Грешница - Шхиян Сергей - Страница 26

• Предыдущая
• 26/98
• Следующая

– Помоги мне снять с девушки рубашку, – неожиданно сказал мне Алеша и начал задирать ей подол.

От неожиданности я растерялась. Такой бесстыдной просьбы я от него никак не ожидала. Дуня даже не открыла глаза, а он все выше поднимал ей подол. У меня зашлось сердце, и я невольно воскликнула:

– Срамно так поступать с честной девушкой, Алексей Григорьевич!

Он удивленно на меня посмотрел и спросил:

– Когда я тебя лечил, то осматривал?

– Так то меня, – ответила я, – а не чужую девушку! На меня и смотри, сколько хочешь!

Он особенным взглядом посмотрел на меня и начал думать о нас с ним такие бесстыдные вещи, что я едва удержалась, чтобы не рассмеяться.

– Не нужно меня ревновать, – вслух попросил он.

Мне ничего не оставалось, как помочь ему снять с Дуни рубашку. Груди у нее были хуже, чем у меня и, вообще, голой она мне совсем не понравилась. Алексей Григорьевич поговорил о чем-то с немцем, но тот только фыркал и ничего ему не отвечал. Тогда он силком посадил Дуню в постели и зачем-то начал прижиматься ухом к ее спине. Я сначала не поняла, что он делает, но потом узнала через его мысли, что он так проверяет, что у нее внутри.

Когда кончилось это безобразие, и мы уложили девушку на место под одеяло, Алеша спросил у меня, что я у нее узнала. Я на минуту задумалась. Ни о чем таком Дуня не думала, она как бы спала, но в мыслях видела какого-то парня. Он был кудрявый, и звали его Семеном. Тогда я догадалась, в чем дело и сказала, что она, скорее всего, влюблена.

– Ты это что делаешь, идиот! – вдруг громко закричал Алеша.

Я сначала подумала, что это он за что-то рассердился на меня, но он бросился к немцу и оттолкнул его от полатей.

– Я должен исполнить свой долг! – сказал немец по-нашему, поднимая руку с ножом над девушкой.

Я испугалась, что он сейчас зарежет Дуню, но Алеша успел его оттолкнуть и приказал уйти. Немец уйти не захотел. Тогда он схватил его за плечо и силком вытолкал из комнаты.

– Чего это он? – спросила я. – Никак душегуб?

– Нет, он так людей лечит, – спокойно объяснил Алеша, – выпускает, как он думает, лишнюю, больную кровь. Никогда не позволяй с собой такого делать, – строго добавил он. – Это неправильное лечение.

– Ну, что, ваше благородие? – спросил, заглядывая в комнату, Фрол Исаевич.

– Пока ничего не знаю, – ответил Алеша, – но немца больше сюда не пускай, если не хочешь проститься с дочерью! А кто такой Семен?

– Семен? – удивлено переспросил Котомкин. – Какой еще Семен?

– Ну, такой красивый, кудрявый.

Фрол Исаевич удивленно на нас смотрел, не умея взять в толк, о ком он спрашивает.

– Есть у вас тут хоть какой-нибудь Семен? – повторил вопрос Алеша.

– Есть подмастерье с таким именем, – ответил портной, – только откуда ты его знаешь?

– От блюда, – почему-то сказал Алеша.

Что такое блюдо я знала, но почему он сказал, что узнал о Семене от блюда, а не от меня, не поняла, но спросить не решилась.

– Красивый, говоришь? – переспросил Фрол Исаевич.

От внезапного гнева его лицо стало красным, и он сильно ударил кулаком о ладонь.

– Так вот оказывается в чем дело! Ну, я его стервеца!…

– Фрол Исаевич, – укоризненно сказал Алеша, – вы же умный человек. Девушка влюбилась, признаться вам боится, вот и впала в смертельную тоску. А вы еще натравили на нее ненормального немца, он из нее чуть всю кровь не выпустил.

– Семен пустой человек, – ответил портной, – на прошлой неделе напился пьяным, начал буянить, вот я и велел его гнать в шею. Да видно, барин, твоя правда, сейчас понял, как я его прогнал, Дуня-то и занедужила. Только сам посуди, зачем мне такой зять?!

– Вам не о нем нужно думать, а как дочь спасти. Приблизьте его, приласкайте, пусть он себя покажет. Если окажется пьяницей и пустым человеком, пусть она сама это увидит.

Портной хмурился и возражал Алеше, но я уже знала, что он про себя согласиться уступить дочери. После него я начала слушать, что думает Дуня. Как только речь зашла о Семене, она тотчас очнулась и начала подслушивать разговор, притворялась, что лежит без памяти. Мне стало ее жалко, но потом еще жальче стало себя. Обо мне так никто никогда не убивался. Даже когда я умирала, за меня переживал только один Алеша. Я с благодарностью посмотрела на него и вдруг поняла, что он мой самый близкий человек, и я не побоюсь никакого греха и дам ему все, что он только от меня захочет.

Потом мне весь вечер пришлось хлопотать с больной Дуней. Сначала мы с теткой Степанидой кормили ее куриным взваром, который Алеша называл бульоном. Потом мыли в корыте, и укладывали спать. А когда пришло время ложиться нам, мне не спрашивая, постелили на женской половине в комнате хозяйки тетки Степаниды. Алеша по этому поводу очень расстроился, а я сделала вид, что очень рада ночевать со старой знакомой.

Степаниду Котомкину я немного знала. Ее родители жили рядом с нами, и она иногда по церковным праздникам их навещала. Женщиной тетка Степанида была хорошей, доброй, не кичилась богатством и всегда, когда приезжала к своим, одаривала гостинцами и нас, соседских ребятишек.

Теперь, когда ее дочка ожила, она не могла нарадоваться ни на нее, ни на чудодейственного лекаря. Когда мы легли, я очень хотела спать, но она помешала, заговорила о своих деревенских родичах и знакомцах.

Когда я рассказала все новости, Степанида завела разговор о новом барине, а под конец начала допытываться о нас с Алексеем Григорьевичем. Я рассказала о нем все, что и без того знали дворовые, но ей этого было мало. Очень уж ей хотелось узнать, что у нас с ним было.

– Значит, ты теперь при нем? – как бы невзначай, интересовалась она.

– Да, тетя Степанида, он же меня от смерти спас, вот теперь за собой и возит, – ответила я.

– А как у вас с ним? – осторожно пытала она, изнывая от любопытства.

– Если ты об этом, то у нас ничего с ним нет, – ответила я, – я ведь замужем!

– Знаю, как ты замужем… Неужто барин тебя ни к чему не принудил?

– Не принудил, он не такой и я не такая! – гордо ответила я.

Тетка Степанида не поверила, подумала, что я вру, как в таких делах врут все бабы и подъехала с другой стороны:

• Предыдущая
• 26/98
• Следующая