Крестная мать - Барабашов Валерий Михайлович - Страница 14

Владелец белой «Лады» и его спутница стояли сейчас в стороне от оперативно-следственной группы, занятой своим делом, говорили вполголоса, отвечали на вопросы, если их о чем-нибудь спрашивали. Женщина время от времени зябко поводила плечами, повторяла: «Какой ужас! Ты только подумай!»

Тягунов, занятый осмотром поляны и обладавший отличным слухом, слышал эти слова, раза два внимательно посмотрел на женщину, посочувствовал ей: видеть такое рядовым гражданам приходится редко, надо иметь крепкие нервы. Женщина и ее любовник (Вячеслав Егорович быстро сориентировался в ситуации, еще на посту ГАИ, когда читал заявление) были ему симпатичны хотя бы тем, что нашли мужество сообщить милиции — можно ведь было развернуться и уехать, такие примеры в его практике случались. Впрочем, эти мысли у Тягунова, старшего оперуполномоченного по особо важным делам, были машинальными: следы преступления могли и не заметить другие люди, даже если и побывали на этой поляне — голова лежала на самом краю поляны, да еще в снегу.

Вид отрубленной головы Тягунова не шокировал, нет, он видел всякое. Вячеслав Егорович сгреб с мертвого лица снег, вгляделся в его черты.

— Это Морозов, — уверенно сказал он криминалисту и следователю прокуратуры, Максимову, которые стояли рядом и напряженно смотрели на манипуляции старшего оперуполномоченного. Тягунов припонял голову, повернул ее, чтобы лучше видеть лицо, чтобы фотографу удобнее было заснять ее в разных ракурсах. Потом взял из бело-голубого «рафика» рабочую папку, где лежало заявление гражданки Морозовой и другие, немногочисленные пока документы, по опознавательной карте с приклеенной на ней фотографией сличил черты лица еще раз. Сомнений ни у кого не было— Морозов.

— Это, видно, все, что мы сможем предъявить жене для опознания, — сказал следователь прокуратуры. — Тело, судя по всему, укрыто где-то в другом месте. Но все же мы поищем его еще раз. Может, где-то в кустах, в яме…

Группа принялась заново обследовать поляну и прилегающий к ней лес, обговорив для каждого члена свой сектор поиска.

Внимательно оглядывая густые кустарники, старые, военной еще поры, окопы, заглядывая под поваленные ветром стволы сосен и берез, Тягунов неторопливо продвигался в назначенном ему южном направлении, с каждым шагом убеждаясь, что каких-либо новых доказательств страшного преступления и тело им сегодня не найти. Да, работа еще не закончена, с выводами торопиться рано, однако интуиция и логика подсказывали Вячеславу Егоровичу, что в этом месте была почему-то оставлена только голова убитого.

— Бедная женщина! — глубоко вдохнув холодный морозный воздух, сказал Тягунов, живо представив лицо жены погибшего. Такое увидеть! Надо бы как-то подготовить ее к этому известию…

Морозова, когда он беседовал с ней в управлении, была отчего-то уверена, что муж жив, что его где-то прячут, что это чья-то злая шутка. Тягунов не стал тогда разуверять издерганную и замученную тяжкими мыслями женщину, тем более, что и сам толком ничего не знал — дело ему только передали. Он лишь сказал Татьяне Николаевне, что объявлен уже федеральный розыск, так положено, если исчезает человек с машиной, на Алексея Морозова разосланы по соответствующим каналам данные, есть нужные приметы и в ГАИ. Розыском будет заниматься и лейтенант Сайкин из райотдела, конечно, лейтенант молод и опыта у него маловато, но дело он свое знает.

Она слушала его вполуха и с заметным напряжением на лице — наверно, была больше поглощена своими мыслями, чем его рассуждениями. А может, мешали другие сотрудники — в кабинете их сидело шестеро, беспрестанно звонили телефонные аппараты, громко разговаривал по одному из них начальник отделения, подполковник Косов, и Морозова невольно прислушивалась к тому, что он говорил. А говорил он кому-то, мол, завален работой по горло, народу нынче пропадает много, только за последние полгода по области более сотни розыскных дел…

Тягунов при этом подумал, что посетителям не надо бы слышать такие подробности, члены семьи пропавших без вести все же должны на что-то надеяться и рассчитывать, а с какими мыслями уйдет от него эта красивая, но сраженная несчастьем женщина? Мысль у нее останется такая: милиция работает плохо.

