Цветок Фантоса. Романс для княгини (СИ) - Фейгина Наталия - Страница 30

• Предыдущая
• 30/55
• Следующая

– Не идёт гадание, яхонтовый мой, – чуть удивлённо сказала она, – молчит Хозяйка Судьбы.

Старуха взяла со стола короля, задумчиво посмотрела на него и решительно убрала в колоду. А затем, тщательно перетасовав, протянула колоду мне.

– Вытяни карту, бриллиантовый, – приказала она.

Я, не задумываясь, подцепила из середины карту и протянула её Фатхе.

Та посмотрела сперва на карту, а потом на меня. В глазах её вспыхнуло изумление.

Я взглянула на карту и невольно улыбнулась. С картинки на меня строго смотрела дама треф в чёрных вдовьих одеждах.

– Вот теперь, – сказала я удивлённой гадалке. – Я верю твоим картам. Но Фатха решительно отобрала у меня даму и вернула её в колоду. Затем осторожно положила карты на тряпицу и принялась что-то бормотать по-томальски.

Я чувствовала, как Дар гадалки окутывает колоду, и любопытство моё, прежде едва теплившееся, разгоралось всё сильнее с каждым напоённым Даром словом, срывавшимся с губ Фатхи.

Закончив бормотать, старуха вновь взяла колоду в руки и приказала:

– Закрой глаза, яхонтовый, и тяни.

Я послушно зажмурилась и потянулась к колоде. Карты оказались наощупь неприятно холодными, и только одна – чуть тёплой. Я, не раздумывая, вытянула её.

– Вот оно что, – хмыкнула гадалка.

Я открыла глаза, но увидала только пёструю рубашку карты, мелькнувшую в руках Фатхи.

– Закрой, закрой глаза, изумрудный, – строго прикрикнула томалэ. – Сглазишь. Хозяйка Судьбы не любит любопытных.

Я закрыла глаза и почти задремала, под монотонное бормотанье старухи.

Наконец она замолчала.

– Что скажешь, Фатха? – нетерпеливо спросила я.

– Ничего, – ответила гадалка. Она успела смешать карты прежде, чем я смогла заглянуть в них. Но судя по тревоге, отразившейся в её глазах, это означало «ничего хорошего».

– Совсем ничего? – удивлённо спросила я. – Но почему?

– Ты, бриллиантовый мой, вытянул шута, – ответила старуха.

– Шута?! – я не стала скрывать своего удивления. – Разве он есть в гадальной колоде?

– В моей есть, – сказала Фатха. – На моей памяти ты третий, кто его вытянул.

– И что же он означает? – спросила я.

– Открытую судьбу.

Я посмотрела на гадалку с недоумением.

– Ты подошёл к перекрёстку судьбы, когда тебе придётся сделать Выбор, – торжественно произнесла Фатха.

– Мы каждый день встаём перед выбором, – пожала плечами я.

– Я говорю о Выборе, а не о выборе, – ответила старуха. – Таком, который определит всю твою дальнейшую жизнь.

– И что же это за выбор? – с любопытством спросила я.

– Если скажу, – вздохнула Фатха, – то подтолкну тебя на путь, показанный мне Хозяйкой Судьбы. Горький путь, – она снова вздохнула.

– Потому я тебе ничего и не скажу.

– Но хоть о привороте-то ты сказать можешь?

Гадалка задумчиво посмотрела на меня.

– Отчего же не сказать, – произнесла она, – скажу. Только ты, сокол мой, не торопись снимать приворот-то.

– И всё же? – настойчиво спросила я. Уезжать из Версаново, не сняв приворота с Радха, не хотелось.

– Экий ты, мой яхонтовый, нетерпеливый, – усмехнулась Фатха. – Ну, слушай. Есть два способа. Один лёгкий да сладкий, другой – тяжкий, но горький. Начну с первого: надо собрать на рассвете нераскрывшиеся бутоны синего разлучника, высушить их на солнце, да растолочь, приговаривая «Как иссохли цветы, пусть иссохнет твоя любовь ко мне», а потом три дня подряд лично подмешивать в питьё…

Я начала лихорадочно считать. Даже если я соберу разлучник завтра на рассвете, избавить Радха от приворота до отъезда из Версаново я не успею.

– Если это лёгкий, каков же тогда тяжкий? – ужаснулась я.

– Он кажется простым, изумрудный мой, – ответила старуха. – Всего-то и надо, что поцеловать приворожённого, да сказать про себя «Лети приворот на чужой огород».

