Собрание сочинений. Том 6 - Маркс Карл Генрих - Страница 51

Габсбургская династия, власть которой установилась путем объединения немцев и мадьяр в борьбе против южных славян, стремится теперь продлить остаток своего существования при помощи объединения южных славян в борьбе против немцев и мадьяр.

Такова политическая сторона вопроса. Перейдем теперь к военной стороне.

Область, населенная исключительно мадьярами, не занимает и третьей части всей Венгрии и Трансильвании. Начиная от Пресбурга {Словацкое название: Братислава. Ред.}, к северу от Дуная и Тиссы и до Карпатских гор живут несколько миллионов словаков и небольшое количество русин. На юге, между Савой, Дунаем и Дравой, живут хорваты

и словенцы; далее к востоку, вдоль Дуная — сербская колония, насчитывающая более полумиллиона человек. Эти две славянские области связывают между собой валахи и саксы Трансильвании.

Итак, с трех сторон мадьяры окружены естественными врагами. Если бы словаки, занимающие горные проходы, были настроены менее безразлично, они, при отличной приспособленности их страны к партизанской войне, явились бы очень опасными противниками.

Но при данных условиях мадьярам приходится выдерживать с севера только наступление армий со стороны Галиции и Моравии. Напротив, на востоке румыны и саксы поднялись массами и примкнули к находящимся там австрийским войскам. Их позиции превосходны, отчасти вследствие горного характера местности, отчасти потому, что они занимают большую часть городов и крепостей.

Наконец, на юге банатские сербы, поддерживаемые немецкими колонистами, валахами, а также австрийским корпусом, прикрыты огромными Алибунарскими болотами и почти недоступны для нападения.

Хорваты прикрыты Дравой и Дунаем, и так как им дана в помощь сильная австрийская армия со всеми ресурсами, то они еще до октября двинулись на венгерскую территорию и без большого труда удерживают теперь свою оборонительную линию на нижней Драве.

Наконец, с четвертой стороны, со стороны Австрии, в настоящее время продвигаются сомкнутыми колоннами Виндишгрец и Елачич. Мадьяры окружены со всех сторон во много раз превосходящими силами противника.

Борьба напоминает борьбу против Франции в 1793 году, но с той разницей, что редко населенная и лишь полуцивилизованная страна мадьяр далеко не имеет в своем распоряжении тех ресурсов, которыми располагала тогда Французская республика.

Изготовленное в Венгрии оружие и боевые припасы неизбежно должны быть очень плохого качества; в особенности производство орудий никак не может быть быстро налажено. Страна значительно меньше Франции, и поэтому каждый дюйм уступленной территории является значительно большей потерей. У мадьяр остается только их революционный энтузиазм, их смелость и энергичная, быстрая организация, которую сумел дать им Кошут.

Однако это не означает, что Австрия уже выиграла войну.

«Если мы не разобьем императорские войска на Лейте, то разобьем их на Рабнице {Венгерское название: Репце. Ред.}; если не на Рабнице, то разобьем их у Пешта; если не у Пешта, то на Тиссе, но во всяком случае мы их разобьем»^[162].

Так сказал Кошут, и он делает все возможное, чтобы сдержать свое слово.

Даже с падением Будапешта у мадьяр останется еще большая нижневенгерская степь, местность, как бы нарочно созданная для кавалерийской партизанской войны и имеющая множество почти неприступных пунктов среди болот, где мадьяры могут закрепиться. А мадьяры, почти все мастера верховой езды, обладают всеми качествами для ведения такой войны. Если императорская армия осмелится вступить в эту пустынную область, где она должна будет весь свой провиант получать из Галиции или Австрии, ибо здесь она ничего, буквально ничего не найдет, то трудно сказать, как она сможет там удержаться. Продвижение сомкнутыми отрядами здесь невозможно; а разделившись на летучие отряды, она погибнет. Ее тяжеловесность неминуемо предаст ее в руки легких мадьярских конных отрядов, и она не сможет даже преследовать их в том случае, если бы ей удалось победить; а каждый отбившийся солдат императорской армии найдет в каждом крестьянине, в каждом пастухе смертельного врага. Война в этих степях подобна войне в Алжире, и науклюжей австрийской армии потребуются целые годы, чтобы закончить ее. А мадьяры будут спасены, если смогут продержаться хотя бы несколько месяцев.

