Времена Бессмертных - Роман Мишель - Страница 27

• Предыдущая
• 27/66
• Следующая

Я не шевелюсь. Это шок, я осознаю, но думаю, даже когда он пройдет, я не стану рыдать. Мне только нужно прийти в себя и не думать о ярости, льющейся из его глаз. Я не плачу… но за что? Что я могла такого сказать или сделать раньше, что ввергло его в такую агрессию? Я смотрю на огонь, но не ощущаю его теплоты, мне стало очень зябко. И я не преувеличиваю, меня по настоящему начинает знобить, но тело словно деревянное, я даже не могу заставить себя подняться с холодной желтой травы и пойти к машине. Ступор замораживает мысли, словно кислота растворяет ощущение времени, и когда я, наконец, прихожу в себя, с удивлением замечаю: над горизонтом встает солнце. Нехотя, словно вырванное нарочно кем-то из сна.

Пытаюсь подняться на ноги опираясь ладонями о землю, но они такие холодные что я не чувствую их и валюсь на бок. С ужасом вспоминаю, что делала последние несколько часов – тупо сидела на промерзлой земле и ни о чем не думала, перед мысленным взором были лишь налитые яростью глаза Лео и гремела фраза в голове: «…не говори со мной больше!»

Что он сделал со мной, сказав это? Неужели убил во мне, то слабое, больное чувство, которое мне так понравилось сначала. Убил ли? Нет сил, думать об этом, тело сдается перед холодом и прежде чем провалиться в забытье, я слышу чьи-то шаги.

Открыв глаза, я вижу проносящиеся заснеженные места, где я никогда не бывала и не слышала о них. Мы все так же едем в машине Лео, я лежу на коленях Афины и она странно-заботливо прижимает меня к себе, поправляя съехавший на пол плед. Когда я пытаюсь принять сидячее положение и увидеть лицо Лео, подруга не позволяет мне этого, а настойчиво просит чтобы я отдыхала. Я не пытаюсь противоречить, оказывается, во мне нет силы даже для того, чтобы повернуть голову и рассмотреть его выражение лица в зеркале заднего вида. Я больна. После недолгого сна мое состояние, кажется, только ухудшилось, переохлаждение истерзало организм и думаю, я до сих пор нахожусь где-то между жизнью и смертью. Хотя думать о своем самочувствии именно в таком, драматичном ключе совершенно нелепо для меня, будто я могу закрыть глаза еще на какое-то время, подремать и проснуться абсолютно здоровой. Но все же, это не так.

Когда я в сознании и не защищена непроницаемой оболочкой сна, жар, словно окутывающий мои кости ощущается неимоверно сильно, голова сотрясается от невыносимых пульсаций боли. Я сдерживаю стоны и метания, но какие-то предательские звуки, иногда срываются с моих губ и тогда Афина кладет прохладную ладонь мне на лоб и это помогает. Время словно стало ни тем, чем было раньше, оно - непонятное мгновенное, когда я засыпаю и просыпаюсь, оно - растянуто до абсурда, если сосредотачиваюсь на головной боли.

Жар плавит кожу, я сбрасываю с себя одеяло, скидываю прохладную руку Афины, мечусь на кожаных сиденьях из стороны в сторону, я не в сознании, но думаю, ищу, даже находясь в болезненной агонии, взгляд Лео, хочу понять, что он думает обо мне после того, как накинулся на меня у костра.

В сотый раз открываю глаза и вижу голые ветки деревьев, проносящиеся за окном машины, но уже не знаю, толи это мы едем так быстро, а может мое головокружение, достигло пика. В горле пересохло, я пытаюсь попросить попить у Афины, но слова такие тихие, что, скорее всего их принимают за болезненный бред. И после третьей попытки у меня получается, и Афина понимает – я в сознании. Вода, сочащаяся по объятому огнем горлу, кажется мне слишком холодной, почти ледяной и я пытаюсь пить медленнее, но не могу совладать с трясущимися руками и захлебываюсь от холодного потока. Должно быть, выгляжу я совсем жалко, слышу встревоженное, горькое восклицание Афины где-то над головой: «Рори!» и она тянется, чтобы забрать бутылку с водой у меня из рук, а потом нежно, почти по-матерински принимается убирать промокшие от пота прядки волос с моего лица.