– И всё? – спросила я.

– И всё, – кивнула Фатха. – А потом ты увидишь отвращение в глазах, той, кого только что целовал.

– И правда, тяжкий, – согласилась я. – Спасибо, Фатха.

– Тебе спасибо за внучку, изумрудный мой, – ответила старуха. – Я позабочусь о Яшке, – сказала я, вставая. – О том, чтобы она научилась управлять своим даром. И о том, чтобы никто не гулял по её снам. Только ведь не внучка она тебе. Скажи, где вы её нашли?

Старуха на мгновение заколебалась, но всё же ответила.

– В лесу подле Крутояра, – сказала она.

Бал у городского головы был похож на столичные. Примерно так же, как тяжеловоз похож на рысака. Те же четыре копыта, грива и хвост… Те же танцы, карты и сплетни…

Стоило здоровенному мужику, облачённому в трещащую по швам ливрею, гаркнуть «господин Задольский», как вокруг нас с Аннет закружился хоровод любопытствующих гостей. Такого внимания к моей персоне я не припомню со дня своего первого выхода в свет после свадьбы. Но и я прежде не имела обыкновения так интересоваться представленными мне гостями. Теперь же каждый новый знакомец, будь то подобострастно кланяющийся почтмейстер с воинственно топорщащимися усиками или одаривающая многообещающими взглядами вдовушка, подвергался тщательному изучению. С надменно-равнодушным, скучающим выражением, вполне соответствующим выбранной мной роли юного столичного фанабера[12], я кивала представленным мне мужчинам и кланялась дамам и девицам, пытаясь обнаружить в новых знакомых хоть крупицу Дара.

Но, странное дело, здесь не было заметно и следов использования Дара, пусть даже чужого. Ни одной, даже самой слабенькой иллюзии, какие во множестве встречаются даже на самом захудалом столичном приёме, заботливо стирая прыщи и бородавки, прикрывая лысины, а порой и заменяя заложенные семейные драгоценности. Интересно, откуда же взялась иллюзия на перстне дядюшки Луки?

Разглядывая гостей барона, я искала среди них оДарённого, который поймал Аэрта в ловушку призыва. Он вполне мог оказаться здесь, ведь любопытство и тщеславие собрали на приём к баронессе все «сливки» здешнего общества. Ведь Дар проявлялся сильнее всего в дворянских родах, а оДарённыеиз низших сословий за службу царю и Отечеству жаловались личным дворянством.

Примером тому, несомненно, могла стать скучающая у стены особа, лишь немногим уступающая телосложением моей Матрёне. Бальное платье, по моде обнажавшее могучие плечи, смотрелось на ней так же уместно, как седло на корове, а веер трепетал в её руках, словно дрожа от страха.

– Кто это? – спросила я у Павла Алексеевича, взявшего на себя роль моего чичероне[13].

– Госпожа Федоткина, цобермейстер, – шёпотом ответил тот, стараясь не смотреть в сторону упоминаемой дамы.

Ну да, нарушение золотого правила «об оДарённых хорошо или ничего» было чреваты неприятностями, форма которых зависела только от фантазии упомянутого всуе, а размер пропорционален силе Дара. Разумеется, существовали предписания Магической Канцелярии, запрещавшие причинять вред бездарным, но при желании в них всегда можно было найти лазейку. Но среди цобермейстеров или «обозников», как за глаза называли служащих Тайной Магической Канцелярии, придаваемых для магической помощи воинским подразделениям, слабаков не было. Ведь любой из них должен был быть в состоянии отослать за час не меньше десятка вестников.

А я сегодня чувствовала себя измочаленной после единственного, отправленного в столицу с докладом о безобразиях, творящихся в Версаново. О своём близком знакомстве с Аэртом я, разумеется, умолчала. Но упоминания о вызове из-за Грани и иллюзии на перстне инуктора оказалось достаточно, чтобы вскоре на меня буквально обрушились ответные вестники. Первым примчался серебристый с лиловыми полосками из Магической Канцелярии, за ним последовал огненный из Канцелярии Великого Инуктора, последним появился синий золотолампасный из военного ведомства. Все, как и следовало ожидать, с инструкциями, противоречащими друг другу, и с подтверждением широких полномочий. Противоречие в инструкциях давало мне карт-бланш[14], а полномочия просто пугали.

• Предыдущая
• 30/55
• Следующая