Возвращение (СИ) - Мельник Сергей Витальевич - Страница 31

Теус Ван Корс был из древнейшего, но как это обычно и водится беднейшего рыцарского рода восточных земных наделов, что в графстве Реуса. Будучи еще молодым безусым оруженосцем, он, частенько начищая до блеска сапоги своего протектора рыцаря, с потаенной тоской и темной патокой зависти в душе посматривал на земельную аристократию баронов.

В четырнадцать лет, Теусу уже с топором и щитом на спине, пришлось лезть по лестнице на крепостную стену одного из дворцов Халифата, лишь для того, что бы подтвердить свое право на титул и заработать на покупку рыцарских шпор. Ибо его фамильные шпоры, заложил ростовщику еще его отец, дабы купить младшему сыну пегую доходягу лошадку, так как рыцарь без коня не рыцарь.

И вот где справедливость спрашивается? Он с измальста проливающий свою кровь и пот, вынужден был мыкаться по гарнизонам и казармам, в то время как, по сути, на голову меньше родом земельники бароны и даже мелкопоместные сквайры, набивали пузо день ото дня жирея и богатея, в то время как верные воины короны закладывали последнее, что имели за душой.

Конечно, он поддержал восстание, конечно человек служивший родине не один десяток лет, не мог не мучаться душой от свершаемого. Но и жить прежней жизнью, не в состоянии прокормить себя и свою семью, он больше не мог.

Сегодня здесь и сейчас много было таких. Кто‑то, как и он был потомственным рыцарем, кто‑то только начинал династию, получив рыцаря дослужившись чином и рангом в рядах армии, а кто‑то…

…Ван Корс поморщившись, сместил взор чуть в сторону, где во главе колонны обособленной группой в количестве пяти человек, гарцевали на своих красавцах тяжах, закованные с ног до головы бестиары.

Вот именно их Теус и не понимал. Чем руководствуются магистры ордена? Неужели у ордена земель мало? Или может чинами и званиями, кого король обидел? Все у них есть. Этот орден и его члены братства никогда не испытывали нужды ни в чем, однако же…

— Сер Ван Корс. — Один из бестиаров повернулся в седле, обращая свой взор на командира их экспедиции. — Мы уже битых пол дня смотрим на эту поганую речушку и все никак не перейдем брод, в чем задержка?

— Не стоит пороть горячки. — Теус был опытным солдатом и вполне заслуженно командовал восточным трех тысячным корпусом мятежников, а потому не спешил форсировать события, так как уже успел в мелких стычках, за летнюю компанию, по достоинству оценить выучку и мастерство северных воителей легионеров.

— Боги небесные! — Вскинулся еще один бестиар, запрокидывая голову и глухо смеясь за глухим забралом своего шлема. — Мы в сопровождении трех тысяч солдат, идем на соединение с западной группировкой войск, поддерживаемые с севера армадой пиктов, стоим и боимся перейти ручеек, потому что наш бравый командующий не желает горячиться! Полноте сер рыцарь! Север уже наш и только глупцы бы полные, осмелились в этом мире бросить вызов нашей силе!

— Переправляемся. — Лаконично и несколько зло бросил Теус адъютантам, сорвавшимся с места в карьер, дабы разнести воинству на привале начало маршевых действий.

Я находился южнее речного плеса, на котором шла переправа мятежников примерно в трех километрах пути, так как только отсюда я мог через подзорную трубу в безопасности наблюдать за сим несколько устрашающим действием. Армия неприятеля, вернее один из её кусков, подошел, прогнозируемо в срок данным моей разведки.

Вампиры в этом плане отрабатывали на все сто процентов, быстрые, незримо неуловимые, действующие группой с бонусом мыслеречи в своей стае, они легко путали следы и оставались невидимыми для передвигающейся громады военной машины.

Ну что ж время пошло. Пешие, конные, с караулами и разъездами, но потихоньку переправа шла своим чередом, кто бы не командовал этой группировкой войск, он не торопился, не растягивался, делал все по уму и с расстановкой, даже вечно отстающий обоз фуражистов не бросил, поджидая его и выставляя отряды охранения.

Впрочем, это даже на руку, все же не хотелось бы оставлять в тылу пусть даже и малый воинский контингент мятежа.

