Возвращение (СИ) - Мельник Сергей Витальевич - Страница 38

Охамев от вседозволенности и неги, послал даже одну бабульку, за вещами, моими сходить в гостиницу, самому не хотелось. Холодно уже на улице.

— Идет, Улич. — Подала голос уже под вечер как‑то печально Милана Хенгельман, облюбовавшая местечко у окошка. — Пора сынок.

Сердце у меня в груди сжалось испуганным комочком, бешено трепеща своим тихим голоском: «нет, нет, нет, нет!». Но меня попросили, две щупленьких, стареньких прохиндейки знали, что я не смогу им отказать.

Пора.

Как не прокручивай задуманное в голове, сколько раз все по кругу не обсуди, а руки тряслись, когда Милана улеглась на топчане, а Априя Хенгельман на лавке у печи, закрывая глаза и складывая ручки вдоль своих сухоньких тел.

— Слушай, пацан. — Заворчала неугомонная Априя. — Давай уже реще, сколько можно там стоять яйца мять?

Длинный, тонкий кинжал, словно шило в масло вошел в ее грудь, под моей рукой совершенно не встретив сопротивления, лишь на выходе уперевшись стальным клювом в доску лавки на которой она лежала.

— Нормально. — Донесся голос Милы. — Все точно мальчик, не бойся, это не страшно умирать.

Дзинь.

Кинжал выпал из моих рук, после того как я закончил убийство второй сестры, ударившись о бок каменной печи, а мои ноги подкосились, опуская мой тощий зад на пол.

Вот так. Вот так оно все и произошло. Минут пять тупо сидел, смотря на свои руки, еще минут десять тер их гадливо о штаны, бездумно расхаживая по комнате взад и вперед. Что же это? Как же так?

Какое‑то бездумное отупение охватило меня, я попятился от бездыханных тел двух бабулечек, еще утром потчевавших меня блинами с медом, а теперь…

Скрипнула дверь домика, пропуская внутрь бедного убранства огроменного коротко стриженого мужчину с сединой на висках, в тяжелом расшитом золотом плаще с отороченным волчьим мехом капюшоном.

— Мдя. — Произнес он, скидывая свой плащ на пол и стягивая тяжелые кожаные перчатки. — Вижу, ждал, а так же вижу, что совсем не к месту будет вопрос, что тут произошло?

Он отстегнул с пояса короткий широколезвейный меч с искусной гардой изукрашенной тусклыми изумрудами, любовно укладывая его на стол, куда он не без труда умостился, с интересом рассматривая меня и тела двух старушек.

— Знаешь, а я ведь был знаком с ними двумя. — Мужчина задумчиво покрутил перстенек тусклого серебра на руке. — Не помню, правда, представился я тогда им по имени, или нет? Но помню, чертовски красивы были ведьмы. Ярко горели девчонки, жили бескомпромиссно, брали все жадно, нахраписто.

Шмыгнув носом, подошел к топчану, из‑под которого вытащил свой рюкзачок, порывшись кое‑как, выудил со дна фляжку, и уродливую рыбью голову шлема, лишь после этого усевшись рядом с императором за стол.

— На. — Протянул я фляжечку после того как сам сделал робкий глоточек.

Посидели.

Помолчали.

— Ты понимаешь, что это ловушка? — Я с какой‑то тоской и тревогой вслушивался в то, как тихонечко подвывает ветер в щелях под самой крышей.

— Угу. — Кивнул мужчина, делая еще глоточек из моей фляжки.

— Думаешь, уйдешь и в этот раз? — Повернувшись к нему, пристально всматриваюсь в тяжелые карие глаза.

— Мне то что думать? — Улыбнулся он. — Это тебе сиди голову ломай, сейчас мое дело маленькое, махай, да махай себе мечом.

— Ты мне никто. — Поджал я губы, поигрывая желваками. — В какой‑то мере я даже поддерживаю идею того, что бы стереть тебя с лица этого мира.

— Но не в этом ведь дело парень. — Он откровенно заржал. — Люблю, не люблю, хочу, не хочу, это ведь не для таких как ты, верно?

— Вот только ляпни мне здесь и сейчас, про долг и честь, собственными руками в землю закопаю. — Зло зашипел я, отворачиваясь от него.

— А чем тебе не по нраву долг и честь? — Он положил руку на рукоять меча, переводя взгляд с меня на входную дверь.

— Бьют за них больно. — Печально усмехнулся я, отодвигаясь от него по дальше в сторону и в уголок.

