Цветок Фантоса. Романс для княгини (СИ) - Фейгина Наталия - Страница 6

• Предыдущая
• 6/55
• Следующая

Пётр обернулся и увидел стоящего в дверях Задольского.

– Аннет, – холодно произнёс вошедший, – будь добра подняться к себе.

– Но, Тали, – капризно протянула девушка, однако, наткнувшись на холодный взгляд брата, поднялась и улыбнулась гостю. – Приятно было познакомиться, – почти пропела она.

– Счастлив был познакомиться, – с чувством произнёс штабс-ротмистр. Девушка ещё раз улыбнулась и удалилась из комнаты походкой разгневанной королевы. За ней покинула комнату и компаньонка.

– Итак, сударь, чем обязан вашему визиту? – спросил хозяин, убедившись, что Клара плотно закрыла за собой дверь.

– Вы, сударь, вчера публично оскорбили корнета Слепнёва. Он требует от вас удовлетворения.

К разочарованию Кваснёва, вызываемый нисколько не испугался и не растерялся.

– Ну что ж, – сказал Задольский, пожав плечами с таким невозмутимым видом, словно ему каждый день приходилось принимать вызовы на дуэль. – Я охотно удовлетворю корнета, – тут он задумался, словно что-то подсчитывая. – Однако, принимая во внимание, что я приехал сюда по делам и мне требуется некоторое время для их завершения, предлагаю корнету встретиться через пять дней.

– Пять дней? – штабс-капитан недоверчиво посмотрел на юношу.

– Пять дней, – подтвердил тот. – О месте и точном времени с вами договорится мой секундант, которого я обязуюсь найти не позднее чем через два дня.

Арсений Вотнов, худенький темноволосый мальчик, хмуро смотрел на мир сквозь замызганное оконное стекло. Там, за окном, во всю светило солнце и его лучи, заглядывавшие на чердак, освещали большой деревянный сундук, окованный железными полосами, когда-то с любовью разрисованный травами и цветами, выцветшими за долгие годы, дубовый резной поставец[4], на дверцах которого можно было разглядеть Жар-птицу и Бову-королевича из нянькиных сказок, львинолапое дубовое же кресло, затянутое вместо обивки паучьими гобеленами, – одним словом, весь хлам, выставленный сюда за ненадобностью. Маменька в дождливую погоду любила подняться на чердак, как она выражалась «на охоту». Спускалась она уставшая, с пыльными следами на руках и лице, но неизменно довольная. Следом за ней такая же перемазанная Марфуша несла трофеи – то старинную шаль, потраченную молью, то резной ломберный столик, то ломаный веер.

– Золушка ты моя, – смеялся папенька, поправляя русые прядки, выбившиеся из матушкиной причёски.

А вечером, сидя у камина, маменька рассказывала удивительные истории из жизни владельцев найденных вещей. Истории эти, то забавные, то грустные, звучали так правдиво, словно она видела всё происходившее собственными глазами.

– Мудрая женщина твоя матушка, Елена Степановна, – говаривал Арсению столяр Михеич, полируя исцарапанный столик или перебирая костяные пластинки веера. – Ты думаешь, она просто забавляется? Она спасает вещи, вторую жизнь им даёт.

Мог ли Арсений подумать, следя за ловкими руками Михеича, что он, наследник и любимец отца, баловень матери, окажется позабытым и ненужным, как чердачный хлам? Только вот спасать его будет некому… Но, как говаривал папенька, Вотновы не ждут милостей от судьбы, а находят своё «но» на любое неприятное «вот». В конце концов, ему, Арсению Вотнову, уже целых десять лет. Он не малыш какой-нибудь, и вполне может позаботиться о себе. Решено, он сбежит и станет разбойником! Нет, лучше предводителем шайки, как благородный Робин! Оседлав колченогий стул, для надёжности прислонённый к стене, вооружившись тяжёлой тростью со стёршейся позолотой, Арсений представил себя сидящим на лесной поляне у костра в окружении до зубов вооружённых разбойников. Чучело фазана, растерявшее большую часть перьев ещё во времена папенькиного детства, пришлось как раз кстати. У воображаемого костра перед ним стоял, понурив голову и растеряв лоск, Павлин, Павел Игнатьин, волею городского главы ставший опекуном осиротевшего в одночасье Арсения. Прозвище Павлину дано было папенькой, Григорием Александровичем. Арсений однажды нечаянно подслушал разговор родителей, собиравшихся в гости.

