Собрание сочинений. Том 2 - Маркс Карл Генрих - Страница 52

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ХОЖДЕНИЕ В МИР И ПРЕОБРАЖЕНИЕ КРИТИЧЕСКОЙ КРИТИКИ, или КРИТИЧЕСКАЯ КРИТИКА В ЛИЦЕ РУДОЛЬФА, КНЯЗЯ ГЕРОЛЬШТЕЙНСКОГО

Рудольф, князь Герольштейнский, искупает в своём хождении в мир двойное преступление: своё личное преступление и преступление критической критики. В бурном споре со своим отцом он поднял на него свой меч; критическая же критика в бурном споре с массой подпала под власть греховных аффектов. Критическая критика не разоблачила ни одной тайны. Рудольф искупает этот грех и разоблачает все тайны.

Рудольф, по отзыву г-на Шелиги, — первый слуга государства человеческого рода («гуманитарное государство» шваба Эгидиуса. См. «Konstitutionelle Jahrbucher» доктора Карла Вейля, 1844 г., том 2).

Для того чтобы мир не погиб, должны, согласно утверждению г-на Шелиги,

«выступить на сцену люди беспощадной критики… Рудольф как раз такой человек… Рудольф постиг мысль чистой критики. И эта мысль плодотворнее для него и для всего человечества, чем весь опыт, приобретённый человечеством в его истории, чем все знания, которые Рудольф, даже под руководством самого лучшего учителя, мог почерпнуть из истории… Беспристрастный суд, которым Рудольф увековечивает своё хождение в мир, в действительности — не что иное, как разоблачение тайн общества».

Он сам — «разоблачённая тайна всех тайн».

Рудольф имеет в своём распоряжении бесконечно большее количество внешних средств,

чем все остальные мужи критической критики. Но она утешает себя:

«Недостижимы для менее покровительствуемого судьбой достигнутые Рудольфом результаты» (!), «но достижима прекрасная цель» (!).

Критика предоставляет поэтому покровительствуемому судьбой Рудольфу осуществлять её собственные мысли. Она напевает ему:

«Ханеман, иди впереди,

У тебя большие непромокаемые сапоги!»

^[77]

Последуем за Рудольфом в его критическом хождении в мир, которое «плодотворнее для человечества, чем весь опыт, приобретённый человечеством в его истории, чем все знания» и т. д., — последуем за Рудольфом, который дважды спасает мир от гибели.

1) КРИТИЧЕСКОЕ ПРЕВРАЩЕНИЕ МЯСНИКА В СОБАКУ, ИЛИ РЕЗАКА

Резака по занятию своему был мясником. Различные перипетии делают из этого могучего сына природы убийцу. Рудольф случайно наталкивается на него в ту минуту, когда Резака обижает Флёр де Мари. Рудольф наносит ловкому забияке несколько мастерских, импонирующих ударов по голове. Тем самым Рудольф снискивает уважение Резаки. После, в кабачке преступников, обнаруживается добросердечный нрав Резаки. Рудольф говорит ему: «У тебя имеются ещё сердце и честь». Этими словами он вселяет в него уважение к самому себе. Резака исправляется, или, как выражается г-н Шелига, превращается в «моральное существо». Рудольф берёт его под своё покровительство. Проследим совершаемый под руководством Рудольфа процесс перевоспитания Резаки.

Первая стадия. Первый урок, преподанный Резаке, заключается в обучении его лицемерию, вероломству, коварству и притворству. Рудольф пользуется морализованным Резакой для таких же целей, для каких Видок пользовался своими морализованными преступниками, т. е. он делает его шпионом и агентом-провокатором. Он даёт ему совет «притвориться» перед Мастаком, будто он изменил своему «принципу не красть», предложить этому Мастаку воровское предприятие и таким путём завлечь последнего в устроенную Рудольфом ловушку. Резака чувствует, что им хотят воспользоваться для какого-то дурного «фарса». Он выражает протест против плана заставить его сыграть роль шпиона и агента-провокатора. При помощи «чистой» казуистики критической критики Рудольф без особого труда убеждает этого сына природы, что скверная проделка не есть скверная проделка, если она совершается по «добрым, моральным» мотивам. Резака в качестве агента-провокатора под видом дружбы и доверия завлекает своего прежнего приятеля в гибельную для последнего западню. В первый раз в своей жизни он совершает низость.