Началось без прелюдий и высокопарных фраз. Резко, мощно двери слетели с петель и внутрь, влетели три смазанных скоростью тени, еще микромиг от четвертинки секунды, и в воздухе засверкала сталь скрещиваемых клинков. Раз, еще, и еще, сноп искр от мечей, злая вибрация стальных жал. Я банально не успевал отслеживать всю красоту выводимых комбинаций, этого безумного вихря отточенного и злого железа в руках убийц и мощных лапах Императора.

Чур меня чур, от греха по дальше забился в свой уголок нервно шаря по карманам правой рукой, левой же поспешно нахлобучивая на голову шлем Арнольда Жеткича. А меж тем так же внезапно как все начиналось столь же внезапно все и закончилось.

Император, высокий статный мужчина медленно оседал на колени пронзенный насквозь тусклой сталью одного из нападавших, в свою очередь утягиваемый в могилу императором, так как его клинок аналогично пробил грудную клетку врагу.

— Ну что Гальверхейм? — Произнес со злостью второй боец, стягивая с лица маску и разбрасывая по плечам искрящиеся синью вороного крыла волосы. — Я, Тайшана Ледельер, именно я и мой род остановили твой вековой бег!

— Кх–х-ха! — Ошметок крови вырвался изо рта императора, смазав его смех. — Рано…

— Пес! — Нога эльфийки, ударила умирающего мужчину в грудь, запрокидывая его на спину в лужу его же крови. — Поздно, рано, это уже не для тебя, ты отправишься в Дьес, где тебя ждет твоя окончательная смерть!

— Рано… — Опять полушопотом, затихая навеки, произнес мужчина. — Радуешься…

Пух…Ш–ш-ш–ш…

На земляной пол один за другим полетели маленькие желатиновые, зеленые шарики, наполненные смертельным концентратом отравляющего газа.

— Какого…?! — Договорить она уже не смогла, спазм удушения сковал судорогой ей легкие и обжог горло, выводя вместо слов ужасающий захлебывающийся хрип.

Она рухнула поверх тела императора, так и не сумев до конца отпраздновать своей победы, и уже не повторив этого никогда впредь.

Вот так. Именно так. Магию мою твои амулеты глушат, Адель не в состоянии к тебе прикоснуться прекрасная и смертельно опасная пантера, но что ты скажешь на это?

Молчишь?

Что ж, я тоже, пожалуй, помолчу. Нечего тут говорить, а думать о свершившемся буду позже. Не нужно было вам играть со мной, не нужно было угрожать мне, принуждать, пугать…

— Ульрих? — От входной двери послышался тихий голосок, заставивший меня вздрогнуть всем телом от испуга. — Боги! Ты понимаешь, что натворил?!

На входе в полумраке угадывалась фигура моего друга алхимика закутанного в его любимую хламиду.

— Ульрих, это же эльфы! — Испуганно произнес он. — Я пока искал тебя, пока шел сюда… Их тут под сотню! Что бы здесь не происходило, что бы за игры они не вели, но ты покойник! Как и я с тобой теперь! Что же ты натворил?! Нам нужно бежать!

Паника все нарастала и нарастала в его голосе, движения становились дерганными и нервными.

— Подожди. — Произнес я, стягивая шлем. — Последний штрих.

Звякнули друг о дружку вычурные щипцы, покрытые замысловатой вязью рун, что я извлек из‑за печи, подспудно натягивая пару расшитых золотом перчаток. Руку императора оттягивал из‑под тела эльфийки исключительно щипцами, ими же, режущей кромкой, с противным хрустом, отделил от кисти палец с перстнем тусклого серебра, а уже другими с плоскими губками захвата, медленно перенес палец, с перстнем, в приготовленную металлическую шкатулку.

— Теперь все. — Произнес я, пряча шкатулку в свой рюкзак, который закинул на плечи. — Теперь Аль бежим, бежим так дорогой, как никогда раньше не бежали за всю свою жизнь.

— Пойдешь за мной. — Нервно вздрогнул он от моего голоса. — Я постараюсь тебя вытащить.

Всем нам рано или поздно, на этапе нашего жития–бытия, приходится встречаться с таким понятием как смерть, которая является, кульминацией, жирной точкой, самой жизни. И мы называем это утратой, вот это самое событие потери, то есть саму смерть. Сильные эмоции, переживаемые нами, когда мы лишаемся близкого, любимого человека в результате его смерти, обзывают горем. А горе — это такой «хитромудрый» процесс, при помощи которого человек работает со своей болью, вновь обретая чувство равновесия, дабы наполнять и впредь смыслами и желаниями свою жизнь.