Цветок Фантоса. Романс для княгини (СИ) - Фейгина Наталия - Страница 28

• Предыдущая
• 28/55
• Следующая

– Как это не дошло?

Мадам тяжело вздохнула:

– Я отсылала донесения по почте.

Я кивнула. Это обычная практика пересылки донесений, замаскированных под письма друзьям и знакомым. Кто из непосвящённых определит, что «поклон Пелагее Евграфьевне» означает, что всё благополучно, а беспокойство «о здоровье Поликарпа Евлампиевича», напротив, содержит просьбу о помощи? Естественно, что у каждого из нас был свой набор условных родственников.

– И что же? – поторопила я замолчавшую девицу.

– Как оказалось, ни одно из моих писем, отосланных за последние несколько месяцев, не покинуло Версаново. Господин почтмейстер совершенно случайно наткнулся три дня назад на стопку конвертов в столе своего помощника Федота.

– Вот как, – усмехнулась я, представив чахлого, чуть сутуловатого юнца, подносящего к длинному носу изящный надушенный конверт и мечтательно вздыхающего. Хотя вполне возможно, что этот самый Федот – молодой человек с солидной, внушающей доверие наружностью. Но как бы забавно ни выглядела картинка, нарисованная моим воображением, последствия были весьма печальными. – Надеюсь, вы не оставили это безнаказанным?

– О, нееет! – протянула мадам. – Думаю, что теперь господин почтмейстер будет лично отслеживать каждое моё письмо. И всё же я предпочту не зависеть от его стараний, – и она многозначительно посмотрела на змейку.

– Понимаю, – снова усмехнулась я. – Кстати, вы знаете, как с ней обращаться?

Мадам кивнула, не отрывая взгляда от браслета.

Золотая змейка позволяла своему обладателю связываться без помощи вестника с человеком, находящимся за много вёрст от него. Разумеется, не с первым встречным-поперечным, а с обладателем другой змейки.

– У вас будет достаточно времени сегодня ночью налюбоваться браслетом, – пообещала я девушке.

– Отчего же? – с любопытством спросила мадам, на мгновение забыв о подарке.

– Оттого, сударыня, что я сегодня ночью при исполнении, – пояснила я, – и у меня назначена встреча в другом месте. О которой не должен знать столь любезно опекающий меня господин Игнатьин.

Мадам разочарованно вздохнула. Похоже, что она и впрямь собиралась показать приезжему красавцу, чем профессионалки отличаются от любительниц.

– Я могу вывести вас незаметно, – сказала она. – У меня тут есть потайная лестница.

– Не беспокойтесь, – ухмыльнулась я. – Я выберусь сам. Но буду признателен, если до моего возвращения вы не покинете эту комнату.

– Рада быть вам полезной хоть этим, – сухо ответила мадам.

– О, не только этим, – усмехнулась я. – Я хотел бы узнать побольше о господине Игнатьине.

– О господине Игнатьине? – переспросила она, на мгновение задумавшись. – О, это наш частый гость. Щедр, но платит девушкам не сколько за ласку, сколько за полезную информацию.

– И он может позволить себе быть щедрым? – поинтересовалась я.

– Во время последней поездки в столицу, из которой вернулся около года назад, он порядком поиздержался, так что едва сводил концы с концами. Зато, получив опекунство, зажил на широкую ногу.

– А почему опекунство досталось именно ему? – спросила я.

– Господин Игнатьин пользуется благосклонностью господина городского головы и, что ещё важнее, его супруги. Баронесса готовится вывезти дочку в столицу этой осенью, а Павел Алексеевич побывал там целых три раза, посему полагает себя человеком просвещённым, презирая всякого, кто не выбирался из Версаново дальше Зареченска.

Я кивнула. Разговоры господина Игнатьина о его пребывании в столице и об отсталости прочих версановцев уже успели меня утомить.

– А ничего странного, необычного за ним не замечали? – спросила я.

– Да нет, – ответила мадам, – ничего особенного. Разве что давеча он хвастался перед Талией, дескать, скоро сможет ей показать, каким мужчиной был в молодости.

Интересно! Сперва оказалось, что неизвестный обещал вечную молодость танцовщице, теперь о молодости заговорил Игнатьин… Похоже, здесь хозяйничает кто-то, кто ловит себе всех помощников на один и тот же крючок.

