Собрание сочинений. Том 2 - Маркс Карл Генрих - Страница 75

В понедельник 15 января 1844 г. два мальчика предстали перед полицейским судом на Уоршип-стрит, в Лондоне, по обвинению в том, что они, мучимые голодом, украли из лавки полусырую телячью ногу и тут же съели её. Судья почувствовал необходимость затребовать дальнейшего расследования и получил от полицейских следующие сведения. Мать этих мальчиков — вдова отставного солдата, впоследствии полицейского, после смерти мужа, оставшись с девятью детьми, очень бедствовала. Она жила в № 2 на Пулз-плейс, Квакер-стрит, в Спиталфилдсе, в крайней нищете. Когда полицейский явился к ней, он застал её вместе с шестью из её детей буквально втиснутыми в небольшой чулан без всякой мебели, кроме двух старых плетёных стульев без сидений, столика с двумя сломанными ножками, щербатой чашки и маленькой миски. В очаге ни следа огня, а в углу — кучка лохмотьев, которую можно было бы унести в женском переднике, но которая служила постелью для всей семьи. Укрывались они своей нищенской одеждой. Несчастная женщина рассказала судье, что в прошлом году ей пришлось продать свою кровать, чтобы достать пропитание; простыни свои она оставила в бакалейной лавке в виде залога за кое-какие съестные припасы, и вообще ей всё пришлось продать, чтобы только раздобыть хлеб для семьи. — Судья выдал этой женщине значительное пособие из кружки для бедных.

В феврале 1844 г. полицейскому судье на Марлборо-стрит указали на вдову Терезу Бишоп, 60 лет, с её 26-летней больной дочерью, которые нуждались в пособии. Жили они в № 5 по Браун-стрит у Гросвенор-сквера в маленьком чулане, размером не больше шкафа, без всякой мебели. В углу лежали какие-то лохмотья, на которых обе женщины спали; ящик служил одновременно столом и стулом. Мать кое-что зарабатывала как уборщица. Как показал хозяин квартиры, они были в таком положении с мая 1843 г., постепенно продавали или закладывали всё, что у них ещё было, и тем не менее за квартиру ни разу не платили. — Судья выдал им 1 ф. ст. из кружки для бедных.

Я не хочу утверждать, что все лондонские рабочие живут в такой нищете, как эти три семейства. Я прекрасно знаю, что там, где общество совсем затоптало одного, десятерым живётся несколько лучше. Но я утверждаю, что тысячи трудолюбивых и честных семей, гораздо более честных, более достойных уважения, чем все лондонские богачи, вместе взятые, находятся в этом недостойном человека положении и что каждого пролетария — каждого без исключения — может постигнуть такая судьба без всякой вины с его стороны и вопреки всем его стараниям её избежать.

И всё же тот, кто имеет хоть какой-нибудь кров, счастливец по сравнению с бездомными. В Лондоне каждый день 50 тыс. человек, просыпаясь утром, не знают, где они проведут следующую ночь. Счастливейшие из них, которым удаётся приберечь до вечера пару пенсов, отправляются в один из так называемых ночлежных домов (lodging-house), которых множество во всех больших городах, и за свои деньги находят там приют. Но какой приют! Дом сверху донизу заставлен койками; в каждой комнате по четыре, пять, шесть коек — столько, сколько может вместиться. На каждой койке спят по четыре, по пять, по шесть человек, тоже столько, сколько может вместиться, — больные и здоровые, старые и молодые, мужчины и женщины, пьяные и трезвые, все вповалку, без разбора. Начинаются всевозможные споры, драки, избиения, а если товарищи по койке столкуются между собой, то получается ещё хуже; сговариваются о совместной краже или совершают поступки столь звериного свойства, что для них нет слов на нашем человеческом языке. А те, которые не могут заплатить и за такой ночлег? Те спят, где придётся — в пассажах, под арками или в каком-нибудь углу, где полиция или домохозяева не нарушат их покоя. Некоторым удаётся попасть в приюты, устроенные кое-где средствами частной благотворительности, другие спят на скамейках в парках, под самыми окнами королевы Виктории. Послушаем, что писала газета «Times»^[100] в октябре 1843 года:

«Из помещённого вчера полицейского отчёта видно, что в среднем человек пятьдесят ночует каждую ночь в парках без всякой защиты от непогоды, кроме деревьев и нескольких углублений вдоль набережных. Это в большинстве случаев молодые девушки, соблазнённые солдатами, привезённые в столицу и брошенные в этом чужом городе на произвол судьбы, на голод и нужду, во всей беспечности и необузданности раннего порока.