Дело мадьяр далеко не так плохо, как хочет нас уверить подкупленный черно-желтый^[163] энтузиазм. Они еще не побеждены. Но если они и падут, то падут с честью, как последние герои революции 1848 года, и поражение это будет лишь временным. Тогда на один момент славянская контрреволюция нахлынет на австрийскую монархию со всем своим варварством, и камарилья увидит, каковы ее союзники. Но при первом же победоносном, восстании французского пролетариата, которое всеми силами старается вызвать Луи-Наполеон, австрийские немцу и мадьяры освободятся и кровавой местью отплатят славянским варварам. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций.

В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом.

Написано Ф. Энгельсом около 8 января 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 194, 13 января 1849 г.

Перевод с немецкого

ШВЕЙЦАРСКАЯ ПРЕССА

Берн, 11 января. Швейцарская политическая пресса развивает с каждым годом все большую активность. Помимо двух десятков литературных журналов, в 22 кантонах Швейцарии выходит сейчас 98 политических газет. Говоря об этих органах печати, не следует представлять себе газеты большого формата, наподобие немецких или даже французских. За исключением нескольких газет, издающихся в кантоне Ваадт, речь идет о газетках, выходящих обычно на половине или на четвертушке печатного листа; из них лишь около дюжины выходит ежедневно, небольшое количество выходит пять раз, большинство — три раза, а некоторые — даже один раз в неделю; все они, за небольшим исключением, производят поистине жалкое впечатление по своему содержанию и литературной форме. Да и в самом деле, разве в здешних условиях кантональной ограниченности, в условиях только здесь возможной самой мелочной полемики, могут развиваться значительные журналистские таланты, разве могут действительно талантливые журналисты работать в этой убогой обстановке и ограничиваться рамками газетки, выходящей три раза в неделю на четвертушке листа!

Отличительной особенностью швейцарской прессы является ее бесцеремонность. Газеты говорят здесь друг другу такие вещи и, совершенно не стесняясь, позволяют себе такие дерзкие личные выпады, что рейнский прокурор, для которого статья 37 °Code penal^[164] священна, не мог бы прожить в этой стране и трех дней.

Но этим все и ограничивается. Если отвлечься от этой бесцеремонности, лишенной, впрочем, какого бы то ни было

остроумия, то не останется почти ничего, кроме самого низкого раболепия перед несносной ограниченностью маленького, к тому же еще раздробленного и сверх всякой меры чванливого народа допотопных альпийских пастухов, ограниченных крестьян и отвратительных мещан. Вполне понятно, что в больших странах газета выражает взгляды своей партии, что она никогда не выступает против интересов своей партии, и это обстоятельство не нарушает свободу полемики, так как каждое направление, даже самое передовое, имеет свои печатные органы. Но в ограниченных условиях Швейцарии самим партиям свойственна ограниченность, и печать так же ограниченна, как и партии. Отсюда узость кругозора, господствующая здесь во всем, отсюда отсутствие каких бы то ни было печатных органов, выражающих направления, правда, передовые, но давно уже известные даже в Германии, отсюда боязнь даже самых радикальных газет отступить хоть на йоту от ограниченной, рассчитанной только на ближайшее будущее программы своей партии, их боязнь критиковать даже самое ограниченное в швейцарской национальной ограниченности. Всякого осквернителя национальной святыни немедленно настигнет патриархальный суд Линча. Иначе для чего же нужны честному швейцарцу его кулаки?