Как можно мягче Тягунов объяснил ей, что мужа будут искать как это положено, но нужно запастись терпением. Да, вполне возможно, что он попал в автокатастрофу и лежит теперь без сознания, не может назвать свое имя. Все больницы, «скорая помощь» и другие медицинские учреждения будут тщательно проверены, он, Тягунов, поручит это дело одной из сотрудниц отдела.

Вместе с Морозовой они просмотрели журнал учета «несчастных случаев» — сотрудницы, две молодые, с озабоченными лицами, вписывали в него данные со всей области ежесуточно, — но не нашли в нем ничего, что привлекло бы их внимание, что дало бы хоть какую надежду.

Глянув на посеревшее лицо заявительницы, Тягунов искренне посочувствовал, даже пожалел в душе — такое свалилось на женщину! Только-только сына похоронила, а теперь вот и с мужем что-то случилось.

Слушая Морозову, Тягунов время от времени поднимал на нее внимательные глаза, сочувственно кивал. «Бедная ты моя!» — неожиданно для самого себя подумал Вячеслав Егорович и удивился этому — раньше он никогда так близко к сердцу не принимал чужую беду. Разумеется, равнодушным к чужому несчастью он не был никогда, однако его чувства аккумулировались обычно в праведный должностной гнев, который давал ему право и силы искать преступников. Здесь же он поддался эмоциям, беду Морозовой воспринял сердцем, почувствовал вдруг, что расположен к этой женщине, жалеет ее больше, чем это полагалось в служебной ситуации, и тотчас внутренне одернул себя: что еще за мысли? У гражданки такая беда, а он — «симпатичная, даже красивая женщина», «бедная ты моя…» Что за вольности?!

То, что с ее мужем случилось серьезное «чэпэ», Тягунов знал по опыту почти наверняка. Ни с того ни с сего человек с машиной не пропадет. К тому же, из рассказа Морозовой Вячеслав Егорович понял, что ее муж был (был?) довольно аккуратным, дисциплинированным, даже педантичным человеком, а с такими неприятности случаются все же реже. Выходило, что направо-налево от намеченного маршрута в гараж он поехать не мог. Значит, вляпался в какую-то печальную историю с непредсказуемым концом.

«Черт возьми, она плачет, рассказывает о своем несчастье, а я, идиот, любуюсь ею. И ничего не могу с этим поделать». У Тягунова от волнения заходили желваки на скулах. Он и в самом деле во все глаза смотрел на Татьяну, следил, как она точно выражает свои мысли, дает характеристики мужу, рассказывает о деталях того вечера, как они возвращались с кладбища — ему не пришлось ничего переспрашивать и уточнять. Напряженно следил он за говорящими губами, притягательными и искусно вырезанными природой, заметил, какие у нее мягкие, выразительные жесты и красивые руки. А глаза этой женщины просто завораживали — столько было в них душевной силы и глубокого отчаяния. «Такие натуры умеют сильно любить, но и страдают безмерно», — казенно, по-книжному и опять не к месту подумал Тягунов. И от этих мыслей и от разговора отвлек телефонный звонок. Он извинился и снял трубку.

Тягунов слушал, что ему говорили, по ходу разговора делал краткие замечания, а сам наблюдал за Татьяной. Делал это осторожно и тактично, и Татьяна ни за что бы не догадалась, что он смотрит на нее не только как следователь, которому поручено заниматься ее делом, но и как мужчина, увидевший в посетительнице женщину. Тягунов уже несколько лет был свободен от семейных уз (не простил бывшей жене банальной супружеской неверности), на женщин посматривал с предубеждением и недоверием, потому и удивился, когда понял, что Татьяна Морозова для него — больше чем заявительница, что воспринял ее беды как свои. Если бы она знала об этом, то порадовалась бы, понимая, что в рутинно-бюрократических делах личные симпатии людей много значат!

Тягунов закончил нудный разговор по телефону и продолжил беседу с Татьяной.