Серебряная звезда - Уоллс Джаннетт - Страница 5

– А если она не вернется?

– Вернется. Мама нас не бросит.

– Я не хочу бросать Фидо.

Что на это могла сказать Лиз? Она вздохнула и покачала головой. Фидо поехал в Виргинию.

Упаковка чемоданов заставила меня задуматься о тех временах, когда мы с кем-то знакомились и привлекали чье-то внимание. Всякий раз, когда мама была сыта по горло тем, как шли дела, она объявляла нам: «Мы идем по проторенной дорожке», или – «Этот город полон неудачников», или – «Здесь несвежий воздух», или – «Мы уперлись в тупик». Иногда это были споры с соседями или бойфренд, который смылся. Порой место, в которое мы приехали, не отвечало маминым ожиданиям, или ей просто надоедала собственная жизнь. В общем, мама заявляла, что наступило время для нового старта.

За прошедшие годы мы переезжали в Венис-Бич, в Таос, в Сан-Хосе, в Таксон и в такие маленькие места, о которых большинство людей никогда не слышали, например, в Бисби и Лост-Лейк. Перед тем как приехать в Пасадену, мы двинулись в Сиэттл, поскольку мама думала, что жизнь в доме-корабле даст взлет ее творческой энергии. Оказавшись там, мы обнаружили, что плавучие дома более дорогие, чем мы думали, и все закончилось заплесневелой квартирой. Там мама постоянно жаловалась на дождь. Через три месяца мы уехали.

Мы с Лиз много времени проводили в одиночестве, но никогда не отправлялись в путешествие без мамы. В этом нет ничего особенного, но все-таки было интересно, что нас ждет, когда мы приедем в Виргинию. Мама ничего хорошего об этом месте не рассказывала. Она твердила о слабоумных, которые водили машины с мятыми крыльями, а также о людях, которые пьют виски с мятной водой, живут в больших старых домах, продают портреты предков, чтобы платить налоги и кормить своих английских гончих, и все еще вспоминают о днях, когда цветные знали свое место. Все это было давным-давно, с тех пор многое изменилось, и я считала, что Байлер тоже должен был стать другим.

Погасив свет, мы с Лиз улеглись рядышком. Сколько себя помню, я всегда спала вместе с сестрой. Это началось с тех пор, как мы уехали из Виргинии и мама сообразила, что если положить меня к Лиз, то я перестану плакать. Позднее мы довольно долго жили в мотелях в номере только с двумя кроватями или в квартирах с опускающейся кроватью. В Лост-Лейке мы спали в такой узкой кровати, что должны были поворачиваться лицом в одну сторону, и тот, кто лежал сзади, закидывал руку на того, кто впереди. Потому что в противном случае все кончалось тем, что мы стягивали одеяло друг с друга. Если у меня затекала рука, то я слегка подталкивала локтем уже заснувшую Лиз и мы обе одновременно переворачивались. У большинства детей были свои кровати, и кое-кто мог бы подумать, будто спать вместе с сестрой это странно – не говоря о том, что тесно, – но я это любила. Ты никогда не чувствуешь себя одинокой ночью, и рядом всегда есть тот, с кем можно поговорить. Самый лучший разговор в темноте, шепотом.

– Думаешь, нам понравится Виргиния? – спросила я.

– Тебе, Бин, понравится.

– Мама ее ненавидела.

– Она находила что-то плохое в любом месте, где бы мы ни жили.

Как обычно, я быстро заснула, вскоре проснулась, выпрыгнув из кровати с таким шумом, словно впереди важный день и нельзя тратить время впустую. Лиз тоже встала, включила свет и села у кухонного стола.

– Мы должны написать маме письмо, – произнесла она.

Пока я разогревала наши куриные пироги и наливала последний апельсиновый сок, Лиз трудилась над письмом. Она сказала, что должна написать его таким образом, чтобы никто, кроме мамы, не смог бы его понять.

Письмо получилось такое:

Мы оставили письмо на кухонном столе. Подложили его под расписанную синими ирисами кружку, которую сделала мама, когда увлекалась керамикой.