– Благодарю вас, сударыня, – учтиво поклонилась я.

Затем подошла к окну и отворила его. Полная луна выглядывала из-за кромки облаков.

Я негромко свистнула и обернулась к девушке, смотревшей на меня с недоумением.

– Я вернусь до рассвета.

С этими словами я шагнула в распахнутое окно, одновременно прикоснувшись к амулету незаметности.

На обратном пути из усадьбы Вотновых я снова задремала, и встрепенулась, услышав негромкое «Антарэмфа, ата Таливайдена» [“Сегодня ночью, моя Триждынепойманная” Перевод с тарского]. Этот вкрадчивый шёпот показался мне куда опасней яростного «Вайде-ра», звучавшего у меня в ушах с прошлой ночи. Если верить легенде, то трижды непойманный обретал власть над Охотником. Но, судя по тону, которым было произнесено коротенькое «ата» – «моя», верить легенде не стоило.

И вот «антарэмфа» – «эта ночь» – наступила. Хищные тени туч скользили по небу, то и дело закрывая собой луну. И так же легко скользила по-над полем Луночка, то серебрясь в лунном свете, то сливаясь с ночной мглой. Копыта едва касались верхушек тяжёлых колосьев, но ни одно зёрнышко не упало на землю, потревоженное её прикосновением. Казалось, что лунная кобылица мчится наперегонки с ветром, нет, обгоняя ветер.

Вскоре мы уже были на перекрёстке, где накануне встретились с Охотником. Вот только сегодня здесь никого не было.

Луночка недовольно заржала.

– Придётся вызывать, – вздохнула я, пытаясь вспомнить слова призыва.

– Лайд, лайде, лайдо [“Иди, пойду, пошёл” Перевод с тарского], – начала я шептать себе под нос, вспоминая спряжение глагола «приходить».

– Лаадат [“Приди” Перевод с тарского], – подсказали мне со смешком. Там, где мгновение назад никого не было, гарцевал призрачный всадник, красуясь, словно улан перед барышнями. И, хотя призрачная шкура огромного зверя, небрежно наброшенная на широкие призрачные плечи, нисколько не напоминала синий мундир с рыжей опушкой, не говоря уже помпоне и этишкетах[11], сходство было несомненным. Охотник красовался передо мной, а его жеребец – перед Луночкой. Лунная кобылица благосклонно смотрела на призрачного поклонника, а я почувствовала, что начинаю смущаться и краснеть, как юная девица. И, судя по самодовольному смешку Охотника, моё смущение он заметил через оба слоя иллюзий.

Я сердито мотнула головой и, крикнув «Вайд ар», развернула Луночку и помчалась прочь.

Ответом мне был торжествующий смех и громогласное:

– Тали векташеан [“Три векты форы” Перевод с тарского]!

Выяснение того, что такое «векта», мера времени или расстояния, я отложила на потом. И правильно сделала, потому что почти сразу за позади раздались лай и клёкот, а потом прозвучало знакомое «Вайде-ра!». Вот только тон его был совсем другим. Теперь за мной по пятам летело не земное воплощение всех человеческих кошмаров, а нечто другое, чему я не могла и не хотела подобрать название. Не Дикий Охотник, а Аэрт. Не могу сказать, откуда пришло ко мне его имя. Но оно, короткое и звонкое, звучало в лае псов и гомоне птиц, в хлопанье крыльев и мерном топоте копыт. Даже моё «вайде-на» сменилось дразняще-манящим «А-эрт».

Призрачная свита неслась по пятам за Охотником, не пытаясь обогнать.

Сам он не торопился меня догонять, играя, как кошка с мышкой, то приближаясь ко мне, то вновь отставая, придерживая горячего жеребца.

Жеребец каждый раз недовольно фыркал, а Луночка отвечала ему ехидным ржанием.

Внезапно наша скачка была бесцеремонно прервана. За моей спиной раздалось рычание, а за ним визг и конское ржание. Обернувшись, я увидела приплясывающего на месте призрачного жеребца. Прямо у него под ногами распластался призрачный пёс.

Должно быть, кто-то из призрачной свиты всё-таки не удержался и вырвался вперёд, попав под копыта. Но отчего тогда на лице моего преследователя больше удивления, чем досады?

• Предыдущая
• 28/55
• Следующая