. Впрочем, на это и рассчитывали — среди сотрудников управления ФСК были, конечно же, неплохие психологи. Однако дело до крайности старались не доводить, хотели, чтобы Дорош сам принял решение. Была и еще одна причина: Дорош был человеком особенным — перед Афганистаном он прошел специальную подготовку, о делах его в управлении были наслышаны хорошо. Свой «интернациональный долг» он исполнял истово — не один моджахед отправился на небо к своему Аллаху с помощью безжалостных рук русского «советника». Оружием Дорош пользовался мало, операции, в которых он принимал участие, носили скрытый, тайный характер: их разведывательно-диверсионная группа охотилась в горах и кишлаках за главарями моджахедов и видными «партизанами». Охота эта требовала бесшумности, быстроты, дьявольской хитрости и особых приемов. И приемами этими Дорош владел мастерски: он знал десятка полтора способов умерщвления человека без применения оружия и каких-либо внешних следов насилия; умел водить все виды колесной и бронетанковой техники, сумел бы выжить в экстремальной ситуации без воды и пищи в течение многих суток; он знал стрелковое оружие многих стран мира, прыгал с парашютом и нырял с аквалангом… Словом, он прошел серьезную подготовку и имел боевой опыт, участвовал в террористических акциях. Конечно, в том бою, где он был ранен, менее подготовленный человек погиб бы. Жизнь Дорошу спасли те самые доли секунды, которые его тренированный мозг, как компьютер, вычислил и подал команду — прыгнуть за угол дувала. Но осколки гранаты все же достали, впились в спину, в позвоночник.