«Это поистине ужасно. Бедняки будут всегда. Нужда везде найдёт себе дорогу и во всём своём отвратительном виде всегда сумеет поселиться в сердце большого и богатого города. В тысяче узеньких улиц и переулков многомиллионной столицы всегда будет, как нам кажется, много страданий, много такого, что оскорбляет глаз, или такого, что никогда не всплывает наружу.

«Но чтобы в районе, где сосредоточено богатство, веселье и блеск, рядом с королевской резиденцией Сент-Джемс, возле роскошного Бейсуотерского дворца, в районе, где встречаются старый и новый аристократические кварталы, где современное изысканное строительное искусство не оставило ни единой бедняцкой хижины, в местности, отведённой, казалось бы, исключительно для наслаждения богачей, — чтобы здесь поселились нужда и голод, болезни и всевозможные пороки со всеми их ужасами, со всем тем, что так разрушает и тело и душу, — это поистине чудовищно!

«Самые возвышенные наслаждения, которые могут доставить физическое здоровье, духовная деятельность, невинные удовольствия, и в непосредственном соприкосновении с этим — полнейшая нищета! Богатство, блестящие салоны, весёлый смех, беспечный, но-жестокий смех рядом с неведомыми богатому страданиями нужды! Веселье, бессознательно, но жестоко издевающееся над страданиями стонущих внизу! Здесь столкнулись, здесь борются все противоречия, кроме порока, вводящего во искушение, и порока, поддающегося искушению… Но пусть люди помнят одно: что в самом блестящем квартале богатейшего в мире города каждую ночь, зимой, из года в год можно найти женщин, молодых летами, но старых пороками и страданиями, отверженных обществом, сгнивающих заживо вследствие голода, грязи и болезней. Пусть люди это помнят и научатся действовать, а не рассуждать. Видит бог — арена для такой деятельности в настоящее время имеется очень широкая!»

Я говорил выше о ночлежных домах для бесприютных. Насколько они переполнены, покажут нам два примера. Во вновь устроенном «убежище для бесприютных» на Аппер-Огл-стрит, которое может приютить на ночь 300 человек, провели по одной или по нескольку ночей со дня его открытия, 27 января, по 17 марта 1844 г. всего 2740 человек; и, хотя наступило более благоприятное время года, число желающих попасть туда и в приюты на Уайткросс-стрит и в Уоппинге сильно возрастало, и каждую ночь приходилось многим бесприютным отказывать в приёме за недостатком места. — В другом убежище, в центральном приюте на Плейхаус-Ярд за первые три месяца 1844 г. перебывало в среднем по 460 человек за ночь, всего 6681 человек, и было роздано 96141 порция хлеба. При всём том, согласно заявлению руководящего комитета, это заведение сможет в некоторой степени удовлетворить желающих только в том случае, если и в восточной части города будет открыт приют для бездомных.

Оставим Лондон, чтобы посетить один за другим остальные большие города Соединённого королевства. Возьмём сначала Дублин, город, въезд в который со стороны моря настолько же очарователен, насколько въезд в Лондон величествен; Дублинский залив считается самым красивым на Британских островах, и ирландцы нередко сравнивают его с Неаполитанским заливом. Сам город тоже очень живописен, и аристократические кварталы распланированы там лучше и с большим вкусом, чем в любом другом английском городе. Но зато и бедные кварталы Дублина принадлежат к числу самых ужасных и отвратительных в мире. Правда, виноват здесь отчасти и характер ирландцев, которые чувствуют себя уютно именно в грязи. Но так как во всяком большом городе Англии и Шотландии мы находим тысячи ирландцев и так как всякое бедное население с неизбежностью постепенно погружается в такую же грязь, то нищета в Дублине не есть нечто специфическое, присущее только ирландскому городу, это — нечто общее всем большим городам мира. — Нищенские кварталы Дублина рассеяны по всему городу, и грязь и неблагоустройство домов, запущенность улиц не поддаётся описанию. О скученности бедняков в этих кварталах можно составить себе представление по докладу инспекторов работного дома^{67}, которые сообщают, что на Баррак-стрит в 1817 г. в 52 домах с 390 комнатами жило 1318 человек, а на Чёрч-стрит и прилегающих улицах в 71 доме с 393 комнатами — 1997 человек.