Я бессильно опускаю веки, и мир куда-то проваливается, вместе с его главным героем.

И тут же (как я думаю), открываю глаза навстречу новому дню, но прошло всего несколько часов, а за стеклом чернеет холодная осенняя ночь. Пытаюсь повернуть голову, увидеть лицо Афины, чтобы понять, как выгляжу со стороны, но к своему глубочайшему удивлению, узнаю, что лежу на коленях у Спартака. Должно быть, они с Афиной договорились сменять друг друга в уходе за мной, и самим немного отдыхать.

Тогда все плохо! Если моя сильная волевая подруга поняла, что не сможет в одиночку присмотреть за мной, значит мое состояние критическое. Но я борюсь с болезнью внутри себя, и даже говорю Спартаку «привет», пытаясь улыбнуться. Он широко улыбается мне в ответ, отчего мне становится как-то легко и уютно в этой осточертевшей, пропитанной запахом моей болезни и пота, машине.

Красивые зеленые глаза Спартака, обрамленные густыми ресницами, излучают такой необходимый мне свет, от которого прибавляется сил и желания бороться. В голову приходит мысль, что он воплощение моего брата, точно душа Дио покинув тело много лет назад, перенеслась в этого красавца, и все случившееся, было не напрасно, а для того чтобы он, вот так спасительно, на меня смотрел. Полностью уверив себя, что лежу на коленях Дио, я протягиваю Спартаку руку, и он мягко ее сжимает, молчаливо говоря мне: «Ты справишься».

Мне не неловко за себя. У болезни есть такое преимущество – тебе на какое-то неопределенное время совершенно наплевать, как ты выглядишь и что говоришь, хочется просто найти в себе еще немного сил и может быть справиться!

С мыслями о брате я вновь исчезаю из реального мира.

Просыпаюсь на этот раз от того, что мне дико холодно и еще, потому что мне снился Лео, хотя уже не могу вспомнить каким именно образом, но открыв глаза, я ищу его. Что-то такое пугающее было в этом моем сне, потому что мне очень нужно убедиться, что он в порядке и все еще в зоне моей досягаемости. Точно если он исчез, то вскоре исчезну и я за ненадобностью.

Наступает новая стадия моей хандры; становится холодно, кажется, что нашу машину продувают десятки ветров, и я хочу поглубже укутаться в старый дырявый плед. Одеяло пахнет пылью и какими-то травами, должно быть взяли его из чулана, где оно пролежало несколько лет. От этого запаха становится даже уютней, как будто я вернулась в дом, где никогда и не жила, а может запах заставляет верить меня, что когда-то очень давно, им укрывался маленький Лео, гостивший в большом доме у дяди и тети. При всей сентиментальности моих фантазий, это никак не помогает мне согреться, и тело начинает трястись от мороза, точно я – это старый мотор автомобиля, изживший свой срок.

- Ее колотит, нужно еще одеяло. – говорит бесцветный голос с водительской стороны, и человек выходит из машины, негромко хлопнув дверью.

Оказывается, мы стоим, наверняка устроили последний привал перед въездом в Олимп, и ребята снова развели костер. Рассмотрев за стеклом яркое желтое пламя, рвущее кромешную тьму, вспоминаю то, как несколько дней… или часов назад, впервые увидела Лео в ярости. Меня ввергло в состояние шока не то, как он грубо отшвырнул меня в сторону, после произнесенных слов, а гнев, адресованный именно мне. «Не говори со мной больше!» Эта громкая фраза без конца, словно преследующий меня маньяк, появлялась в сознании, угрожая ухудшить мое состояние. Так почему же он так отреагировал? Я ведь только и сказала ему, что хочу понять его, а это привело в бешенство. Он не хочет, чтобы я пересекала невидимую, проложенную обстоятельствами границу, где есть он - похититель и злодей, и я – жертва. Чего он боится, если позволит себе стать ко мне ближе, поверит в мою симпатию и сделает шаг на встречу? Того, что я предам его, поиграю как с диковинной игрушкой и выброшу за черту своей сытой византийской жизни? Или все просто и непредотвратимо… Я не нужна ему!

- Как ты? – мягким, непривычным голосом интересуется Афина, наполовину приоткрыв дверь машины. Вместе с холодным ветров, в салон врывается и запах жареных бобов.

• Предыдущая
• 27/66
• Следующая