Время медленными песчинками растянулось в вечность, оставляя меня с моими мыслями наедине, так как для финального стрижка картины, мне здесь более никто не был нужен, а потому телеги уже как сутки укатили в противоположную сторону, к условному месту следующей диспозиции врага.

Время ожидания и нервов натянутых струной, хорошо хоть бутербродов набрал с запасом, так как доподлинно известно, ничего так не успокаивает организм как забитый до отказа вкусняшками желудок.

Укрывшись от ветерка между двух кочек, поросших высокой и уже пожухлой, сухой травой, тупо пялился на бегущие по небосводу облака, думы думая, о судьбе, о жизни своей молодецкой удалой.

Что вообще меня ждет? Ведь когда‑то это все закончиться, когда‑нибудь я смогу быть не в центре каких то событий? Просто быть, не встревая, не попадая и не получая целой вереницей чехарду немыслимо нелепых событий.

Странно, но я снова и снова ловил себя на мысли, что мне уже не страшно то, что я собирался совершить. Убийство живого человека, для меня вдруг стало обыденностью, каким‑то банальным разменом в пользу того или иного интереса. Когда? Когда я потерял налет цивилизации, когда успел принять правила игры большой политики и принцип размена меньших чисел, за которыми кроется человеческая жизнь?

Черт его знает.

Облака успокоили мысли, и сердце, и как следствие я заснул, проблуждав в царстве сна часа три четыре, что хоть как‑то помогло мне скоротать время до вечера. Вновь следил за противником, жевал бутерброды. Было как‑то тоскливо и одиноко валяться в кустах пережевывая в голове по сотне тысяч всевозможных мыслей нелепостей, перескакивая с пустого на порожнее.

Впрочем, как не тяжело мучалась, легко померла. Небо окрасилось пунцовым светом, сверху поддавливаемое темнотой с красивой алмазной крошкой россыпи звезд. Как же прекрасен мир, как же восхитительно совершенно все в нем, и какие же мы все люди…своеобразные.

Развязав тесемки заплечного мешка извлек наружу рыбью голову из серебристого металла что холодными линзами в какой‑то насмешке уставилась холодно на меня, буровя бликами линз глаз. Ох уж Альфред, ты хоть за любовью шел через принципы и жизни, а я для чего? Для чего, за что, почему я делаю то, что делаю, а не иду своей дорогой?

Скинув плащ оставляю рюкзак, под мышку шлем, по карманам газовые шарики в желатиновых полупрозрачных контейнерах, что лопаются от малейшего нажима и удара. Пора, время вышло быть белым и пушистым, теперь время тяжелых решений и тяжелых камней на душе.

Пора.

На подступах к вставшему на ночевку военному лагерю трижды вычленял с помощью Мака дозоры и секреты, забрасывая их газовыми шарами и не отвлекаясь на проверку того, что стало с людьми, затаившимися во тьме, призванными сегодня защитить остальных от возможного нападения.

Никто никого не спасет, никто никого не предупредит, здесь и сейчас, сегодня в ночи лишь смерть и судороги агонизирующей жизни, все, что я могу дать, все, на что способна обезличенная серебряным шлемом смерть.

Я вошел в лагерь с юга, ветер, как и предполагалось, шел от воды, нагнетая слабую дымку промозглого тумана, руки тряслись от волнения, но плетения нити магических активаторов, я подобно спруту щупальца раскинул менее чем за минуту, лишь на секунду помедлив с запуском команды к действию.

Пух! Глухо и мягко, взвился в ночное небо первый гейзер, выбившейся из‑под земли мощной газовой струей, раскрашенный от света кострищ в зеленовато–голубые тона. Пух! Буквально тут же достигнув точки кипения взметая куски земли в небо взвился следующий гриб смертельной отравы. Пух! Пух! Пух! Комки земли полетели вверх и в стороны, крики испуга и недоумения, вскинувшиеся люди, паника среди стреноженных лошадей.

Не стой, не смотри, иди, только вперед! Как заведенный шептал я, себе, наблюдая за тем, как многотысячное людское море завертелось паническими волнами, как толпа еще живых в недоумении вскакивала, хватаясь за оружие в поисках незримого врага.