Из автобуса, прибывшего на станцию, вышли два человека, и мы сели на их места впереди справа, где был лучший обзор. Лиз позволила мне сесть у окна, и я держала Фидо в его банке с капелькой воды на дне, с перевернутым блюдечком, на котором он мог лежать и с дырочками, проковырянными в крышке, чтобы он дышал.

Когда мы отъехали, я стала смотреть в окно, надеясь, что вдруг мама вернулась и бежит по улице, а мы еще не уехали в неизвестное место. Но улица была пуста.

Автобус был переполнен, и поскольку все сидевшие в нем путешествовали с какими-то целями, мы стали играть в игру «Что у них за история?» – Лиз придумала еще одну игру – пытаясь предположить, куда и зачем едут пассажиры, счастливы они или испуганы, направляются к чему-то замечательному и волнуются или убегают от опасности, уезжают, погостив у кого-то, или покидают свой дом навсегда. С некоторыми было очень легко. Молодой военный дремал, положив голову на свой вещевой мешок, он ехал домой, чтобы навестить свою семью и девушку на ранчо. У хрупкой женщины с маленькой дочкой были странный взгляд и рука в гипсе. Лиз предположила, что она бежала от мужчины, который ее бил. Неподалеку от нас сидел худой парень в клетчатой куртке, с прямыми волосами, засунутыми за оттопыренные уши. Когда я посмотрела на него, пытаясь вычислить, то ли это рассеянный математический гений, то ли просто придурок, он поймал мой взгляд и подмигнул.

Я быстро отвернулась – всегда неловко быть пойманной, когда пристально смотришь на людей. Потом я снова глянула на него: он все еще таращился на меня. Парень снова подмигнул. Я покраснела, и когда Лиз отправилась в туалет, придурок подошел и сел рядом со мной, закинув руку на спинку моего кресла. Он прижал палец к банке с Фидо.

– Что это тут у вас? – спросил он.

– Черепаха.

– У вас есть на нее билет? – Он пристально посмотрел на меня, затем еще раз подмигнул. – Да я пошутил. Вы далеко едете?

– В Виргинию, – ответила я.

– Одни?

– У нас есть разрешение от мамы. – И добавила: – И от нашего отца.

– Понятно. Вы сестры. – Он наклонился ко мне. – Знаете, у вас очень красивые глаза.

– Спасибо, – сказала я и опустила голову. Внезапно мне стало не по себе.

В этот момент Лиз вернулась из туалета.

– Мистер, вы на моем месте, – произнесла она.

– Хотел познакомиться с вашей сестрой, мисс. – Парень поднялся. – Она говорит, что вы едете до самой Виргинии. Чертовски длинное путешествие, чтобы двум хорошеньким молоденьким девчушкам ехать без взрослых.

– Не ваше дело, – заявила Лиз и села. – Извращенец, – прошептала она мне. – Просто не верится, что ты рассказала этому гнусному типу, куда мы едем. Такое только Бин могла сделать.

Парень сел на свое место, но продолжал таращиться на нас, и Лиз решила, что нам нужно пересесть. Было только два свободных места, сзади, рядом с туалетом. Из туалета доносились запахи химикатов, и пассажиры постоянно протискивались мимо нас, чтобы воспользоваться туалетом. Мы слышали, как спускают воду, прочищают носы, отхаркиваются, не говоря уж о других вещах.

Парень ходил в конец автобуса в туалет раза два, но мы смотрели вперед, делая вид, будто не замечаем его.

Автобус шел только до Нового Орлеана. Поскольку мы сидели сзади, то выходили последними. Когда мы брали наш багаж, парня уже не было. Наш следующий автобус уходил через два часа, так что мы положили багаж и Фидо в камеру хранения и решили погулять. День был жарким, а воздух таким плотным и влажным, что было трудно дышать. Около автобусной станции длинноволосый парень в куртке с изображением американского флага играл на саксофоне «Дом восходящего солнца». Повсюду были люди в разных безумных нарядах – смокингах, но без рубашек, в высоких шляпах с перьями – и все они ели, пили, смеялись и танцевали под музыку уличных музыкантов, игравших на каждом углу.