Вторая стадия. Тут мы встречаемся с Резакой в роли сиделки при больном Рудольфе, которого он спас от смертельной опасности.

Резака стал столь благопристойным моральным существом, что из боязни запачкать ковёр отклоняет предложение врача-негра Давида сесть на пол. Он даже настолько робок, что не решается сесть на стул. Сначала он ставит стул спинкой на пол, а затем садится на передние ножки стула. Он не забывает извиняться каждый раз, когда называет Рудольфа, которого он спас от смертельной опасности, своим «другом» или «мосьё» вместо «монсеньёр»^{45}.

Изумительная дрессировка беспощадного сына природы! Резака раскрывает нам сокровеннейшую тайну своего критического превращения, сознаваясь Рудольфу, что он испытывает к последнему такую же привязанность, какую бульдог испытывает к своему господину: «Je me sens pour vous comme qui dirait l'attachement d'un bouledogue pour son maitre». Прежний мясник превратился в собаку. Отныне все его добродетели будут добродетелями собаки, беззаветной «преданностью» собаки своему господину. Его самостоятельность, его индивидуальность совершенно исчезнут. Но подобно тому как плохим живописцам приходится делать надпись на своих картинах, чтобы объяснить их содержание, так и Эжен Сю вкладывает в уста «бульдога»-Резаки записочку, которую тот всё время торжественно повторяет: «Два слова — у тебя есть сердце и честь — сделали меня человеком». До последнего издыхания Резака будет искать мотивов своих действий не в своей человеческой индивидуальности, а в этой записочке. Для доказательства своего морального усовершенствования он часто будет размышлять о своём собственном превосходстве и о дурных качествах других индивидуумов, и во всех тех случаях, когда он станет сыпать нравоучительными фразами, Рудольф будет говорить ему: «Меня радуют такие твои речи». Резака стал не обыкновенным, а моральным бульдогом.

Третья стадия. Мы уже восхищались мещанской благопристойностью Резаки, пришедшей на смену его грубой, но смелой бесцеремонности. Теперь мы узнаём, что он, как и подобает «моральному существу», усвоил себе также походку и манеры обывателя:

«По его походке его можно принять за самого безобидного в мире обывателя».

Ещё печальнее этой внешней формы то содержание, которое Рудольф вложил в его критически-реформированную жизнь. Он посылает Резаку в Африку, чтобы «явить неверующему миру живой и спасительный пример покаяния». Отныне он должен демонстрировать не свою собственную человеческую природу, а христианскую догму.

Четвёртая стадия. Критически-моральное превращение сделало Резаку смирным, осторожным человеком, поведение которого регулируется страхом и житейской мудростью.

«Резака», — сообщает Мурф, нескромная простота которого всегда выносит сор из избы, — «не сказал ни слова о расправе над Мастаком из боязни скомпрометировать себя».

Резака знает, стало быть, что расправа эта была противозаконным действием. Он не болтает об этом из боязни скомпрометировать себя. Мудрый Резака!

Пятая стадия. Резака настолько далеко ушёл в своём моральном усовершенствовании, что он свою собачью преданность Рудольфу осознаёт в цивилизованной форме. Спасши Жермена от смертельной опасности. Резака обращается к нему со следующими словами:

«У меня есть покровитель, который для меня — то же, что бог для священников; мне хочется броситься перед ним на колени».

И в мыслях своих он становится на колени перед своим богом.

«Г-н Рудольф», — продолжает он, обращаясь к Жермену, — «защитит Вас. Я говорю «господин», хотя я должен был бы сказать «милостивый господин». Однако я усвоил себе привычку называть его просто господином Рудольфом, и он позволяет мне это».

«Какое прекрасное пробуждение, какой расцвет!» — восклицает в критическом восхищении Шелига.