– Опять Павлин перед тобой будет хвост распускать, – смеясь говорил папенька, глядя на маменьку в бальном платье, спускавшуюся по лестнице.

– А что, кроме Павла Игнатьина мой наряд оценить некому? – Кокетливо спросила она. – А как насчёт господина Вотнова?

– Господина Вотнова вы, сударыня, покорили уже давным-давно, – всё так же весело отвечал папенька, подавая ей руку. – И для него вы прекрасна в любом наряде.

– Льстец, – с притворным укором воскликнула маменька и нежно поцеловала мужа в щёку.

Что было дальше, Арсений не слышал, потому что гувернёр, месье Филипп, увёл в детскую. Вотнов-младший был не в обиде на месье, да и вообще редко на него обижался. Всегда элегантный и подтянутый, Филипп умел быть и строгим, и весёлым, а уж знал он, казалось, обо всём на свете. Он ни за что не позволил бы своему воспитаннику бездельничать, но увы… Павлин уволил месье Филиппа, заменив его вечно пьяным Яковом, отставным поручиком, все уроки которого сводились лишь к муштре и колотушкам.

Арсений ненавидел опекуна за это, и за то, что тот запер мальчика в загородной усадьбе, за то, что забрал в город всех слуг, оставив только сторожа и кухарку, но больше всего за то, что именно к нему в гости уехали родители тогда, когда… Вспоминать об этом не хотелось, и мальчик вновь вернулся к Павлину, стоящему перед ним на поляне.

– Дорогой Арсений, я сожалею, – пробормотал испуганный опекун, не смея поднять глаза на грозного атамана, но договорить, о чём именно он сожалеет, придуманный Павлин не успел. Мальчика отвлекли шум и крики. Арсений выглянул в окно и увидел сторожа Петрушку, суетившегося около ворот. С трудом отворив ворота, он впустил во двор бричку, принадлежавшую раньше Григорию Вотнову, отцу Арсения. В бричке – кто бы сомневался – сидел Павлин собственной персоной. Но явился он не один. Следом за бричкой во двор въехала карета, запряжённая четвёркой лошадей. Такого выезда – Арсений кое-что понимал в экипажах – не было ни у кого в Версаново. Даже экипаж городского головы, заслуженно считавшийся лучшим в городе, не шёл ни в какое сравнение с этим.

Дверца экипажа распахнулась и из неё на пыльный, поросший редкой травой двор спустился невысокий изящный блондин в тёмно-синем казакине, за ним выпорхнула юная девица в голубом платье с серебряной отделкой. Последней карету покинула высокая сухопарая дама в сером.

Наблюдать за приезжими с чердака было забавно, почти как за Петрушкой в ярмарочном балагане, но любопытство гнало мальчика вниз. Ему хотелось поближе посмотреть на приехавший экипаж, поговорить с кучером и узнать про рессоры, и про фонари… Короче узнать всё, что гордящийся каретой кучер может рассказать мальчику. Арсений полагал, что Павлин будет принимать гостей в сиреневой зале, так что можно будет проскользнуть мимо них, выйдя через чёрное крыльцо.

Мальчик, крадучись, спустился с чердака, не опасаясь, что его могут заметить слуги, изображающие лихорадочную деятельность. Яков с утра уже успел и опохмелиться, и набраться снова, так что ни гром и молния небесные, ни те, что обрушил бы на учителя Павлин, обнаружь такое безобразие, не смогли бы прервать его сладкий сон.

Но, вопреки ожиданиям Арсения, гости не прошли в дом, а задержались во дворе, так что, тихонько отворив дверь, мальчик увидел прямо перед собой гостя. Мысль о том, что месье Филипп привёл бы ему в пример одежду и манеры этого молодого человека, мелькнула у Арсения и скрылась прежде, чем мальчик успел осторожно прикрыть дверь. Но та предательски скрипнула, и гость, потянув со своей стороны за ручку, распахнул её. Не ожидавший такого манёвра Арсений вылетел на крыльцо и врезался в юношу, с трудом удержавшегося на ногах.

– Так, так, так, – удивлённо пробормотал гость. – А тут, оказывается, разбойник в засаде сидел?

Мальчик покраснел и оттого, что, поставил себя в глупейшее положение, и оттого, что на фоне элегантного костюма приезжего его собственный, тесноватый в плечах, со ставшими короткими рукавами, с прорехами, кое-как заштопанными Глашей, да ещё и перемазанный в пыли и паутине, выглядел убого.

• Предыдущая
• 6/55
• Следующая